Григорий Свирский - Мать и мачеха Страница 44

-- Марк, а у вас, евреев, есть бог? Не иначе, за тебя возмездие...

"У нас, евреев?" -- подумал Марк. По правде говоря, он давно уж не вспоминал, что он "из евреев..."

Жизнь начала ему напоминать об этом. Все чаще и чаще...

Впервые я увидела Марка у Московского телеграфа. На углу стоял высокий парень в подбитой мехом летной куртке и голубой летной фуражке, надетой чуть набекрень, в хромовых сапогах, от блеска которых можно было ослепнуть. Вид у него был генеральский. Старшины любят казаться генералами. Кажется, я ему об этом и сказала, когда моя подруга познакомила меня с новоявленным "генералом".

"Генерал", который в Москве был в командировке, дня два или три всего, повел меня и мою подругу в ресторан и в первый же вечер сделал мне предложение.

Естественно, я приняла это за шутку. Когда он проводил нас домой, он первым позвонил в дверь моей квартиры. Маме, вышедшей на звонок, он сообщил весело: "Встречайте жениха!"

Мы поженились через полгода, когда Марк вернулся с войны, и прожили дружно и весело сорок лет... Быстрота решений и поступков, даже скоропалительность, оказалась чертой его характера. Так он вдруг предложил мне быть его женой, так он, не мешкая ни секунды, вскинул фотоаппарат и снял, на века, брестских героев. Так бывало часто...

Однако за окнами было сталинское время, началось дело врачей.

Марк потерял работу, снимки его перестали принимать. Возвращали без объяснения причин. Даже военные награды не могли ему помочь. Кое-как устроился на ВДНХ (Выставку достижений народного хозяйства), организовал фотолабораторию, где увеличивали снимки до размеров праздничных панно. Снимки взяли, а за работу не заплатили ни гроша. Расценки, объяснили, еще не утвердили в райкоме партии. Ждите. Так и ждем по сей день...

Как-то к нам домой постучал участковый, офицер милиции, которого Марк бесплатно снимал, и сообщил доверительно, что к Москве подгоняют составы для выселения евреев из Москвы. Может ли он чем помочь Марку? Марк решил, что это какая-то провокация, накричал на милиционера, что никто его никуда не выселит и чтоб тот убирался. Участковый не обиделся, в дверях задержался и посоветовал Марку поставить на двери дополнительные замки и засовы. "А то у нас знаешь какой народ..."

Участковый лучше знал свой народ, чем Марк, которого друзья называли "товарищ Оптимистенко..."

На этот раз Оптимистенко оказался прав. Утро началось с траурных маршей: умер Иосиф Сталин.

Никогда не забуду встречу с академиком Збарским. Он бальзамировал Ленина и был лауреатом всяческих почетных премий. Во время дела врачей его, как и многих других медиков, отправили в концлагерь. И вот как-то подъезжаю с мужем к Арбату, вижу, дорогу пересекает старик. Он идет прямо под машину. Марк резко затормозил, хотел было выругать старика и вдруг закричал, обернувшись ко мне: "Это академик Збарский!" Марк снимал и Збарского, для альбома-истории, по заказу Министерства здравоохранения. Я вспомнила, что на снимке он был величав, красив в своем серо-бежевом костюме под цвет седых волос. Сейчас это был согбенный старик с несчастным лицом. Марк посадил его в машину и расспросил, что произошло. Оказалось, что академика Збарского только что выпустили из тюрьмы, где он почти ослеп. Арестовали и его жену, которая еще там. Квартира разграблена гебистами. Сейчас он идет в глазную больницу на улице Горького. Мы подвезли его туда и долго молчали оцепенело.

Сталин умер, но, как говорится, дело его живет. Нашего сына не взяли в МИМО (Институт международных отношений), куда принимали "только лиц коренной национальности..." Однако ему удалось поступить в университет, на факультет журналистики, организовавшийся незадолго до этого. Это было, конечно, гораздо позднее. А в те первые послесталинские дни Марку удалось устроиться в журнал "Молодой колхозник". Мы считали это большой удачей, да только она открыла нам неведомый доселе колхозный мир.

Оказалось, что колхозники не имеют паспортов. Они живут, как крепостные. Даже председатели колхозов, которых было предписано запечатлеть для истории, были одеты так, что Марк порой давал им, для снимка, свой пиджак или цветную рубашку, -- специально завел для съемок. Украшал их своей шляпой или ярким галстуком. Нищета деревни нас ошеломила. Иногда он брал меня в свои командировки, и я до сих пор помню избу на Алтае, вросшую в землю почернелую русскую печь, возле которой детишки вместе с козой и поросенком. Вернулся испуганный хозяин, который очень обрадовался тому, что мы не из района. Районщики забрали у него весь хлеб и, думал, пришли за живностью, а без нее детям не выжить.

Оказалось, что эта хата самая благополучная, "председателева", а в деревне хоть шаром покати. Люди опухли от голода...

Марк и в этой поездке, и в других делал много снимков, но журналы не брали правдивых фотографий. Наш "Оптимистенко" поскучнел, ругался, но всегда привозил несколько кадров, подмеченных зорким взглядом художника и вместе с тем по-прежнему оптимистичных. Появилось несколько фотокартин, за которые на всесоюзных выставках он получал призы. "Птичница -- хозяйка птичьего двора" была награждена Золотой медалью. "Снимок, как подарок, -- говорил Марк, -его надо уметь поймать, как осторожную и пугливую жар-птицу..." Тем не менее он понимал, что его правдивые снимки -- ложь. "Я -- изюмщик, -- как-то сказал он мне. -- Я выковыриваю изюм из жизни. А жизнь -- не изюм..." Он был счастлив, когда ему удалось уйти из колхозного журнала. Его приняли на работу в журнал "Советская женщина".

Насколько я помню, он попал из огня да в полымя. "Подчиняться женщинам, -- говаривал Марк (феминистки, уймитесь!), -- это очень тяжелая работа". Тем более женщинам -- советским редакторам, которые любую инициативу рассматривают как личную опасность. Да и обидчивость какая-то бабья, по мелочам. Союз журналистов и зять Хрущева Аджубей, тогда редактор "Известий", пригласили Марка на пароход "Дружба народов", на котором собрали журналистов всего мира. Редакторша запретила Марку отлучаться из журнала.

Фотографа приглашают, рассерженно сказала она, а ее, главного редактора, нет? Она не феминистка, но этого не потерпит!..

Марк вздохнул свободно, когда удалось уйти из "Советской женщины". Его взяли на работу в АПН (Агентство печати "Новости").

Но, оказалось, все главные проблемы тогда и начались. Правда, не сразу. Поначалу руководителем АПН был Борис Сергеевич Бурков, который не очень реагировал на "кадровые требования" русских националистов из ЦК КПСС. Один зять у него был грузин, другой еврей. Бурков искал таланты и требовал от своих подчиненных дела. Его сняли неожиданно и, как говорили, "неизвестно за что..."

И тогда обнаружилась открыто еще одна особенность АПН, которая ранее Марка не беспокоила. Половина сотрудников АПН были специалистами высокого класса, а какая-то часть приходила из КГБ. Гебисты числились сотрудниками, но своим начальникам отделов не подчинялись. Их и не тревожили. У них свои заботы, о которых они никому не сообщали. Опасность нарастала по той причине, что именно эти люди и становились начальством. Провалится где-то гебист, куда его деть? В АПН в том числе. Провалился в Париже некто Порожняков, тут же оказался в АПН заведующим отделом фотоинформации. Они не были высокими профессионалами, порой они были далеки от того, чем они "руководили", но они были властью... Собственно дело для них было, по привычке, просто прикрытие, "крыша", как они говаривали.

Для Марка Ганкина его труд не был "крышей", он был его жизнью.

Он много дней потратил, скажем, для того, чтобы снять теплоход "Тарас Шевченко" так, как просили: чтоб выглядел удлиненным. При строительстве кораблей в Германии теплоходы для СССР приходилось урезать, делать короче из-за коротких причалов наших приморских городов. Но разве мог АПН передать в печать снимок "урезанного" теплохода?! Это была бы правда, которая АПН не нужна...

Снял Марк "Тарас Шевченко" так, что даже капитан парохода не сразу узнал свой корабль. "Шедевр!" -- воскликнул он удивленно.

"Это какой-то ужас, -- сказал мне Марк однажды. -- Ты вкладываешь все свое искусство... для государственного вранья..."

А вранья в брежневские годы становилось все больше и больше. Руководителями становились дети и внуки номенклатуры, которым вовсе не нужно было доказывать свой профессионализм. Они и не доказывали, половину времени тратили на выдуманные смехотворные конфликты, чтоб как-то занять себя. Так вдруг героем стала наша Жужка -- маленький черный пудель. Марк выводил его по вечерам во двор. Как-то Марк получил приглашение явиться в партком АПН. Это его встревожило. Он не любил собраний, да его как беспартийного на них и не звали.

Явился. Народу полно, и все какие-то озабоченные. "Вот, говорят, мы получили письмо из секретариата Брежнева. В вашем дворе сам знаешь, кто живет, а твоя Жужка писает во всех углах, играет с мальчишками в шайбу -лает-заливается. Вот жалоба..."