Как было — не будет - Римма Михайловна Коваленко Страница 48

Ушла. Дверью хлопнула. В ванной убрала, а халат валяется, полотенце, что с головы сняла, на столе лежит. Теперь уже поздно строгостями ее потчевать. Надо бы, когда маленькой была. А тогда вроде и не за что было строжить. Ласковая росла девочка, заботливая. Подарок на елке получит или кто конфетой угостит — все матери несет. И на родительские собрания Валя ходила как на праздник. Хвалили там Юльку и Валю другим родителям в пример ставили.

И вдруг мелькнула мысль: а чем же теперь дочка плохая стала? Учится в институте, повышенную стипендию получает, чуть поменьше Валиной зарплаты. А что с Женькой ходит, так это дело молодое, известное. И если не пришлась по душе его родителям, то это тоже дело не новое. Конечно, жизнь у них другая и сын единственный. Если уж они там против, то она отговорит Юльку. Ей тоже, честно говоря, этот Женька не по душе. Худой, в очках. Одна только слава, что из хорошей семьи. Вот этой семьи Валя и боится. Подумать только, отец — какой-то заслуженный ученый и мать не кто-нибудь, а тоже ученая, профессорша. Куда с такими ей и Юльке становиться! Чем больше думала, тем тревожней было. Не в нее пошла Юлька. Шумная, заядлая. Обидят — из глаз искры сыплются.

Давно не доводилось ей так волноваться. Надела плащ, решила: «Схожу к Андреевне». По парку шла, поглядывая по сторонам: где-то они здесь, Юля с Женькой. И вдруг в одну секунду передумала идти к Андреевне, повернула к реке. Тут было пусто. Музыка, огни, гуляющий народ — все это осталось за деревьями, и речка тихо текла, довольная, что никто не беспокоит ее. Сумела же посреди шума мостовой и парка найти себе такое тихое и заброшенное пристанище.

Валя села на камень под деревом и стала смотреть на воду.

Речка текла ровно, а Валины думы метались, сталкивались, и не было никакой возможности понять, хорошо жила она свою жизнь или плохо. На много лет назад откинуло ее. За спиной был другой парк с наспех построенными после войны павильонами, духовым оркестром на круглом помосте, и она уже не сидела на камне, а шла с работы, почти бежала, не замечая людей, не слыша музыки. Юлечка оставалась на попечении Лизы Гречковой — уборщицы женского общежития. У Лизы под присмотром было еще двое младенцев. Юля была старшенькой, и Вале казалось, что по этой причине Лиза ее недосматривает. «Получай свою большуху», — говорила каждый вечер Лиза, вручая Вале туго спеленатый теплый сверток. Юлечка спала, лобик ее был чуть теплый, и это сразу успокаивало Валю. «Большуха, — с обидой думала она, — сама ты мордатая большуха. Вот подойдет очередь в ясли, и кончится твоя власть».

Второй младенец, за которым смотрела Лиза, был Тонькин сын. Вот действительно Тоньку за что-то бог наказал. Целую ночь он у нее кричал. Тонька бегала с ним по комнате и тоже кричала: «Да заткнешься ты когда-нибудь или нет?» Когда силы ее иссякали, она набрасывала платок и бежала через двор во вторую половину дома — в мужское общежитие. Валя быстро поднималась и меняла Юлечке пеленки, потому что, когда Тонька приведет своего Василия, тогда уж не встанешь. Василий приходил, снимал у порога ботинки, в носках шел по комнате и шипел на Тоньку: «Тише ты, люди спят». Люди — Валя с Юлечкой и старуха Андреевна, спавшая за ширмой в углу у двери. Василий носил по комнате сына, сонным голосом мычал ему песню, и Валя, засыпая, думала: «Правильно Тонька делает. Нечего их, подлецов, расповаживать».

Каждый год Валя мечтала выйти замуж. Сначала думала: «Устрою Юлечку в ясли и выйду». Потом стала думать: «Малый ребенок да муж — трудно будет. Вот устрою Юлечку в недельный садик, и тогда уж». Но Юля пошла в первый класс, а она замуж так и не вышла.

Лиза Гречкова пыталась сватать. Нашла вдовца с домом, пошла с ней Валя в тот дом. Вдовец оказался не особо старый, бездетный, сказал: «Мне даже в радость, что у вас девочка». В доме было три комнаты, огородик с малинником у забора, в сарае годовалый подсвинок. Очень все Вале понравилось и вдовец понравился. Когда выпили, закусили, взял он гитару и стал петь. Хорошо пел. Потом стали про дело говорить. И получилось так, что Вале надо работу на фабрике бросать, поскольку дом, хозяйство, девочка да и он сам — это тоже работа. Валя почти уже согласилась. Но видно, что с замужеством тем была ей не судьба. Потому что в день, когда она должна была сказать вдовцу свое обдуманное решение, ее вызвали в фабком. «Вот, Валентина Степановна, не мучила ты нас, не надоедала, а право на то полное имела. За твое терпение и хорошую работу решили мы переселить тебя в первую очередь в новый дом. Держи ордер». Она взяла ордер, и все перед глазами завертелось у нее кругами. Юлечке в то время было семь лет, в школу пошла, Тонька с Василием и своим крикуном давно уже съехали из общежития. Поехали на Север: тем, кто вербовался, там дом финский в рассрочку давали. Жила Валя с тихой старушкой Андреевной… замуж собралась, и вдруг на тебе — ордер.

Квартиру ей дали отдельную, в новом доме. Кухонька, балкончик, в большой комнате паркет, под окном ребра батареи, стены обоями поклеены розовыми в белую клеточку. И такой спокойной да доброй представилась их будущая с Юлечкой жизнь в этой квартире, что она тут же побежала к Лизе Гречковой: «Скажи, что не пойду я. Своей буду жить жизнью».

Она не помнит, как поднялась с того камня и пришла домой. Юли не было. Щелкнула выключателем, села за стол. Такой ее и застала Юля, в плаще, со съехавшим на плечи платком, с остановившимся взглядом.

— Мама, ты что?

У Вали не было ни желания, ни сил говорить, только досада и усталость. Не глядя на дочь, спросила:

— Где это ты ходишь по ночам, хотела бы я знать?

Юлька ничего не ответила. Пошла на кухню. «Не чувствует, как я маюсь, — думала Валя, — в холодильник полезла. Ужинать собралась».

И вдруг подумала — у самой-то с утра крошки во рту не было, все страх да думы. От этой мысли стало ей горько, легла щекой на стол, сил больше нет.

Юлька выскочила из кухни:

— Говори сейчас же, что случилось?

— То случилось, что ты эгоисткой выросла. Мать из кожи лезет, старается, а у