Сергей Каледин - Смиренное кладбище Страница 5

- Гуляем? - Милиционер приложил руку к фуражке. - Документы.

- Какие документы, милок? До пивка бы добраться. - Кутя махнул рукой в сторону заманчивой Тухлянки. - А ты "документы"...

- Так... Штраф будем платить? Или сразу в сто двадцатое?

- Сезон разойдется, я тебе сто штрафов заплачу, а сейчас на похмелку нет. Вот, думаю, может, ребят кого встречу, угостят.

- А маскарад зачем? - Милиционер ткнул пальцем в притихших возле Кути псов.

- Животные!.. Чего с них взять?

- Я не про животных... Гирляндов-то кто навесил? Ты?

- С похмела чего на учудишь? Да и повеселее.

- Повеселее... - милиционер фыркнул. - Ладно, иди... Еще увижу, в отделении поговорим... И банты с них снять.

- Ага, всe путем сделаем. Чего выпялились? Собачье... В легавку захотели? - Кутя скомандовал, и компания двинулась дальше к пиву.

Соньку удалось уломать: две кружки дала в кредит. Мало того, псам швырнула колбасных обрезков - развеселилась баба.

Кутя обтер ладонью рот, спустился с насыпи и прилег под кустиком кепку на глаза. Собаки повозились малость и улеглись неподалеку, на солнышке.

Кепка сползла - закрыла воздух. Кутя заворочался и проснулся.

- Эй! Мил человек! - крикнул он путевому рабочему.

- Время скажи, будь любезен!

- Полчетвертого!

Кутя присвистнул. Собаки удивленно подняли головы.

- Трудодень проспал. А все из-за вас, паразитов. Пивка им, пивка. Вот тебе и пивко.

Теперь уж и на службу поздно. Теперь только к Воробью узнать, какой будет приговор.

Кутя встряхнулся и с насыпи побежал под мост к станции. Возле кладбища остановился, отогнал камнями собак. Подходила электричка.

В воробьевскoй комнате хлопотала Ирка, Валькина подруга. Стол был накрыт, в центре стоял графин с самогоном и "Буратино".

- А Воробей?.. - Ирина выжидательно уставилась на Кутю.

- Не шебушись... - заспешил тот. - Я с ним не ходил. На службе я был. Пивка выпил, вздремнул. Время-то который?

- Пять...

- Ну что ж... Там разговоры долгие. То-се, пятое-десятое... Самогон с Лобни? Плеснула бы пока... Валентина-то где?

- Ишь ты, плесни ему! - Ирка отодвинула самогон на дальний угол стола. - Валька встречать его пошла, к автобусу.

Кутя вздохнул - выпить не обломится - и отсел на диван, подальше от желтого графина.

- Васька-то пишет, не знаешь? - спросил он для разговора.

- Пишет... - Ирка вздохнула. - Долго ему еще писать...

- Да-а-а, - согласился Кутя, - помиловки ему нe видать, от звонка до звонка... Воробья-то он все же почти до смерти достал, хорошо, башка крепкая. Другой бы враз отчалил...

- А хоть бы и совсем его пришиб, сволочь глухую! - Ирка выкрикнула и вся сжалась, косанула глазом на Кутю: не заложит?

- Да не жмись ты! Меня это не касается... - Кутя махнул рукой и добавил: - Налила бы, а?

Ирка поджала губы, но графин взяла, налила полстакана.

- Ирка, а чего ты на него такая злая? На Воробья?

- А то, что Васька со мной расписаться хотел! Заявление уже подали!

- Э-э... - понимающе протянул Кутя, - тогда другой расклад. Тогда конечно...

Он прошелся по комнате, подошел к детской кроватке, где в грязных мятых пеленках сидел сын Воробья Витя. Ребенок молча сосал ногу плюшевого слоника. Кутя помахал пальцем перед ним.

- Не обращает...

- Чего?

-- Не обращает, говорю. Я ему козу, а он и не смотрит.

Ирка махнула рукой:

-- Недоделанный он у них: и орать не орет, и глаза косые... Недотыканный.

Ирка ушла на кухню.

- От сивухи, может? - вслух подумал Кутя, оглянулся на дверь: мигом приложился к графину и сел на диван. - Васька-то пишет? - спросил он и ковырнул мозоль.

- Ты уж спрашивал. Пишет. Мне...

- Еще б он Воробью писал!.. Сперва топором, а потом письма писать?..

- Знаешь, Куть, - Ирка присела рядом. - Только никому! - Она доверительно погрозила пальцем. - Никому, слышь! Алешка ему три посылки отправил: к Новому году, на день рождения и на Майские недавно.

- Ну, дают! - Кутя бросил мозоль. - Хлестались, как вражье заклятое, один другому чердак развалил! Дают, братовья!.. А с другой стороны... - Кутя пожал плечами и оглядел комнату в чистых обоях, шкаф с посудой, высокий холодильник. - С другой стороны, Васька ему топором жизнь выправил. Что Воробей до больницы знал? Водяру рукавом занюхивал. Да эту, Валентину свою, поил. Ты дома у него была тогда? А-а... А я часто, с бабой своей как поругаюсь - и к нему. Кровать у него тогда стояла, не такая, железная, стол да две табуретки. А ты говоришь. Без водки человеком стал, только что глухой. Может и к лучшему: психовать меньше будет.

- Чего ж он не едет?

3

Воробей вышел из прокуратуры. Дрожащими руками сунул сигарету в рот, затянулся... И еще, еще... И только когда все нутро заполнилось ядовитым, режущим дымом, опомнился: не тем концом сигарету закурил - фильтром. Он отдышался, вытер глаза. Пройдет!.. В шесть секунд!.. Главное, там обошлось. И характеристику прочел, и ходатайство из треста. В суд передали, но обещали, что обойдется или дадут условно. Только чтоб документы все на суде были. Хорошо, если не сидеть. С такой башкой много не насидишь - до первой драки.

Воробей с удивлением смотрел по сторонам: район вроде тот же, а что-то не так. Он щурил глаза и озирался, как приезжий. Потом пошел... Теперь пахать и пахать, и все будет путем. Через год пластинку вставлю, может, слух проявится, а и не проявится - обойдусь. Воробей шел и шел, не думая, куда идет. Очнулся он в магазине, в винном отделе. Тупо уставившись в бутылки на прилавке, он засосал носом воздух и, сдавленно зарычав, одним прыжком вылетел из магазина. Еще чуток, и хлестнул бы он из горла. От подступившей вдруг боли Воробей закусил губу и, потрясываясь, заныл. Только бы не началось, только бы не началось...

Он стоял у троллейбусной остановки, упершись головой в стеклянную панель. Ждал, когда отпустит. Подошел троллейбус. Пустой. Воробей плюхнулся на свободное место. Так и ехал - голова на спинке переднего сиденья. На конечной Воробей почувствовал себя уже вполне. Ладно, главное - не посадят!.. Домой вот неохота... Утром Вальке нос разбил. Чудной у него все-таки характер, бестолковый: трояк просила на опохмелку, не дал, да еще бубен вписал, а потом сам Ирке сказал - у них ночевала, - где самогон спрятан, чтоб налила ей чуток... Да... Может, к Мишке поехать?.. Говорил, стережет сегодня свой музей. Переулок еще смешной. Вшивый Вражек?.. Сивый Вражек?..

Переулок оказался рядом с метро. Сивцев Вражек. И музей рядом. Здание, правда, не Бог весть. Воробей представлял себe музей - вроде дворца. Как Музей Красной Армии. А этот - невидный, двухэтажный...

Чугунные воротца были раскрыты. Воробей вошел во двор и, в нерешительности потоптавшись у двери, нажал кнопку.

- Здорово, могильщик хренов! - гаркнул он при виде Мишкиного изумления. - Дай, думаю, сурприз устрою.

- Ну как?

- Обещались не посадить. А там кто знает...

Он вошел в вестибюль и оробел: наборный паркет, картины... Больше всего Воробья поразил рояль. Роялей живых он не видел, только у Петровича пианино.

- Работает? - он кивнул на рояль. Подошел, осторожно ступая по паркету, поднял крышку, потрогал клавиши... Над роялем висела панорама старого города.

- Это чего?

-- Москва, не узнаешь?

Воробей прищурился.

- Очки, зараза, надо... А-а... точно! Москва-река! А Лианозово где?

- Какое еще Лианозово! Это же двести лет назад.

- Точно! - кивнул Воробей. - Кольцевой-то еще нe было... А там что? он кивнул на опечатанную дверь.

- Экспозиция, - ответил Мишка.

- Чего?

- Комнаты его!

- Кого?

-- Как кого, Герцена.

Воробей с уважением посмотрел на дверь, подергал за бронзовую ручку:

-- А ключа нету? Взглянуть бы...

Мишка полез в стол за ключом.

- Слышь, Миш, он сам-то нерусский, фамилие чудное?

- Русский. Там какая-то история вышла с родителями, я подробности забыл, - сказал Мишка, открывая дверь.

- Да какого ж ты!.. - возмутился Воробей. - Стережешь, а кого стережешь - без понятия!

Особо Воробья ничего не заинтересовало, только вот канапе и гусиные перья. На канапе он попытался примастыриться, но потом сообразил, что не для лежки оно - для красоты, а может, на него ноги клали.

- Квартира хорошая, - сказал он, пройдя по всем комнатам. - Своей семьей жили? И дети с ним?

- Наверное, - неопределенно пожал плечами Мишка.

- А где им еще?

- А я думаю - поодаль где. С нянькой. Здесь-то всю мебель попортят.

Воробей встал и еще раз прошелся по вестибюлю, рассматривая картины на стенах. Особенно долго - похороны Герцена во Франции. Ночью. С факелами.

- Слышь, - обернулся он к Мишке. - Вот эту - с захоронением - сразу рисовали или после по памяти?

- Ночью красок не видно. А потом, они же двигаются, не позируют специально.

- Если уж такой знаменитый, могли бы чуток и постоять. Пока он их намечет для затравки... Карандашиком. Сел к столу, притянул к себе книгу отзывов.

- Слышь, Миш, нам тоже такую надо у себя. Выражаем благодарность научному сотруднику кладбища Воробьеву Алексею Сергеевичу за добросовестное захоронение нашей... тещи, а?