Дмитрий Сорокин - Виниловый теремок Страница 5

-- Тю, и хто это? -- присоединилась к ней еще одна ожившая скульптура. -- Шо-то не пойму: чи мужик, чи баба? Штой-то хрупонькое, мля... Зинаид, ты покукуратственнее, размажешь, мля, -- не заметишь. Эй, ты хто?

-- Я -- мужчина, -- процедил Никита сквозь зубы.

-- Слышь, Зинаид? Говорит -- мушшина, мля.

-- Ой, штой-та не похож, вреть, наверна. Петрович! Петро-о-вич! Подь сюды!

Подошел огромный человек со страшным синим лицом, кривым и небритым.

-- Ну, что вам нах, мля?

-- Глянь, це хто?

-- Хто-хто... х... в пальто!

-- Говорит -- мушшина я, мол...

-- Ну, грит, мля, -- и пусть его, нах... Што пристали, нах мля?

-- Спытать его хотим -- а ну, как врет?

-- Зин, нах, а тебе то кой ляд, мля? Засадить некому, штоль, нах? Так ты только свистни, мля -- с нашим почтением, нах...

-- Можть, и засадить... От вас толку-то, мля -- зенки зальете, и на боковую. Вот и шукаю мужичка себе помогучее...

-- Это этот-то могучий, нах мля? Ну, ептыть, бабы, со смеху откинусь с вами, нах... Эй, мля, богатырь, мля... На вот, держи кувалду, нах. -Откуда-то страшный Петрович извлек кувалду высотой в пол-Никиты. Вахтер уже понял, что просто так сбежать не удастся. "Ну, да ничего, -- подумал он, -сейчас махну пару раз этой... кувалдой, авось отцепятся...". Он довольно бодро взялся за кувалду, напрягся, потянул ее вверх... еще напрягся... еще... Пот проступил на лбу, коленки затряслись... Треклятая кувалда практически не сдвинулась.

-- Не, мля, не мужик это, нах, -- сплюнул Петрович, небрежно забрасывая кувалду на плечо. -- Чуть пуп себе, нах, не развязал, мля. А толку, мля, нету, нах. Так, недоразумение, мля, природы, мать ее так. Канай отсюда, недоразумение! Выпивка только людям. А ты, мля, не пойми хто. Чебурашка, нах мля.

Никита, глотая слезы, припустил по улице так быстро, как только умел. Сзади слышался дружный гогот пролетариев. Он таки купил себе выпивку, но за бешеные деньги в коммерческой палатке. Портвейна там не было, наличествовал только спирт и какой-то "Наполеон". Купив две бутылки этого самого "Наполеона", Никита поплелся к себе на завод, все еще всхлипывая от обиды и ярости.

Пойло оказалось преотвратнейшим. Тем не менее, Никита честно выпил обе бутылки этой гадости, запивая любимым портвейном. Потом, стараясь не упустить мир из-под ног, взял ружье, прошел в цех... И долго палил во что ни попадя, и долго пустынные окрестности оглашал его не слишком громогласный рев:

-- Я -- мужчина! Я -- мужчина!!! Поняли, суки драные, нах мля?!! Я -мужчина!!!

6. Любовь на продажу

Римма шла по заброшенному парку, до сих пор не в силах поверить собственному счастью. Сегодня Энрике расщедрился, как никогда. Он дал ей пятьдесят. Правда, было за что. Потому что она, наконец, принесла ему добротный любовный сон.

Посреди огромного явно промышленного помещения стоял огромный же стол, покрытый бархатной тканью. А посреди этого стола лежала крохотная Римма, и рядом, наконец-то, был Он, тот, кто ее любил. Он был некрасив, неказист, очкаст и неразговорчив. Но он любил ее, и это извиняло все его недостатки. Он гладил ее робко и нерешительно, хотя и хотел этого больше всего на свете. Но он стеснялся, потому что очень редко общался с женщинами. И даже когда началось то, ради чего, собственно, все и затевалось, он был нежен и робок. Но получилось все как нельзя лучше, и в финале они, обнявшись, лежали на этом самом столе, а в разбитое окно под потолком влетела птица и запела...

Энрике был в восторге, просмотрев записанный материал. Он сразу же дал Римме пятьдесят, а потом отвел в соседнюю с дрим-студией комнату, завязал ей глаза, раздел, положил на стол и сделал все так же, как было во сне. С одной стороны, Римме было очень приятно; с другой же, ей не хватало глобальности помещения и элементарной любви. Поэтому о второй части визита к Энрике она поспешила забыть.

Она села на то, что некогда было скамейкой, достала сигарету и бутылку лимонада, блаженно потянулась. Сегодня праздник, можно кое-что себе позволить.

Густой кустарник, росший неподалеку, жил собственной жизнью: шумел и раскачивался, несмотря на полное отсутствие ветра, и разговаривал сам с собой на два голоса. Первый был женский: низкий, с хрипотцой и донельзя развязный. Второй -- мужской и какой-то блеющий.

Женский голос: Куда, куда ты лезешь? Сначала деньги!

Мужской голос: Вот, тридцать, как и договаривались.

Женский голос: Совсем другое дело. Э, целоваться не лезь, мы так не договаривались! Я тебе не любовница, а порядочная шлюха!

Мужской голос: Но как же...

Женский голос: Все, что ниже головы -- твое. Ближайшие тридцать минут.

Мужской голос: Угумс...

Потом разговоры стихли, осталось лишь пыхтенье и невнятное блеянье. Женский голос признаков жизни не подавал. Римма сидела на бывшей скамейке, полуприкрыв глаза, курила, пила лимонад и впитывала в себя окружающий мир. Сны не могут долго сниться на пустом месте. Им нужна пища. А пища для них -любые события, эмоции, ощущения... Наконец, кусты вскрикнули, потом все тот же голос проблеял: "Спасибо, красавица...", женский в ответ прохрипел: "Да иди ты на...", и из кустов на четвереньках задом вперед выполз лысеющий толстячок с неприятным лицом. Оценивающе посмотрев на Римму, он поморщился и поспешил прочь. Минут десять кусты хрипло матерились, потом, на ходу оправляя короткую юбку, оттуда вышла растрепанная девица лет двадцати со спринцовкой в руках.

-- Скажите, -- окликнула ее Римма, -- а зачем вы торгуете любовью?

-- А ты что ж, ей не торгуешь? В этом городе давно уже нечего продать, кроме любви, и, если ты до сих пор не сдохла от голода и не уехала, значит, и ты торгуешь любовью. -- Шлюха прибавила к тираде пару крепких ругательств и растворилась в глубине аллеи.

7. Бандитский рай

Когда-то здесь был гараж. В нем стояли десять мощных снаружи, но внутренне немощных грузовиков, разъездной микроавтобус и директорский лимузин. С тех пор прошло много времени. Остовы грузовиков давно догнивают в овраге, микроавтобус загнали в Заречье деревенским лохам (типа фермерам) за смешные деньги, которые пропили в ту же неделю. Лимузин директор, уходя, взял с собой. На память, наверное. Много времени прошло, полтора года целых. Не одно время имеет право на перемены -- большая бригада монголов-шабашников потрудилась на славу, превратив гараж в уютный двухэтажный офис. "Азиоремонт, в натуре", -- шутили новые обитатели этого помещения. Ремонт завершила установка на крыше гаража высокого шеста с антенной на конце. С виду антенна более всего походила на цветок ириса. Такого огромного, угловатого, черного... Безобразного, если задуматься. Но вопросы красоты беспокоили тех, кто ныне обжил бывший гараж, в последнюю очередь.

Пятеро сидели за столом в большой комнате на первом этаже. Двери закрыты, заморские кондиционеры трудились на всю катушку, но желанной прохлады не было. Жаркое выдалось лето! Четверо играли в преферанс, пятый откровенно скучал.

-- Мизер!

-- Гонишь!

-- Гадом буду!

-- Ну-ка, ну-ка... Я пас.

-- Пас. Длинный, бери прикуп и кладись. Посмотрим, какой там у тебя мизер.

-- Да пожалуйста. Две семерки в прикупе.

-- Блин, не ловится! Пятый раз подряд!!!

-- Длинный, таких раскладов в натуре не бывает! Пять голубых мизеров подряд -- липа! Ты шулер!

-- За слова ответишь?

-- А отвечу!

-- Мужики, -- поднялся пятый, -- вы тут свои разборы без меня устраивайте, в натуре. Из-за какой-то хрени друг другу в глотку вцепиться готовы... Смотреть, блин, противно!

-- Чистоплюй, а куда ты отсюда денешься?

-- А я к вахтеру пойду. Он у нас мужчина образованный -- (взрыв хохота), -- ну, по-своему, конечно... А то, глядишь, и профессор там встретится... Побазарим по-человечески...

-- Ну, иди, иди. Фонарь не забудь.

-- Зачем?

-- В древние времена жил один такой же полудурок, все с фонарем средь бела дня бегал и орал: "Ищу человека!".

-- Косой, при всем моем уважении, ты очень рискуешь схлопотать...

-- А, ну тебя... Иди к своим "людям"... Проклятая жара... Длинный, ну, как: сдаешься и десять в горку, или канделябром промеж ушей за шулерство?

-- Сдаюсь... Косой, твоя сдача.

Чистоплюй поправил пистолет в подплечной кобуре, проверил, не запылился ли перстень, не смялись ли брюки; смахнул щеткой с ботинок пыль, вышел. Он очень любил выглядеть стильно, этот Серега, за что и получил свое прозвище -- "Чистоплюй". Несмотря на такое трепетное отношение к своей внешности, это был один из самых безжалостных людей в городе. Самым безжалостным был Косой. Ну, это не считая Вождя, конечно. При всех своих явных достоинствах, силе и авторитете, Вождь был еще и загадочен донельзя. И тем особенно страшен. Его нельзя было просчитать ни на четверть шага вперед. Впрочем, довольно о Вожде. Сейчас полдень, а время Вождя -- ночь. Ни к чему поминать лишний раз...

Чистоплюй пересек двор, вошел в проходную. Вахтер Никита, разумеется, был на месте. И даже один, что удивило Чистоплюя. В последнее время обитатели бывшего завода находили интересным коротать день за компанию с Никитой, и потому практически все время кого-нибудь из них -- чаще, конечно, Профессора и Садовника, -- а то и весь паноптикум сразу, -- можно было найти днем на проходной.