Натан Щаранский - Не убоюсь зла Страница 47

Я намеренно выделил голосом слово "вычислить", и следователь ух-ватился за него:

-- Что вам вычислять? К чему жить догадками, гипотезами? Мы от вас ничего не скроем, со временем все узнаете. А сейчас вам ни-какая математика не поможет. Вас спасет только одно: откровен-ные показания. Вы же своими ответами лишь усугубляете свое по-ложение.

Кажется, он говорил что-то еще, но мне достаточно было услышать сентенцию о бессмысленности вычислений -- все остальное было проду-мано в камере.

-- Так, говорите, математика не поможет? Сразу видно, что вы не изучали логику, -- усмехнулся я. -- Вы даже не представляете себе, как много можно узнать, если тщательно анализировать услышанное. Могу привести вам один пример.

Тут я имитирую колебания: мол, выдавать секрет или нет, -- потом делаю вид, что желание похвастаться побеждает, и продолжаю с само-довольной миной:

-- Да, раньше не мог, а теперь это уже неактуально, могу и расска-зать. Помните, в июле мы беседовали о Роберте Тоте? Вы мне читали его показания.

Заинтригованный Солонченко кивнул.

-- Тогда вы сказали мне, что он арестован, и я, конечно, не знал, со-ответствует ли это действительности. Но я внимательно слушал вас, анализировал и сопоставлял все сказанное. Уже недели через две-три мне было достоверно известно, что это неправда.

Следователь опустил голову к столу, напрягся и застыл в такой позе. Я боялся, что он может перебить меня и возразить, и поспешил добавить заранее подготовленную фразу, которая, с моей точки зрения, должна была облегчить ему признание:

-- Я, понятно, до сих пор не знаю, был ли Тот вообще арестован, -- так много вы мне не подсказали, -- но уже в августе я убедился в том, что он на свободе.

Солонченко слопал приманку. Подняв голову, он произнес, медлен-но подбирая слова:

-- Могу вас заверить: все, что нам было нужно, мы от Тота получи-ли. Посидел сколько надо -- и во всем сознался. А задерживать его на-долго -- к чему? Кроме того вы же должны понимать: у американцев есть шпионы здесь, у нас -- свои люди там. Но вы ведь не иностранный шпион -- вы советский гражданин, изменивший Родине; вас ждет со-всем другая судьба.

...В июле семьдесят восьмого года, накануне суда, я сидел в камере с мошенником-профессионалом, о котором уже упоминал, и рассказывал ему свою историю. Когда я дошел до этой беседы с Солонченко, во время которой я его расколол, сосед остановил меня:

-- Ты сам до этого додумался?

-- Конечно.

-- Вот здорово! У нас такой прием называется "указать дорогу", и ему специально обучают. Играешь ты, например, в сику в компании, а среди вас сидит зверь (сика -- азартная карточная игра, упрощенный вариант покера, богатая кормушка для шулера; зверь на их жаргоне -- южный человек: грузин, армянин, узбек -- с большими деньгами). Зна-ешь, что в брюках у него зашиты деньги, но он кокетничает, стесняется их оттуда достать, а все, что было в карманах, уже просадил. Тогда ты при своем ходе, когда надо делать очередную ставку, извиняешься, от-ворачиваешься и изображаешь, будто достаешь пачку денег из брюк, после чего зверь, уже не колеблясь, делает то же самое. Что-то в этом роде и ты провернул со своим следователем.

Не скрою, комплимент профессионала был приятен...

Слова Солонченко принесли мне глубокое удовлетворение и облегче-ние. Много месяцев назад я затеял эту игру с КГБ в надежде узнать, врут ли они об аресте Боба. И хотя с тех пор я не раз заставлял их отка-зываться от навороченной ими лжи, только теперь игра была доведена до логического конца.

Тем временем следователь пришел в себя, вновь закачался на стуле и сказал:

-- Не может быть, чтобы вы узнали о Тоте от меня. Как и откуда это вам стало известно -- мы разберемся, и очень скоро.

Я рассмеялся -- мне и впрямь стало весело, ибо я мог теперь чисто-сердечно признаться ему:

-- От вас, только от вас, Александр Самойлович! Кроме вас да Нау-мова у меня ведь не было собеседников.

Я вспомнил, как начал свою игру с ними, и мне почему-то страшно захотелось, продолжая валять дурака, -- хотя бы намекнуть Солончен-ко на свой метод.

-- Вы и представить себе не в состоянии, сколько можно узнать, ана-лизируя наши разговоры. Для этого существует целая наука: математи-ческая логика. Я даже могу дать вам ключ к тому, как мне удалось вы-числить, что Тот на свободе. Хотите?

-- Давайте, -- бросил Солонченко, всем своим видом показывая, что не верит ни единому моему слову, но -- почему бы не послушать? Тогда я пересказал ему задачу о мудрецах и их неверных женах.

-- Если решите ее, то поймете логику, которой я руководствовался.

Конечно же, моему следователю ее не решить. Даже если он обратит-ся к специалистам и те дадут готовый ответ, это ему не поможет. Мне бы-ло легко, смешно и весело. Я чувствовал себя не особо опасным государ-ственным преступником, а семилетним мальчишкой, гордившимся тем, что поставил взрослому мужчине, далекому от шахмат, детский мат.

Солонченко аккуратно записал текст задачи.

-- Что ж, порешаем на досуге, -- сказал он и отправил меня в камеру. Всякий раз, рассказывая соседу о том, как проходил мой допрос, я помнил, что камера прослушивается. Сейчас я использовал это в своих целях и похвастался Тимофееву моими успехами:

-- Я вычислил, что Тот на свободе, и сказал об этом следователю, но он не поверил. С логикой у них слабовато.

Сосед же моего легкомысленного отношения к КГБ не одобрял.

-- Что бы вы ни изобретали, они свое дело знают туго, работают без выходных, клепают том за томом. Смотрите, как бы поезд ваш не ушел...

В ближайшее воскресенье Тимофеева неожиданно взяли на допрос; счастью его не было предела. Вызовы в выходной день случались очень редко -- лишь тогда, когда Бакланов либо дежурил по следственному отделу, либо был вынужден выйти на работу в связи с каким-то авралом в руководимой им парторганизации. Вернулся же мой сосед мрачным как туча, подавленным и раздраженным.

-- Ну и досталось мне п.. лей из-за вас, -- сев на нары, сказал он ти-хо и зло сразу же, как только надзиратель закрыл за ним дверь. -- Вы свою смекалку демонстрируете, а я должен страдать?! Ну когда я гово-рил вам что-нибудь о вашем Тоте? И что я вообще могу о нем знать! -- воскликнул он с отчаянием.

Я попытался, как мог, его успокоить и вскоре узнал следующее. Бе-седовал с ним не Бакланов, а Пахомов, руководитель одного из двух от-делений следственного отдела, и начал так: "Если мы идем вам навстре-чу, Михаил Александрович, позволяем поддерживать связь с семьей, то в любой момент это может кончиться. Не для того мы создаем вам здесь условия, чтобы вы помогали Щаранскому!" После заверений Тимофее-ва в лояльности и невиновности кагебешники несколько сбавили тон и стали выяснять, откуда у меня может быть информация о Тоте, не пере-сказывал ли мне сосед что-либо, вычитанное из газет.

-- Но я ведь читал у Бакланова только "Советский спорт", что я мог вам рассказать? -- жалобно повторил мне Тимофеев неопровержимый довод, который привел Пахомову.

Хотя расстались следователи с ним вполне миролюбиво, он не мог скрыть своего огорчения: боялся, что вышел из доверия. Мне же слы-шать все это было очень радостно.

Я утешал соседа, возмущался идиотами-следователями, которые са-ми пробалтываются, а потом ищут стрелочника.

У меня не было никаких конкретных планов продолжения игры, но происшествие с незадачливым Тимофеевым, показавшее, какой перепо-лох вызвала она в КГБ, раззадорило меня, и я решил поразвлечься еще немного. Утром, во время завтрака, я предложил своему соседу:

-- Мне жаль, что вы стали жертвой моих отношений с КГБ. Если хо-тите, я заявлю следователю протест в связи с тем, что они натравливают вас на меня. Вы, скажу, возмущены мной и подозреваете, что я оклеве-тал вас перед следователями. Это будет еще одним доказательством ва-шей непричастности к моим делам.

Тимофеев подумал и сказал:

-- Верно. Пожалуй, хуже не будет.

На очередной допрос я пришел хмурый, на расспросы Солонченко о причине плохого настроения ничего не отвечал. Если в прошлый раз он мне нужен был без Илюхина, то сейчас вся соль была в том, чтобы гово-рить с ними обоими, столкнуть их лбами. Ведь формально следователи нарушили инструкции. Они сами не раз говорили мне, что им даже за-прещено выяснять, кто сидит в камере с допрашиваемым.

Вскоре появился Илюхин и тоже сразу же заметил мою мрачность. Солонченко обратился к нему:

-- Что-то Анатолий Борисович сегодня не в духе. Тут я взорвался:

-- Вы еще спрашиваете, почему у меня плохое настроение? Натрав-ливаете сокамерника -- он же теперь на меня буквально с кулаками бро-сается, думает, что я его оклеветал! Я ведь вам, гражданин следователь, ясно сказал: вы, и никто другой, лично сообщили мне, что Роберт Тот на свободе. При чем же здесь Тимофеев? Я требую от прокурора, чтобы по-пытки КГБ отравить обстановку в нашей камере были немедленно пре-кращены!

Оторопевший Илюхин переводил взгляд с меня на следователя и об-ратно: он ничего не понимал. Солонченко же -- о, это было зрелище! -- побледнел, по-настоящему испугался. После долгой паузы первым по-дал голос прокурор: