Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала Страница 42

- Тише! Тише!

- Пускай слышат! Спрашиваю: раньше было такое? - Людмила тряхнула головой, указывая на запад.

Учительница сникла. В лице ее мелькнул страх.

- Сама думаю, - пожаловалась она. - Когда это кончится? А он все идет и идет. Неужто у наших-то войска совсем нету?

Они уже прошли поле и начали подниматься на взгорок, когда обнаружили перед лесом редкую цепочку солдат, неторопливо закапывающихся в землю.

По сравнению с отступающим народом эта цепочка защитников выглядела такой жалкой и беспомощной, что у Людмилы сжалось сердце. В какой-то момент показалось: дай ружья всем, даже детям, и никакая сила не пройдет. А что могут сделать несколько человек против наступающей армии?

Цепочка солдат продолжала деловито окапываться, и это понемногу успокоило Людмилу. Может, и не так все страшно, подумала она. И не окружает немец, как говорят, не прорывается, разбивая в пух и прах безоружные части. У страха глаза велики. Вот ведь бойцы окапываются, и у каждого винтовка со штыком.

И если тут мало бойцов, значит, войска - дальше. Не только эта горсточка осталась от армии.

Вгляделась в солдат и вдруг узнала: Иван Латов! Хотела было окликнуть его, но не решилась: а может, обозналась?.. Присмотрелась - да, точно Иван! Людмила даже остановилась. Потом опомнилась.

- Я отойду. Мое место... - смущенно зашептала она учительнице. - Моя сумка... Ладно? Там солдат из нашей деревни.

Ей показалось, что многотысячная толпа услышала ее слова. Все вдруг остановились, разом повернули головы. Но не туда, куда указывала Людмила.

На горизонте дымами вставали танки. Еще самих танков не было видно, только пыль столбом. Ни звука, ни грохота оттуда не донеслось. А по всему полю, будто от самой земли, поднялся стон.

Учительница схватила ребенка и прижала к груди. Невесть откуда взявшийся солдат судорожно теребил ворот гимнастерки. "Братцы, братцы..." машинально повторял он и вдруг принялся раздеваться. Скинул гимнастерку, потом исподнее. Его кое-как одели.

На горизонте сверкнул огонь, и близким взрывом разметало всех возле подводы... Когда Людмила очнулась, танки уже прошли первую траншею. Две черные машины горели, по земле расстилался едкий дым.

По другую сторону дороги лоб в лоб сошлись танк с солдатом. Вдруг танк дернулся от выстрела. Людмилу опять оглушило, и она, как своей смерти, ничему не удивляясь, оцепенело и заторможенно увидела всплеск кровавого фонтана там, где прятались люди. Видела, как упал под танк солдат и ненасытное дымящееся чудище развернулось над ним и пошло прочь, оставив груду навороченной земли. Но из этой могильной груды вдруг выпросталась рука. Потом показался солдат. Он поднялся во весь рост, шатаясь, погнался за танком, с каждым шагом ускоряя бег.

Танк вращал башней, выискивая новую жертву. Наконец застыл, пушка начала опускаться, нацеливаясь на дорогу с беженцами. Солдат бросился на его броню и принялся чем-то колотить по орудию.

Танк заглох, потом взревел и двинулся рывками, будто дикий буйвол, пытаясь в ненависти своей скинуть седока. Еще секунда - и танк рухнул бы в овраг, где прятались люди. Уже накренился... Уже зависли гусеницы над пустотой... Уже, перекрывая гул мотора, словно из-под земли исторгнулся пронзительный смертный вопль: кричали женщины и ребятишки, увидев над собой раскаленную черную громадину... Но солдат скинул гимнастерку и закрыл смотровые щели в броне. Танк попятился назад, выполз на ровное место и завертелся, как ослепший. Наконец застыл. Замер и солдат. Когда бронированный люк дернулся, солдат рывком отодрал его и быстрым движеним сунул внутрь руку. Раздался глухой взрыв. Крышку люка отшвырнуло. Вдруг из-под танка вылез немец в зеленой лягушачей форме и судорожными рывками, приволакивая ногу, пополз прочь, к придорожным кустам. Солдат спрыгнул с танка, широким шагом догнал немца и добил.

И Людмила вдруг обнаружила, что это все тот же Иван.

42

Командующему 4-й армией

тов. Коробкову.

Приказываю упорной обороной остановить противника на фронте Друхановичи и далее по восточному берегу р. Ясельда до дер. Жабе, канал Белозерский.

Прочно окопавшись, создать искусственные препятствия перед противником и дать решительный отпор всяким попыткам противника прорвать фронт.

Павлов.

* * *

Он уже не удивлялся обстоятельствам, которые поражали воображение в первые дни. Вместо того чтобы наступать и перебрасывать штаб фронта на запад, пришлось искать спасения на востоке. Вместо Гродно и даже Бреста, как предполагалось вначале, штаб фронта перебазировали в лес под Могилевом.

Движение происходило ночью, скрытно. Однако немецкая агентура и тут успела дать сведения. Растянувшийся штабной кортеж дважды подвергался атакам с воздуха. Даже после полуночи ударили, нащупывая маршрут движения.

Машину, в которой ехал командующий, тряхнуло взрывом. Мотор заглох. Посреди лесной дороги колеса увязли по самую ступицу. Под проливным дождем Павлову пришлось покинуть вездеход и пробираться самому, ориентируясь в кромешной тьме. Тяжелые черные иглы мохнатых елей хлестали по лицу, ноги в сапогах промокли. А он упрямо лез, наклонив голову. Яркая вспышка ослепила его, осветила игольчатые макушки леса и даже хлюпающую землю под ногами. Потом загрохотал гром. Павлов раскинул руки, чтобы освоиться в кромешной тьме. В голове пронеслась мысль о том, что все совещания в обитых дубовыми панелями кремлевских кабинетах оказались напрасными и привели к тому, что он очутился здесь в мокром лесу, под немецкими бомбами. Теперь он стоял, обнявшись с черным дубом, и ждал новой вспышки, чтобы выбрать направление.

Адъютант вырос как из-под земли и повел его к другой машине. Павлов молча последовал за ним. Мимолетная растерянность улетучилась. Сознание, что он командующий и от одного его слова зависит движение многих тысяч людей, быстро вернуло его к реалиям.

- Где Климовских? - рявкнул он, вытирая платком мокрое лицо.

Ответа ждать не следовало. Он знал, что начштаба фронта появится через несколько минут. Надо было скорее добраться до Могилева и развернуть штаб. Наверняка появятся новости.

Фактически Павлов ни на секунду не забывал о складывающейся на фронте обстановке. Он убеждал себя, что немец в конце концов завязнет в расширяющемся сопротивлении, которым уже всерьез никто не управлял и которое тем не менее обнаружило необыкновенную живучесть. Разве подобное возможно было в Испании или тем более во Франции? К тому же он верил, что его приказы играют определенную мобилизующую роль даже для окруженных частей.

Подходили резервы, ими кое-как удавалось латать разрывающийся фронт. В иные минуты, когда проходила растерянность, Павлов думал, что так может продолжаться до бесконечности. И вряд ли найдется генерал, согласный его заменить в такую критическую минуту.

Сколько бы неразрешимых проблем ни обрушивалось на него при слове "Минск", каких бы отчаянных усилий ни требовалось, чтобы остановить наступающую железную лавину, Дмитрий Григорьевич помнил неизменно о двух вещах: о том, что семья эвакуировалась, жена с дочерью в Москве, и о том, что не смог ничего сделать для Надежды, даже предупредить. Тревога за нее никогда не покидала. Однако ему хотелось верить, что Надежда, подобно тысячам, успела уйти из белорусской столицы.

43

Она погибала дважды.

Первый раз утром, когда в село входили немцы. Степанида, у которой она жила, первая сообщила об этом. Переступив порог, повалилась на колени и только сказала, перекрестившись:

- Господи!

Мимо дома промчалась повозка. Ездовые нахлестывали бешено рвущуюся лошадь: кто-то еще надеялся спастись. С буньковского холма ползли немецкие танки. Надежда заметила белые кресты на черной броне, пламя из тонких стволов, повернутых в сторону. Стреляя на ходу, танки входили в село.

Избы обезлюдели. Но только на время, скоро все переменилось. Приехавшие на грузовиках солдаты стали селиться по домам и выгонять хозяев.

- Замажь лицо! - торопливо зашептала Степанида.

Надежда сунула руку в печь, провела измазанной ладонью по лицу, спутала волосы. Успела накинуть рваную хозяйкину кофту. В избу шумно ввалились пятеро немцев. Самый старший и грузный уселся на скамью.

- Матка, яйки, млеко! - затребовал он у Степаниды.

Другие засмеялись, разбрасывая по избе оружие, вещи и располагаясь.

Надежде удалось выйти. Но на крыльце ее нагнал самый меньший из солдат и, казалось, самый молодой. Схватил за плечи, повернул к себе измазанное лицо. Она с силой вырвалась. То ли чумазое лицо показалось ему страшноватым, то ли сумасшедший, яростный взгляд, но преследовать и насильничать он не стал, вернулся в дом. Что-то сказал, видно, потому что грянул хохот.

Потом - неизвестно, сколько длилось это "потом" - из дома вышли трое. Толкнув Степаниду, распугивая кур, направились к сараю. Самый грузный с неожиданным проворством поймал курицу, отсек ей тесаком голову и кинул под ноги хозяйке: готовь, мол.