Ю. Бондарев - Повести Страница 5

Обдав железным звоном моторов, самолеты вышли из пике в нескольких метрах от земли, выровнялись, быстро набирая высоту над степью.

- Володя!.. Не вставай! Подожди!.. - услышал он вскрик и тут же увидел, как Дроздовский отбросил пустой диск, пытаясь встать, а Зоя, цепко обняв, прижималась грудью к нему, не отпускала его. - Володя! Прошу тебя!..

- Не видишь - диск кончился! - кричал Дроздовский, перекосив лицо, отталкивая Зою. - Не мешай! Не мешай, говорят!

Он расцепил ее руки, побежал к вагону, а она, растерянная, лежала в снегу, и тогда Кузнецов подполз к ней вплотную.

- Что с пулеметом?

Она взглянула - выражение ее лица мгновенно изменилось, стало вызывающим, неприятным.

- А, лейтенант Кузнецов? Что же вы по самолетам не стреляете? Трусите? Один Дроздовский?..

- Из чего, из пистолета стрелять?.. Так считаете?

Она не ответила ему.

Истребители пикировали впереди эшелона, крутились над паровозом, и густо задымились два первых пульмановских вагона. Лоскутья пламени выскальзывали из раскрытых дверей, ползли по крыше. И этот возникший пожар, занявшиеся пламенем крыши, упорное пикирование «мессершмиттов» вдруг вызвали у Кузнецова чувство тошнотного бессилия, и показалось ему, что эти три самолета не улетят до тех пор, пока не разгромят весь эшелон.

«Нет, сейчас у них кончатся патроны, - стал внушать себе Кузнецов. - Сейчас кончатся…»

Но истребители сделали разворот и снова на бреющем пошли вдоль эшелона.

- Санита-ар! Сестра-а! - донесся крик со стороны горящих вагонов, и фигурки хаотично заметались там, волоча кого-то по снегу.

- Меня, - сказала Зоя и вскочила, оглядываясь на раскрытые двери вагона, на воткнутый в сугроб пулемет. - Кузнецов, где же Дроздовский? Я иду. Скажите ему, что я туда…

Он не имел права ее остановить, а она, придерживая сумку, быстрыми шагами пошла, потом побежала по степи в направлении пожара, исчезла за сугробами.

- Кузнецов!.. Ты?

Лейтенант Дроздовский прыжками подбежал от вагона, упал возле пулемета, вставил в зажимы новый диск. Тонкое бледное его лицо было зло заострено.

- Что делают, сволочи! Где Зоя?

- Кого-то ранило впереди, - ответил Кузнецов, плотнее вжимая пулеметные сошки в твердый наст снега. - Опять сюда идут…

- Подлюки… Где Зоя, я спрашиваю? - крикнул Дроздовский, плечом припадая к пулемету, и, по мере того как один за другим пикировали «мессершмитты», глаза его суживались, зрачки черными точками леденели в прозрачной синеве.

Зенитное орудие в конце эшелона смолкло.

Дроздовский ударил длинной очередью по засверкавшему над головами вытянутому металлическому корпусу первого истребителя и не отпускал палец со спускового крючка до той секунды, пока слепящим лезвием бритвы не мелькнул фюзеляж последнего самолета.

- Попал ведь! - выкрикнул Дроздовский сдавленно. - Видел, Кузнецов? Попал ведь я!.. Не мог я не попасть!..

А истребители уже неслись над степью, пропарывая воздух крупнокалиберными пулеметами, и огненные пики трасс будто поддевали остриями распростертые на снегу тела людей, переворачивали их в винтообразных белых завертях. Несколько солдат из соседних батарей, не выдержав расстрела с воздуха, вскочили, заметались под истребителями, бросаясь в разные стороны. Потом один упал, пополз и замер, вытянув вперед руки. Другой бежал зигзагообразно, дико оглядываясь то вправо, то влево, а трассы с пикирующего «мессершмитта» настигали его наискосок сверху и раскаленной проволокой прошли сквозь него, солдат покатился по снегу, крестообразно взмахивая руками, и тоже замер; ватник дымился на нем.

- Глупо! Глупо! Перед самым фронтом!.. - кричал Дроздовский, вырывая из зажимов пустой диск.

Кузнецов, встав на колени, скомандовал в сторону ползающих по степи солдат:

- Не бегать! Никому не бегать, лежать!..

И тут же услышал свою команду, в полную силу ворвавшуюся в оглушительную тишину. Не стучали пулеметы. Не давил на голову рев входящих в пике самолетов. Он понял - все кончилось…

Вонзаясь в синее морозное небо, истребители с тонким свистом уходили на юго-запад, а из-за сугробов неуверенно вставали солдаты, отряхивая снег с шинелей, глядя на пылающие вагоны, медленно шли к эшелону, счищали снег с оружия. Сержант Нечаев со сбитой набок морской пряжкой отряхивал шапку о колено (глянцевито-черные волосы растрепались), смеялся насильственным смешком, скашивая с красными прожилками белки на лейтенанта Давлатяна, командира второго взвода, угловатого, щуплого, большеглазого мальчика. Давлатян сконфуженно улыбался, но его брови неумело пытались хмуриться.

- И вы со снегом целовались, а, товарищ лейтенант? - ненатурально бодро говорил Нечаев. - Ныряли в сугроб, как японский пловец! Дали они нам прикурить! Побрили они нас, братишки. Покопали мы мордами степь! - И, завидев стоящего с пулеметом лейтенанта Дроздовского, ядовито добавил: - Поползали, ха-ха!

- Чего в-вы так… никак, хохочете, Нечаев? Я н-не понимаю, - чуть запинаясь, проговорил Давлатян. - Что такое с вами?

- А вы с жизнью, никак, простились, товарищ лейтенант? - залился булькающим смешком Нечаев. - Конец, думали?

Командир взвода управления старшина Голованов, гигантского роста, нелюдимого вида парень с автоматом на покатой груди, шедший за Нечаевым, мрачновато одернул его:

- Говоришь несуразно, морячок.

Потом Кузнецов увидел робко и разбито ковыляющего Чибисова и рядом виноватого Касымова, обтиравшего круглые потные скулы рукавом шинели, замкнутое, смятое стыдом лицо пожилого наводчика Евстигнеева, который весь был вывалян в снегу. И в душе Кузнецова подымалось что-то душное, горькое, похожее на злость за унизительные минуты всеобщей беспомощности, за то, что сейчас их всех заставили пережить отвратительный страх смерти.

- Проверить наличие людей! - донеслось издали. - Батареям произвести поверку!

И Дроздовский подал команду:

- Командиры взводов, построить расчеты!

- Взвод управления, становись! - рокотнул старшина Голованов.

- Первый взвод, стано-вись! - подхватил Кузнецов.

- В-второй взво-од… - по-училищному запел лейтенант Давлатян. - Строиться-а!..

Солдаты, не остывшие после опасности, возбужденные, отряхиваясь, подтягивая сползшие ремни, занимали свои места без обычных разговоров: все глядели в южную сторону неба, а там было уже неправдоподобно светло и чисто.

Едва взвод был построен, Кузнецов, обежав глазами орудийные расчеты, наткнулся взглядом на наводчика Нечаева, нервно мявшегося на правом фланге, где должен был стоять командир первого орудия. Старшего сержанта Уханова в строю не было.

- Где Уханов? - обеспокоенно спросил Кузнецов. - Во время налета вы его видели, Нечаев?

- Сам кумекаю, товарищ лейтенант, где бы ему быть, - шепотом ответил Нечаев. - На завтрак к старшине ходил. Может, там еще отирается…

- До сих пор у старшины? - усомнился Кузнецов и прошел перед взводом. - Кто видел Уханова во время налета? Кто-нибудь видел?

Солдаты, поеживаясь на холоде, молчаливо переглядывались.

- Товарищ лейтенант, - опять шепотом позвал Нечаев, делая страдальческое лицо. - Посмотрите-ка! Может, там он…

Над огненным эшелоном, над снегами, над утонувшим в сугробах зданьицем разъезда покойно, как и до налета, сыпалась под солнцем мельчайшая изморозь. А впереди около уцелевших вагонов продолжалось суматошное движение, - везде выстраивались батареи, и мимо них от горящих пульманов двое солдат несли на шинели кого-то - раненого или убитого.

- Нет, - сказал Кузнецов. - Это не Уханов, он в ватнике.

- Первый взвод! - раздался чеканный голос Дроздовского. - Лейтенант Кузнецов! Почему не докладываете?

Кузнецов соображал, как он должен объяснить отсутствие Уханова, сделал пять шагов к Дроздовскому, но не успел доложить - тот произнес требовательно:

- Где командир орудия Уханов? Не вижу его в строю! Я вас спрашиваю, командир первого взвода!

- Сначала надо выяснить… жив ли он, - ответил Кузнецов и приблизился к Дроздовскому, ожидавшему его доклада с готовностью к действию. «У него такое лицо, будто не намерен верить мне», - подумал Кузнецов и отчего-то вспомнил его решительность во время налета, его бледное, заостренное лицо, когда он отталкивал Зою, выпустив по «мессершмитту» первый пулеметный диск.

- Лейтенант Кузнецов, вы куда-нибудь отпускали Уханова? - произнес Дроздовский. - Если бы он был ранен, санинструктор Елагина давно сообщила бы. Я так думаю!

- А я думаю, что Уханов задержался у старшины, - возразил Кузнецов. - Больше ему негде быть.

- Немедленно пошлите кого-нибудь в хозвзвод! Что он на кухне может делать до сих пор? Кашу, что ли, варят с поваром вместе?

- Я схожу сам.

И Кузнецов, повернувшись, зашагал по сугробам к дивизионным кухням.

Когда он подошел к хозвзводу, на платформе еще не погасли кухонные топки, а внизу, изображая внимание, стояли ездовые, писаря и повар. Старшина батареи Скорик, в длиннополой комсоставской шинели, узколицый, с хищными, близко посаженными к крючковатому носу зелеными глазами, по-кошачьи мягко прохаживался перед строем, заложив руки за спину, то и дело поглядывая на спальный вагон, у которого тесно сгрудились старшие командиры, военные железнодорожники, разговаривая с кем-то из начальства, недавно прибывшего к эшелону на длинной трофейной машине.