Антон Макаренко - Марш 30-го года Страница 44

Соломон Борисович из-за спины Крейцера моргал всем коммунарам. Это значило: построятся, как же... Но вслух он сказал:

- Надо строить маленький заводик, чтобы производить токарные станочки. Хорошая вещь, а спрос? Ух!..

- Токарные не выйдут, - сказал Фомичев. - Какой это завод на сто пятьдесят коммунаров? Нужно что-нибудь помельче...

- Надо прибавить коммунаров, - протянул Крейцер, усаживаясь за столом

ССК.

- Ой, сколько же прибавить? - спросил Дорошенко.

- А сколько ж? Удвоить нужно.

Сопин задрал голову и показал на Крейцера пальцем:

- О, сказали, и все за триста тысяч: завод построить, новые спальни и классы ж нужно, а столовая наша тоже, выходит, тесная будет, а клуб?

- Так вы же работаете?

- На этом бузовом производстве много не заработаем, а тут, видно, миллионом пахнет...

Но вечером Сопин рассказывал пацанам уже в другом освещении:

- И что? И можно, конечно, построить, тут тебе такое будет - завод, во! И не то, что сто пятьдесят коммунаров, а триста, во! Это дело я понимаю.

- Вот обрадовался: триста... - кивает на Сопина Болотов, - как придут новенькие, от коммуны ничего не остается...

- Чего не останется? Ты думаешь, если беспризорные, так и не остаентся? Это ты такой...

- Я такой... скажи, пожайлуста. А вот ваш актив - Григорьев - вот хороший оказался.

- И то лучше тебя, - сказал Сопин.

- А я теперь что? Я теперь ничего, никто не обижается, - надувшись

окончательно, сказал Болотов, и Сопину стало жалко его; он потрепал Болотова по плечу:

- Как придут сто пятьдесят новых, мы тебя обязательно ССК выберем.

Болотов улыбнулся неохотно:

- Выберем, как же!

Весть о том, что на лето предполагается постройка, в коммуне никого не взволновала - мало верили словам коммунары. Но все же появилась серьезная задача - надо побольше собрать денег.

Соломон Борисович предьявил одному из общих собраний промфинплан первого квартала. Коммунары о нем недолго думали:

- Это выполнить можно, если в цехах хоть немного наладится. А если выполним, то сколько у нас денег будет?

Соломон Борисович считал такие вопросы неприличными:

- Вы сделайте, а деньги будут.

- Не забудьте ж, и на кавказ поехать нужно.

- И на Кавказ поедете.

- А все-таки, сколько будет денег, если выполним план?

Соломон Борисович развел руками:

- Ну, что им говорить?

- Тысяч сто прибавим на текущий счет, - сказал я коммунарам.

Промфинплан обсудили на цеховых собраниях#34. Встречный выдвигали без большого разгона - цифры Соломона Борисовича были без того жесткими; встречный поан коммунаров на первый квартал был такой:

Арматурный цех

Масленок 51480 штук

Ударников для огнетушителей 12000 -""

Шестеренок для тракторов 600 -""

Деревообделочный цех

Столов аудиторных 780 -""

Столов чертежных 700 -""

Табуреток к ним 1100 -""

Стульев аудиторных 1100 -""

Швейный цех

Трусиков 18000 -""

Юнгштурмов 1100 -""

Ковбоек 2300 -""

Всего по себестоимости на сумму 170000 рублей.

Металлисты наши очень обрадовались, что выбросили из плана эти отвратительные кроватные углы. Их не любили коммунары:

- Это что за такая продукция? Кроватный угол... Это самая легкая индустрия, какая только есть. Подумаешь, кому нужен кроватный угол? Покрась себе кровать хорошей краской и спи. А то: никелированный кроватный угол. Всякая, понимаете, охота пропадает...

- Масленка это, действительно, груба! Это для машины для всякой нужная вещь. Это же не такая легкая индустрия: масленка Штауфера. Видите - не сразу даже придумали, Штауфер такой нашелся...

- Серьезно, - говорили уважающие себя токари, - в масленке и резьбу нужно сделать, и все так пригнать, чтобы крышка правильно навинчивалась, и дырочку просверлить.

Колька Вершнев торжествовал - закрывали-таки никелировочный цех. Колька считал, что ничего вреднее для пацанов быть не может.

С первых дней января работа сразу пошла веселее в цехах, да и весной запахло - коммунары умеют на большом расстоянии чувствовать весну и ее запахи.

Соломон Борисович часто заходил ко мне и радовался:

- Молодцы коммунары, хорошо взялись! А я им план закатил, ой, будут меня ругать. Ну, ничего, все будет хорошо.

Соломон Борисович оживился в январе, забыл громы Декина#35 и сарказмы пацанов в "Постройке стадиона". Его поднимало сознание, что коммуна нуждается в больших деньгах, что эти деньги коммунары заработают только под его руководством. Соломон Борисович прибавил стремительности в своих достижениях и до позднего вечера летал по производственной арене. Одно его смущало со времени приезда Декина - боялся Соломон Борисович пожара. Пожар ему мерещился ежеминутно, он не мог спокойно лечь спать и приходил ко мне иногда часов в двенадцать ночи, извинялся, что мешает, о чем-нибудь заговаривал, как будто спешном, а потом сидит и молчит.

- Чего ты не спишь? - спрашиваю его: мы с ним перешли на "ты" после праздника.

- По правде сказать, так боюсь ложиться - пожара боюсь.

- Вот глупости, - говорю ему, - откуда пожар возьмется, все уже спят.

- Там же, в стадионе, печки еще топятся, - с трудом выговаривает Соломон Борисович, - я вот подожду, пока закроют трубы, и пойду спать.

Он уже и сейчас почти спит, голова его все падает на лацканы пиджака, он тяжело отдувается и протирает глаза:

- Уф... Уф...

- Да или спать, вот придумал человек занятие - пожара ожидать.

В дверях стоит с винтовкой дневальный, которому веселее с нами, чем в одиночестве скучать у денежного ящика. Дневальный улыбается:

- Пожар никогда не бывает по заказу. Вы ждете пожара, а он загорится в другое время, когда спать будете...

- Почему ты думаешь, что он обязательно загорится? - спрашивает Соломон Борисович.

- А как же? Это и не я один думаю, а все пацаны так говорят...

- Что говорят?

- Что стадион непременно сгорит, ему так уже от природы назначено...

Дневальный решил, что довольно для него развлечений, и побрел к своему посту. Соломон Борисович кивает в его сторону:

- Пацаны говорят! Они все знают!.. Загорится стадион, пропало все дело: будет гореть, а мы будем смотреть, это правильно сказал Декин. Все ж дерево, сухое дерево, сколько там дуба, сколько там лесу, ай-ай-ай, пока пожарная приедет...

В первом часу я отправляюсь домой. Бредет рядом со мной и Соломон Борисович и просит:

- Зайди в стадион, скажи этим истопникам, чтобы были осторожнее, они тебя больше боятся... зайди, скажи...

Однажды рано утром, только что взошло солнце, наш одноглазый сторож Юхин поднял крик:

- Пожар!

Прибежали кто поближе, никакого пожара нет, солнце размалево окна стадиона в такой пожарный стиль. Посмеялись над Юхиным, но в квартире Соломона Борисовича обошлось не так просто: услышал Соломон Борисович о пожаре - и в обморок, даже Колька бегал приводить его в чувство. Дня три ходил после этого Соломон Борисович с палочкой и говорил всем:

- Если загорится, я погиб - сердце мое не выдержит, так и доктор сказал: в случае пожара у вас будут чреватые последствия.

И вот настал момент: только что проиграли спать, кто-то влетел в вестибюль и заорал как резаный:

- В стадионе пожар! Пожар в стадионе!..

Захлопали двери, пронеслись по коммуне сквозняки, залился трубач тревожным сигналом, сначала оглушительно громко здесь, в коридоре, потом далеко в спальнях. Как лавина слетели коммунары по лестницам, дробь каблуков, крик и какие-то приказы вырвались в распахнувшуюся настежь парадную дверь - снова тихо в коммуне. Соломон Борисович тяжело опустил голову на бочок дивана и застонал.

Я поспешил в стадион. Подбегаю к его темной массе, а навстречу мне галдящая веселая толпа коммунаров.

- Потушили! - размахивает пустым огнетушителем Землянский.

Он хохочет раскатисто и аппетитно:

- Как налетели, только шипит, как не было!

- Что горело?

- Струдки возле печки. Это раззява Степанов в кочегарку пошел "воды попить", у них в стадионе и воды нет...

Говорливый торжествующий толпой ввалились мы в кабинет. Соломон Борисович изнемог на диване. Он с большим напряжением усаживается и стонущим голосом спрашивает:

- Потушили? Какие это замечательные люди - коммунары... Стружки, говорите? Большой огонь?

- Да нет, только начиналось, ну, так, половина кабинета костерчик, говорит Землянский. - А куда теперь эти банки девать? - показывает он на разряженные огнетушители, выстроившиеся в шеренгу в кабинете.

Соломон Борисович поднимается с дивана.

- Сколько вы разрядили?

Он начинает пальцем считать.

- Да кто их знает, штук двенадцать...

- Двенадцать штук? Двенадцать штук? Нет, в самом деле? - вертится сердитый Соломон Борисович во все стороны. Он протягивает ко мне обе руки:

- Это же безобразие, разве это куда-нибудь годится! Это же... Двенадцать на такой маленький пожар. Ты им скажи, разве можно так делать? Где я могу набрать столько огнетушителей, разве это дешевая вещь?