Одинокий волк - Джоди Линн Пиколт Страница 44

Сначала мне даже удавалось не отставать. Стояла ночь, кромешная тьма окутывала все вокруг, и как только мы углубились в густой лес, я потерял волков из виду. Мое зрение и близко не могло сравниться с их глазами. На обратном пути к поляне я врезался головой в низко нависающую ветку и потерял сознание.

Когда очнулся, солнце стояло уже высоко в небе, и молодая волчица лизала порез на моем лбу. Я получил в те годы столько ран, но ни в одну не проникла инфекция. Если бы я мог воспроизвести целебные свойства волчьей слюны, то разбогател бы.

Несмотря на то что в висках стучала кровь, я осторожно сел. Волчица подняла с земли оленью ногу с копытом. Немного покатала ее в грязи, похлопала по ней лапами и уронила мне на ногу.

Со временем я понял, что альфа-самка знает про каждый кусочек пищи, попавший в твой желудок. Если делать хороший выбор, чтобы стать сильным и полезным для стаи, считай, ты выдержал экзамен, но стоит отдать предпочтение эквиваленту шоколадного торта в мире людей, и ты закончишь тем, что будешь мочиться в ручьи, пряча свой запах, или же понесешь другое наказание. Есть питательная пища, которую едят каждый день, чтобы укрепить силу и здоровье. Социальная пища помогает четче определить роли в стае – когда шесть волков питаются одной тушей, внутренние органы достаются альфе, бета получит крестец и бедро, где много мышечного мяса, а омеге останется содержимое кишечника и неподвижное мясо, то есть шея, позвоночник и грудная клетка. Волк-сигнальщик получит три четверти неподвижного мяса и четверть переваренной растительной пищи из желудка. Диета рядовых волков состоит поровну из неподвижного мяса и содержимого желудка; дозорному достанется три четверти содержимого желудка и четверть неподвижного мяса. Если вы приметесь за порцию, которая предназначена не вам, даже случайно, вас тут же опрокинут на спину. Эмоциональная пища – молоко или содержимое желудка – возвращает волка в тот возраст, когда он был послушен и ел все, что давала мать. Скормите такую еду взрослым волкам, и они успокоятся. Сперва я не понял, чего хочет молодая волчица, – возможно, она решила меня проверить и посмотреть, не попытаюсь ли я отобрать у нее еду. Но она подняла ногу и снова бросила. Поэтому я поднес оленью ногу ко рту и принялся есть.

Каково на вкус сырое мясо?

Не хуже нежнейшего филе.

Последние месяцы мне приходилось перекусывать в основном кроликами и белками. И вдруг дикие волки решили поделиться со мной добычей. Возможно, стая и не ждала от меня помощи на охоте, но все же хотела, чтобы я был хорошо накормлен, как и любой другой ее член.

Пока я рвал мясо зубами, волчица спокойно наблюдала за мной.

С тех пор каждый раз, когда стая отправлялась на охоту, они приносили мне еду. Иногда ее изваливали в помете или мочились на нее. После охоты они оставались поблизости или позволяли мне следовать за ними, а потом внезапно покидали меня. Иногда я выл, и если волки были в пределах слышимости, они отвечали. На обратном пути стая выла мне. От этого звука у меня всегда слезы наворачивались на глаза. Он напоминал телефонный звонок от любимого человека, которому пришлось ехать по гололедице: я возвращаюсь, все хорошо, мы скоро будем вместе.

Благодаря ему я понял, что у меня появилась новая семья.

Джорджи

Я знала, что мой сын – гей, еще до того, как он понял это сам. В нем присутствовала какая-то мягкость, способность замечать детали, а не только весь мир целиком, что отличало его от других мальчиков в детском саду. В их руках палка становилась ружьем или хлыстом. Когда Эдвард брал в руки палку, она превращалась в ложку, чтобы перемешивать печенье из грязи, или в волшебную палочку. Если в игре они с другом наряжались, Эдвард никогда не выбирал роль рыцаря, а охотно играл принцессу. Когда я хотела узнать, не полнит ли меня новое платье, то обращалась за честным ответом не к Каре, а к Эдварду.

Как правило, у людей наподобие моего мужа – мужественных, способных разорвать зубами тушу на куски, сидя между волками, – могут возникнуть проблемы с сыном-геем, но я никогда этого не опасалась. Люк твердо верил, что семья превыше всего. Подобно тому как волки могут сохранять индивидуальность в стае и не доказывать свою значимость ежедневно, так и Люк уважал отличия членов своей семьи. Мы могли не беспокоиться за свои роли. Однажды он даже рассказывал мне о том, как однополые волки делают друг на друга садки во время брачного сезона, и относил это скорее к доминированию и подчинению, чем к сексуальности. Вот почему я была так потрясена, когда Эдвард открылся Люку, а Люк сказал…

Хотя я понятия не имею, что сказал Люк.

Мне известно только, что Эдвард отправился в Редмонд побеседовать с отцом, а когда вернулся домой, то не захотел разговаривать ни со мной, ни с Карой, ни с кем-либо еще. Когда я спросила Люка, что случилось, его лицо залило яркой краской.

– Ошибка, – ответил он.

Через два дня Эдвард исчез.

Сколько я ни расспрашивала его в течение последующих шести лет, он так и не сказал, чем его оскорбил отец. И, учитывая, как иногда работает воображение, неизвестное причинило больше вреда, чем реальность. Я часто лежала без сна, воображая самые отвратительные фразы, которые мог брякнуть Люк, придумывая унизительные выражения и реакцию сына. Вот Эдвард открывает душу… Но какой прием его встретил? Неужели Люк сказал Эдварду, что, если очень постараться, тот может измениться? Или что он всегда подозревал, будто с сыном что-то не так? Поскольку я не знала правды и ни одна сторона не хотела говорить, что произошло, я представляла самое худшее.

Я понятия не имела, что такое полный провал, пока мой восемнадцатилетний сын не уволился из семьи. Я всегда так думала о его уходе, потому что Эдвард оказался слишком умен, чтобы сесть на автобус до Бостона или даже Калифорнии. Вместо этого он взял паспорт из канцелярского шкафа в кабинете Люка и на деньги, вырученные за лето от репетиторства, которые собирался потратить на колледж, купил билет на самолет до места, куда, как он знал, нам было непросто за ним последовать. Эдвард всегда отличался импульсивностью – начиная с детского сада, когда швырнул банку с краской в мальчика, который потешался над его рисунком, а позже, в школе, накричал на несправедливого учителя, не думая о последствиях. Но