Александр Ржешевский - Тайна расстрелянного генерала Страница 49

Из обрывочных сведений можно было понять: в районе Семятичей окружен батальон связи 113-й дивизии. Противник ввел крупные мехчасти. Под давлением танков пехота отходит в направлении на Брянск.

Командующий 10-й армией бросает в атаку танкистов 13-го мехкорпуса (там было около 200 танков всего). Намечает использовать для удара и 6-й мехкорпус.

Я понял, что противник сковывает 10-ю армию, а мощный удар стремится нанести в направлении Дрогочин - Гайновка или севернее - в горловину между Беловежской пущей и супреневскими лесами. Поэтому я приказал 10-й армии развернуть противотанковую бригаду западнее Михалово, рубеж южнее Белостока.

Коробков связь с 49-й и 75-й стрелковыми дивизиями потерял, но поддерживает связь делегатами. Бросает корпус Оборина в контратаку против очень крупных механизированных сил.

Жабинка в этот день семь раз переходила из рук в руки. Но пехота под давлением начала отходить к Кобрину.

Я приказал Коробкову радиотелеграммой не своевольничать и не бросал бы он так легко рубежи, а дрался на каждом рубеже до разрешения на отход штаба фронта.

Одновременно мною была тронута вперед на помощь Коробкову в направлении на Каратуз - Береза вся 113-я стрелковая дивизия. Для ускорения переброски был назначен весь автомобильный полк, находившийся в Старых Дорогах.

Во второй половине дня Кузнецов донес, что две радиостанции разбиты, а третья повреждена. Просит новую.

Нашими частями был оставлен Сапоцкин, и Кузнецов с дрожью в голосе заявил, что от 56-й стрелковой дивизии остался номер, 85-я дивизия западнее Гродно под давлением тяжелых танков начала отход на юг и юго-восток, но что он, Кузнецов, бросает в контратаку танковую дивизию Студнева. По словам Кузнецова, положение на правом фланге катастрофичное, так как разрозненные части в районе Козе (севернее Гродно) с трудом сдерживают натиск противника, а стрелковый полк между Козе и Друскеники был смят ударом с тыла очень крупных мехчастей. Кузнецов собирает все, что есть под рукой, и бросает в район Козе.

Кузнецов передал: "Чувствую, нам придется оставить Гродно. Как быть со складами и семьями начсостава? Многие остались у противника".

Я ответил: уничтожать. Раз застал бой, сейчас дело командиров не о семьях заботиться, а о том, как ведется бой.

Вскоре из штаба 3-й армии передали: "Противник подошел к Гродно, и наши части оставляют город. Склады взорваны. Армия из этих складов пополнилась снарядами".

В тот же день Голубев, командующий 10-й армией, не разобравшись в обстановке, донес, что противник на подступах к Бельску, в то время как фактически противник дрался под Брянском. Голубев принял решение ввести мехкорпус.

В 4-й армии чувствовалась полная растерянность командования, потеря управления войсками. И противник быстро развивал успех, имея осью движения Бобруйско-Брестское шоссе.

Мною было приказано 6-му мотомехполку нанести удар в направлении Брянска. Этот приказ был продублирован делегатами с самолетов и по радио.

Части 4-й армии дрались за Жабинку.

Противник сосредоточил огонь в первую очередь по домам начсостава, во вторую очередь - по улицам и дорогам и по гаражному расположению. Нанес потери выходящей из Бреста артиллерии.

Я сделал такой вывод в первый день:

1. Против центра 10-й армии дерется преимущественно пехота, и наша пехота успешно отбивает атаки.

2. Против Кузнецова (3-я армия) на правом фланге (на Сапоцкин) введены тяжелые танки противника, которые не пробиваются 45-мм артиллерией. За этими танками противник ввел пехоту, поломав нашу оборону.

Разгромлен наш полк. Это заставило меня очень сильно опасаться за возможность разворота удара подошедших с севера, из Литвы, мехчастей в общем направлении на Лиду.

Я указал 3-й армии, 11-му мехкорпусу, частям 85-й дивизии занять второй оборонительный рубеж, западнее Гродно фронтом на север.

Потрепанные части 56-й дивизии приказал собрать и поставить на правый берег реки Неман.

Почувствовав удар из Литвы, я приказал командиру 21-го корпуса (штаб в Лиде) занять оборонительный рубеж. Западнее Лиды - противотанковой бригаде, северо-западнее - 17-й стрелковой дивизии...

Мехлис пропустил мало интересовавшие его подробности. Более того, деятельность, обреченная на поражение, вызывала досаду. Глаза выхватили последние строчки допроса.

...Я затребовал радиостанции из Москвы самолетом. Москва сначала не отвечала. После повторных требований ответила, что выслала 18 радиостанций. Но до моего ареста эти радиостанции получены не были...

"Претензии, претензии, - подумал Мехлис, наливаясь раздражением. - А сам что?"

...Самолеты подняться не могли, так как новой техникой в ночных полетах не овладели...

Сведений о потерях людей и материальных потерях у меня нет.

Остались в окружении часть 3-й армии и часть 10-й армии. Судьбы их мне неизвестны.

Литовские части воевать не хотели. После первого нажима перестреляли своих командиров и разбежались. Это дало возможность немецким танковым частям нанести мне удар с Вильно.

Никогда ни в каких заговорах не был.

Допрос окончен в 16.10

Записано с моих слов правильно. Мною прочитано.

Д. Павлов.

"Да-а... Сталин, конечно, такую работу не похвалит", - подумал Мехлис.

Зазвонил телефон. Знакомый хрипловатый голос поинтересовался:

- Ну как, Лев Захарович?

Вспыхнувшее раздражение помешало Мехлису выговорить первые слова. Он остудил себя и произнес размеренным, четким голосом:

- Ваши ребята не умеют работать, по-моему. Кому нужна эта история? Немцы рвутся к Смоленску, потому что этот так называемый полководец открыл врагу фронт. А ваши следователи выслушивают байки о том, как хорошо он себя вел. Кому это нужно? Требуется выявить связи, признание. Кто еще входил в заговор. Или ваши работники не замечают орудийной пальбы, которая движется в глубь России? Не слышат стонов женщин и детей? Или они думают, что Красная Армия развалилась сама под ударами превосходящих сил? В таком случае они большие враги, чем Павлов.

Не выслушав ответа, Мехлис бросил трубку.

50

Дмитрий Григорьевич Павлов, бывший командующий, человек, отрешенный от любых гражданских прав, лежал в тяжелом забытьи, но быстро поднялся, когда в камеру вошли трое. В том страшном, запредельном для человеческого существа состоянии он сразу подумал об избавлении, о чудесном восстановлении справедливости: вот, мол, Сталину доложили, Сталин прочитал и понял, что надо выручить своего командующего, вернуть ему все награды, и Золотую Звезду, и звание. Потому что этот самый Павлов верно числится среди самых преданных и честных людей. Подумалось даже о возможной встрече с семьей. И подступившее к горлу рыдание от мысли о такой возможности смешалось со словами:

- Я так надеялся...

Страшный удар оторвал его от земли. Крепкая шея и крепкая голова выдержали, он не потерял сознания. Даже мысли о семье еще не сразу ушли, только потускнели. И облик Сталина, спасителя, вершителя, опять возник перед глазами. И когда удары посыпались на него со всех сторон, после каждой вспышки боли он думал: "Сталин... Сталин..."

Через несколько минут он лежал на мокром полу, захлебываясь кровью, и уже не сознание сохранялось в нем, а крохи жизненных искр.

Не человеческое - крокодилье рыло с немигающими глазами склонилось над ним.

- Будешь признаваться, гадина? Сам помрешь - дочь твою притащим. Небось помнит, кто приходил к тебе, кому звонили. Имена! Даты! А забудет, у нас есть средства. Тут и до расстрела недалеко. Ей уже двенадцать лет. И она будет отвечать по всей строгости закона. Знаешь новый закон! Потом притащим еще жену. И сына. Всех поставим перед твои глазоньки, пока они не заплыли.

Лязгнула железная дверь. Стряхивая кровь, трое вышли из камеры. Но Павлов уже не слышал наступившей тишины.

На другой день его, как был, неумытого, окровавленного, поволокли на допрос. И хотя он держался и старался не шататься, это был уже другой человек, ничего не имевший общего с тем, который давил немецкие танки в Испании и потом, в июньские дни, метался по штабу, мчался в Барановичи, пытаясь задержать наваливающийся на него неостановимый стальной вал.

Теперь это был как бы человек без кожи, с вывороченными мозгами, который боялся любого прикосновения и со страхом глядел на приближающегося следователя.

* * *

Мехлис читал документы.

Протокол допроса

9 июля 1941 года

допрос начат в 12.00

Павлов. Анализируя свою прошлую и настоящую деятельность, я счел необходимым рассказать следствию о своих предательских действиях по отношению к партии и советскому правительству.

Допрос окончен в 15.10

И вот - решающий документ.

Протокол допроса арестованного

Павлова Дмитрия Григорьевича

21 июля 1941 года

Допрос начат в (не указано).

Следователь. Со дня своего ареста вы упорно скрываете от следствия свою предательскую деятельность и вражеские связи. Следствие требует, чтобы вы прекратили запирательство и начали давать правдивые и исчерпывающие показания о своем участии в заговоре.