Николай Гоголь - Том 14. Письма 1848-1852 Страница 47

Пора, пора нам приняться наконец за главное дело и, бросив всякие наружные украшенья, каких требуют люди, позаботиться не в шутку об украшеньи душ. Вспомните, что мы все уже в зрелых летах и что прожили уже больше, чем остается нам жить. Пора, пора за дело! Не всё быть детьми. Другую, другую жизнь нужно повести, — простую, простую, какую ведет уже человек, думающий о боге. Для: этой жизни немного нужно. Для жизни евангельской, какую любит Христос, немного издержек. Говорю вам это потому, что невольно обнимается душа ужасом, видя, как с каждым днем мы отдаляемся всё больше и больше от жизни, предписанной нам Христом. А смерть подходит между тем к нам всё ближе и ближе… Боже, спаси и помоги! Но и бог не может помочь, если мы не хотим устроить жизнь нашу сообразно с тем, что написано в евангелии. Ни к чему не послужит то, что мы только сохраняем в теории, а не воплощаем тут же в дело. Говорю вам еще и потому, что по соображенью наших государственных обстоятельств и увеличивающих<ся> потребностей предвижу большое увеличенье казенных податей и повинностей в наступающих годах; оно уже и началось во многих местах теперь. Этому не радуйтесь, что уменьшены пошлины на заграничные, бакалейные и всякие товары. По мне, лучше бы вовсе запечатать эти бакалейные я всякие лавки; туды спровадили помещики все деньги, следуемые на уплату податей и казенных повинностей. Повидимому, кажется, небольшая вещь издерживать[493] по десяткам рублей. А как подведешь в год итог, видишь, что помещик тысячи две в год посадил[494] на эти сыры да селедки. Тогда как, по-настоящему, не следовало бы и покупать того, чего не производит собственная земля: и этого достаточно для того, чтобы не только наесться, но даже и объесться. Удивляться ли тому, что милосердый бог, видя такое неустроенье нашей жизни, насылает нам наконец тяжелые времена, неурожаи, увеличенье податей?.. Он, милосердный, хочет нас заставить насильно вспомнить о том, что[495] нужно повести другую жизнь, насильно хочет нас спасти, позабывших святое его слово, что узкий только путь ведет в царствие небесное, а широкий вводит в пагубу. Помыслим же об этом не в шутку в нынешнее благоприятное время поста. Храни нас бог думать, что слова Христовы говорятся так, лишь бы только, чтобы только постращать, напугать нас, — нет, он сам сказал про непреложность слов своих: «Небо и земля прейдут, а словеса мои не прейдут». Еще раз желая вам от всей души и провести пост и говеть благодатно, прошу молитв и о себе грешном, да поможет бог и вам и мне. А вам особенно советую, мои сестры, читать в это время наиболее такие книги, которые обличают и поражают душу, никак ее не щадя, но выказывая всю некрасоту ее. У всех просите себе обличенья и указанья всех ваших недостатков. А сами всех прощайте, в том числе и меня.

Ваш весь Н. Гоголь.

О моем выезде наверно еще ничего не могу сказать. Всё будет зависеть от погоды и как установится дорога. По дурной дороге отваживаться нельзя в не весьма крепкой колясчонке, и без того уже пострадавшей в распутную осеннюю дорогу прошлого года. Во всяком случае буду стараться приехать к праздникам.

Григорову П. А., 6 марта 1851*

Много благодарю вас и за письмо и за книгу Затворника*. Как она пришлась мне кстати в наступивший великий пост! Много и много уже обязан я и вам и вашей обители и думаю теперь о том, как бы и чем мне показать вам мою признательность. Как мне не ценить братских молитв обо мне, когда без них я бы давно, может быть, погиб. Путь мой очень скользок, и только тогда я могу им пройти, когда будут со всех сторон поддерживать меня молитвами.

Не оставляйте же и не забывайте меня.

Ваш весь Н. Гоголь.

Передайте душевный мой поклон настоятелю, отцу Филарету и всей братии.

Погодину М. П., 7 марта 1851*

Благодарю тебя, друг, за доброе твое письмо. Прискорбно было узнать из него об утрате твоей. Добрая мать*, так тебя любившая, уже теперь не молится за тебя здесь на земле, она уже там… Она завещает теперь тебе молиться о ней. Не позабывай по ней панихид. Панихиды по близким душе успокаивают много нашу собственную душу. Да и самим мыслям становится после того как-то и способнее и удобнее стремиться туда, куда им предписан закон стремиться, и самые кандалы на ногах, на которые ты жалуешься, и которые у всякого человека на земле, становятся тогда неслышней и легче. Прощай! Если даст бог, увидимся в мае.

Твой весь Н. Гоголь.

Иванову А. А., Одесса. 18 марта 1851*

Не велико ваше письмецо*, но спасибо и за то; по крайней мере, я знаю, что вы, слава богу, здравствуете. Вы называете меня прекрасным теоретическим человеком. Не думаю, чтоб это было правда. Мне кажется, я плохой теоретический человек, да и практический также. Изо всей моей жизни я вывел только ту истину, что если бог захочет — всё будет, не захочет — ничего не будет. Как умолить бога помогать нам, для этого у всякого своя дорога, и он как сам знай, так и добирайся. Но на мне, по крайней ме<ре>, вы должны научиться снисходительности к людям. Если я, человек, долго близ вас живший и притом все-таки понимающий, хоть, положим, теоретически, художество, так. еще далек от того, чтобы понимать вещи и обстоятельства в настоящем виде, то как же можно требовать от начальства, состоящего из чиновников, чтоб понят<н>ы[496] были им внутренние требования оригинального, не похожего на других, художника? Поверьте, никто не может понять нас даже и так, как мы себя понимаем. И счастлив тот, кто, всё это сообразя вперед, прокладывает сам себе дорогу, не опираясь ни на кого, кроме — на бога.

Письма адресуйте всегда на имя Шевырева в Москву, близ Тверской, в Дегтярном переулке, в собствен<ном> доме. Он доставит мне всюду, где ни буду.

Что бы вам написать хоть что-нибудь о вашем житье-бытье, не о том, которое проходит взаперти, в студии, но о движущемся на улице,[497] в прекрасных окрестностях Рима, под благодатным воздухом и небом! Где вы обедаете, куда ходите, на что глядите, о чем говорите? В иной раз много бы дал за то, чтобы побеседовать вновь так же радушно, как беседовали мы некогда у Фалькона*. Не будьте скупы и напишите о себе не как о художнике, погруженном в созерцанье, но как о добром, милом моему сердцу человеке, развеселившемся от воспоминаний о прежнем. С вами теперь, как я слышал, Брюллов* — как вы с ним ладите? и что делает брат ваш* (которому передайте поклон мой)?

Ваш весь Н. Гоголь. На обороте: Rome. Italie. Al signore Alessandro Iwanoff. Pittore e academico russo. Roma, nella via Condotti, vicina alla piazza di Spania. Caffe Greco.

Шевыреву С. П., 18 марта 1851*

Наконец от тебя письмо*. Слава богу, ты здоров. Благодарю за труды и все твои добрые о мне попечения. На днях выезжаю из Одессы. Недели три проживу у родных, а там обниму тебя, если всё устроит бог благополучно. Очень меня обяжешь, если возьмешь в синодальной лавке и перешлешь тот же час ко мне в Полтаву «Общую Минею» (большая книга, в лист) и «Четьи Минеи» (в 12 книгах, в осьмушку). К этому присовокупи два экземпляра евангелия (библейского издания). Разумеется, вез это в переплете (каком-нибудь).

С деньгами, полученными за проданные экземпляры «М<ертвых> д<уш>», распределись так: тысячу руб<лей> с<еребром> в банк (если найдешь нужным), 150 р. с<еребром> перешли мне в Полтаву, а остальные держи у себя до моего приезда. Впрочем, можно в банк положить даже и полторы тысячи: я думаю, что будет достаточ<но> для прожитья в год находящихся у тебя прежних. Но прощай! В ожиданья личного свиданья посылаю тебе покуда заочный поцелуй.

Твой весь Н. Г.

Шевыреву С. П., после 18 марта 1851*

Прошу тебя присоединить к прежде сказанным книгам еще ноты церковного пения* под названием: Партитурное собрание с преложением на фортепиано, музыка Бортнянского* и других сочинителей, книга 1, СПб.,[498] 1843 года, и прислать вместе в Полтаву.

Твой весь Н. Г.

Гоголь М. И., 21 марта 1851*

Вчера приехал Димит<рий> Андреевич. С ним приехало и письмо ваше. Я полага<ю> выехать на будущей неделе, так, чтобы к страстной быть в Кагорлык*. Если поможет бог совершить путь благополучно, то или в субботу, или в воскре<сенье> доберусь до Кагорлыка. За лошадьми лучше пошлите домой, тем более, что Дм<итрий> Анд<реевич>, как я заметил, хочет тоже в одно время с нами ехать в Кибенцы. Да и во всяком случае, по-моему, нужно всячески избегать жить на счет других, хотя бы даже и весьма близких нам людей. Выеду я, может быть,[499] или раньше, или позже Дм<итрия> Андре<евича>, затем, чтобы не мешать друг другу на станциях. Потому что лошадей трудно доставать и на один экипаж, а как будут два, то придется посидеть и по дню на станции и все-таки разрозниться. Затем, желая вам от всей души провесть благодатно остальное время поста, прося вас передать это же самое жела<ние> и весьма уважаемому мной Андрею Андреевичу, остаюсь