Михаил Салтыков-Щедрин - Современная идиллия Страница 48

- Как не понимать - понимаем.

В этой надежде приехал он в свое место и начал вредить. Вредит год, вредит другой. Народное продовольствие - прекратил, народное здравие упразднил, письмена - сжег и пепел по ветру развеял. На третий год стал себя проверять - что за чудо! - надо бы, по-настоящему, вверенному краю уж процвести, а он даже остепеняться не начинал! Как ошеломил он с первого абцуга обывателей, так с тех пор они распахня рот и ходят...

Задумался ретивый начальник, принялся разыскивать: какая тому причина?

Думал-думал, и вдруг его словно свет озарил. "Рассуждение" - вот причина. Стал он припоминать разные случаи, и чем больше припоминал, тем больше убеждался, что хоть и много он навредил, но до _настоящего_ вреда, до такого, который бы всех сразу прищемил, все-таки не дошел. А не дошел потому, что этому препятствовало "рассуждение". Сколько раз с ним бывало: разбежится, размахнется, закричит: "разнесу!" - ан вдруг "рассуждение": какой же ты, братец, осел! Ну, он и спасует. А кабы не было у него "рассуждения", он бы давно уж до каторги дело довел.

- Давно бы вы у меня отдышались! - крикнул он не своим голосом, сделавши это открытие.

И погрозил кулаком в пространство, думая хоть этим посильную пользу вверенному краю принести.

На его счастье, жила в этом городе колдунья, которая на кофейной гуще будущее отгадывала, а между прочим умела и "рассуждение" отнимать. Побежал он к ней, кричит: отымай! Видит колдунья, что дело к спеху, живым манером сыскала у него в голове дырку и подняла клапанчик. Вдруг что-то из дырки свистнуло... шабаш! Остался наш парень без рассуждения...

Разумеется, очень рад. Стал есть - куска до рта донести не может, все мимо. Хохочет.

Сейчас побежал в присутственное место. Стал посредине комнаты и хочет вред сделать. Только хотеть-то хочет, а какой именно вред и как к нему приступить - не понимает. Таращит глазами, губами шевелит - больше ничего. Однако так он одним своим нерассудительным видом всех испугал, что разом все разбежались. Тогда он ударил кулаком по столу, расколол его и убежал.

Прибежал в поле. Видит - люди пашут, боронят, косят, гребут. Знает, сколь необходимо сих людей в рудники заточить, - а каким манером - не понимает. Вытаращил глаза, отнял у одного пахаря косулю и разбил вдребезги, но только что бросился к другому пахарю, чтоб борону разнести, как все испугались, и в одну минуту поле опустело. Тогда он разметал только что сметанный стог сена и убежал.

Воротился в город. Знает, что надобно его с четырех концов запалить, а каким манером - не понимает. Вынул по привычке из кармана коробочку спичек, чиркает, да не тем концом, избежал на колокольню и стал бить в набат. Звонит час, звонит другой, а что за причина - не понимает. А народ между тем сбежался, спрашивает: где, батюшко, где? Наконец устал звонить, сбежал вниз, опять вынул коробку со спичками, зажег их все разом, и только было ринулся в толпу, как все мгновенно брызнули в разные стороны, и он остался один. Тогда побежал домой и заперся на ключ.

Сидит неделю, сидит другую; вреда не делает, а только не понимает. И обыватели тоже не понимают. Тут-то бы им и отдышаться, покуда он без вреда запершись сидел, а они вместо того испугались. Да нельзя было и не испугаться. До тех пор все вред был, и все от него пользы с часу на час ждали; но только что было польза наклевываться стала, как вдруг все кругом стихло: ни вреда, ни пользы. И чего от этой тишины ждать - неизвестно. Ну, и оторопели. Бросили работы, попрятались в норы, азбуку позабыли, сидят и ждут.

А у него между тем опять рассуждение прикапливаться стало. Однажды выглянул он в окошко и как будто понял.

- Кажется, я одним своим нерассудительным видом _настоящий_ вред сделал! - воскликнул он и стал ждать: вот сейчас соберутся перед домом обыватели и будут каторги просить.

Но, сколько он ни ждал, никто не пришел. По-видимому, все уже у него начеку: и поля заскорбли, и реки обмелели, и стада сибирская язва посекла, и письмена пропали, - еще одно усилие, и каторга готова! Только вопрос: с кем же он устроит ее, эту каторгу? Куда он ни посмотрит - везде пусто; только "мерзавцы", словно комары на солнышке, стадами играют. Так ведь с ними с одними и каторгу устроить нельзя. Потому что и для каторги не ябедник праздный нужен, а коренной обыватель, работяга, смирный.

Рассердился. Вышел на улицу, стал в обывательские норы залезать и поодиночке народ оттоле вытаскивать. Вытащит одного - приведет в изумление, вытащит другого - тоже в изумление приведет. Но тут опять беда. Не успеет до крайней норы дойти - смотрит, ан прежние опять в норы уползли...

Тогда он решился. Вышел из ворот и пошел прямиком. Шел-шел и пришел в большой город, в котором вышнее начальство резиденцию имело.

Смотрит - и не верит глазам своим! Давно ли в этом самом городе "мерзавцы" на всех перекрестках программы выкрикивали, а "людишки" в норах хоронились - и вдруг теперь все наоборот! Людишки, без задержки, по улицам ходят, а "мерзавцы" в норах попрятались!

Куда ни взглянет - везде благорастворение воздухов и изобилие плодов земных. Зайдет в трактир - никогда, сударь, так бойко не торговали! Заглянет в калашную - никогда столько калачей не пекли! Завернет в бакалейную лавку икры, сударь, наготовиться не можем! сколько привезут, столько сейчас и расхватают!

- Что за причина? - спрашивает он у знакомых и незнакомых, - какой такой _настоящий_ вред вам учинен, от которого вы вдруг так ходко пошли?

- Не от вреда это, - отвечают ему, - а напротив. Новое начальство у нас нынче; оно все вреды упразднило. От этого так у нас и хорошо.

Отправился ретивый начальник по начальству. Видит: дом, где начальник живет, новой краской выкрашен; швейцар - новый, курьеры - новые. А наконец и сам начальник - с иголочки. От прежнего начальника вредом пахло, а от нового - пользою. Прежний начальник сопел, новый - соловьем щелкает. Улыбается, руку жмет, садиться просит... Ангел!

Делать нечего, стал он докладывать. И что дальше докладывает, то гаже выходит. Так, мол, и так, сколько ни делал вреда, а пользы ни на грош из того не вышло. Не может отдышаться вверенный край, да и шабаш.

- Повторите! - не понял новый начальник.

- Так и так. Никаким манером до настоящего вреда дойти не могу!

- Что такое вы говорите?

Оба разом встали и смотрят друг на друга. И вдруг новый начальник вспомнил, что он сам сколько раз в этом смысле для своего предместника циркуляры изготовлял.

- Ах, так вы вот об чем! - расхохотался он. - Но ведь мы уж эту манеру оставили! Нынче мы вреда не делаем, а только пользу. _Ибо невозможно в реку нечистоты валить и ожидать, что от сего вода в ней слаще будет_. Зарубите это себе на носу.

Воротился ретивый начальник в вверенный край, и с тех пор у него на носу две зарубки. Одна (старая) гласит: "достигай пользы посредством вреда"; другая - (новая): "ежели хочешь пользу отечеству сделать, то..." Остальное на носу не уместилось.

Но иногда он принимает одну зарубку за другую. Тогда выходит так: что ел, что кушал - все едино".

----

Сказочка Очищенного всем понравилась. В особенности всех утешило то, что участь вверенного края разрешилась, по возможности, благополучно. Одна Фаинушка, по наивности, предъявила некоторые сомнения. Сначала обеспокоилась тем: каким образом могло случиться, что ретивый начальник так долго не знал, что в главном городе новое начальство новые порядки завело? - на что Глумов резонно ответил: оттого и случилось, что дело происходило в некотором царстве, в некотором государстве, а где именно - угадай! Потом изъявила сожаление, зачем новое начальство старую зарубку на носу у ретивого начальника не только не уничтожило, а даже как будто в силе оставило? - на что Глумов тоже резонно объяснил: затем и оставило, что, может быть, понадобится.

- Не для того мы, мой друг, здесь собрались, чтоб критиковать, прибавил он солидно, - а для того, чтобы время с пользою провести. Вот и я спервоначалу думал: какой, мол, оболтус этот ретивый начальник, ишь ведь что выдумал! - а теперь и сам вижу, что без того, чтоб городок-другой не спалить, ихнему брату нельзя. Управить ведь нужно, а как ты управишь, коль скоро у тебя в руках нет ни огня, ни меча? Так-то. Ну да ладно; чья теперь очередь рассказывать? Онуфрий Петрович! ты, кажется, жизнеописание свое хотел рассказать... начинай, друг!

Но, злополучный меняло, вместо того чтоб приступить к рассказу, вынул из кармана замасленную бумагу, в роде ласочного счета, и предъявил ее нам, сказав:

- Вот моя жизнь!

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

1-й гильдии купца Онуфрия Петровича Парамонова

В 1818 году, Иануария 15-го, при рождении плачено:

Руб. К.

Попам . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100

В нижний земский суд . . . . . . . . . . . . . . . 100

Прочим судиям . . . . . . . . . . . . . . . . . . 100

В 1826 году, Иулия 30-го, при принятии

родителями печати, якобы в сонном виде

сие случилось, плачено всем вопче . . . . . . . . 5000

Тогда же покупано для господина исправника: