Борис Письменный - Субурбия Страница 5

Кофе пьют с хмурыми лицами. В это время усталая женщина из Риги, Белла Исааковна, младший программист, воюет в своем дальнем кубике с терминалом и находит-таки ошибку в программной логике. Победная реляция докладывается мистеру Ломбардо.

Когда, ещё засветло, авральщики покидают здание, скучающий воскресный вахтер говорит мне, ехидно улыбаясь: - Ну и что - теперь, будете перед домом траву косить? Такая вот подначка: мол - а дома что делать? Верно, с непривычки к досугу на стену лезут.

ПРОГУЛКИ

Летом, в обеденный перерыв, кто-то остаётся в здании, кто-то уезжает по делам, а я отправляюсь гулять пешком. В американском пригороде пешеходов не часто увидишь, особенно днем, в середине недели.

Налево, ближе к шоссе, там, где бензоколонки, мастерские и склады, мягко говоря смешанный - 'интегрированный' район, а попросту - бедный и черный.

Служащим сюда ходить не рекомендуется. Кругом бедные доходные многоквартирные дома - часто с пустьми глазницами окон. Дети, сверкая белками, глядят сквозь сетки окон наружу.

В жару, в глубокой тени чахлого парка можно различить пожилых негров, сидящих, как подгорелые пни, как изваяния. Пустынно. Душно и пыльно. Изредка в тройном прыжке черный подросток перескачет шоссе перед потоком машин. Его ждут друзья, чтоб, обливаясь потом, покидать баскетбольный мяч на площадке с надгреснутьм асфальтом. Безработные прячутся от жары в местной библиотеке, выбору книг в которой, позавидовали бы любые московские библиофилы.

В придорожних диких зарослях я срываю, ем малину и землянику, удивляя даже местных, малоимущих, но признающих еду только из магазина.

По дороге в библиотеку, шагая вдоль шоссе, я поражаюсь мусору: платы сложнейших электронных схем из разбитых транзисторов, реле, микрокассеты... Подумать только - простой мусор в этом посёлке выше разумения всех его обитателей, в массе своей неграмотных и безработных.

Пойдешь направо, и, как в сказке, другая совершенно картина - здесь 'спальня' среднего класса. Здесь - сочная зелень ухоженных газонов. Бесперебойно стрекочут поливальные автоматы; искусственный дождь зонтиком опадает, шурша, на лужайку, где - травинка к травинке. Зелень жадно пьет и сверкает. В глубине, в тени вязов и клёнов, аккуратные домики колониальных английских фасонов выстроились, как на плацу; ни пятнышка на мундирах. Для пикантности - тут и там игрушечные кони, колеса старинных карет, жалюзи-ставни, фальшколонны. На фронтонах красуются чёрные с золотом федеральные орлы и звездополосые флаги. Вспыхивает бронза фонарей и ярко надраянных ручек.

В июньскую жару аромат трав вкрадчивый и душный. И не души, если не считать насекомых. Только и слышишь, что стук собственных шагов. Даже как-то неловко вторгаться в такое чистилище, беспокоить чужие владения. Тишина зудит мошкарой над цветами.

Но вдруг где-то звякнет; с рокотом потянется вверх автоматическая гаражная дверь; лоснящийся 'шевроле' выползёт на солнце.

Внутри - женская голова в папильотках. Вот она подкрасила глаз, глядя в зеркальце заднего вида, слизнула с языка, помедлила, дала газ и - скрылась.

Позади, дверь гаража сама собой замкнулась как прежде.

А, бывает, встречу синего почтальона, идущего зигзагами от ящика к ящику.

Или вижу парней, загорелых, как пираты, - уборщиков газонов. Прогремят на своём тарантасе с прицепом, и снова - тишина. Так - до самой субботы. Когда затарахтят травокосилки, понесёт бензином, защевелятся выходные налогоплательшики.

Это - в субботу. Зато в воскресенье в субурбии закрыты даже магазины пригородная Америка отсыпается.

СИМПОЗИУМ

Однажды мы с Ричем оказались в Вашингтоне на трёхдневной теоретической конференции. Тут были люди из нашего манхеттенского центра, из заграничных филиалов, университетские профессора. Вот уже где поистине богдыханская жизнь.

Три дня на всём готовом, и - каком готовом! Прозрачный, как стакан, лифт поднимает из бассейна на крышу, к коктейлям. Завтрак можно заказать в номер.

Всё, кажется, мечтает тебе угодить.

На заседаниях проблемных секций царила неподражаемая американская раскованность.

Докладчик, сбросив пиджак, указка в руке, ёрзает по краю стола. Перед каждым участником - табличка с именем. Легко обращаться: - Не правда ли, Розмари?

Вам так хорошо виден дисплей?

На демонстрационном экране сменяются многоцветные диаграммы, зоны влияния нашей Компании в стрелах и цифрах. На столе - кофе, содовая, орешки... - как обычно.

В тот достопамятный день техасский стратег нашей фирмы докладывал соображения о более агрессивной политике охвата международной клиентуры нашими страховьми полисами. Через взаимное страхование, через инвестиции с использованием биржевых маклеров, со сложной переуступкой прав на страховочные покрытия и, главное, со ступенчато нарастающей прибылью Компании в целом.

Техасец объявил нам: - В этом году мы намерены выйти на рынок с двумя новыми продуктами.

Я был весь внимание: 'новые продукты'! Мы что-то создаём! Оказалось продуктом именовались хитроумные идеи и методика более верного заполучения подписчиков.

Агенты Компании, собирающие с клиентов их взносы, в свою очередь, в том же словарном ключе именовались - 'производители'. Производители? Этого я никак не мог переварить, потому что люди буквально платят за страх, а Компания наша, как хозяин игорного дома, если что упорно и 'производит', то только схемы верного выигрыша независимо от ситуации.

На конференции, однако, мы все так свободно себя чувствовали, 'мозговой трест Компании'; мы все были равны и так легко обменивались мнениями, что я не удержался и с места заметил, что, по моему скромному разумению, клиента так тщательно 'вычислили', что он связан по рукам и ногам, и, сверх того, мы проверяем его благонадежность.

Стратег, улыбаясь, пояснил, что в нашем ответственном деле, вне всякого сомнения, нужно заранее знать рискованные бизнесы и, либо исключать их из игры, либо принуждать платить многократные взносы. После этого, я даже привстал со своего места и сказал, что получается парадокс: наиболее смелых эксперименгаторов мы обделяем поддержкой. Английские фразы я подбирал заранее и звучал, как мне казалось, вполне убедительно. - Что же получается, - говорю, - джентельмены! Где логика?

Стратег замолчал. Все молчали. Рич делал мне большие глаза через длинный полированный стол.

Спустя вечность, стратег взял микрофон под нос и промычал:

- Борис, да вы совсем не любите страхование!

В конференц-зале повис ужас: - Не любить страхование?

- Это я не люблю страхование!

Как мне показалось, стратег аж побледнел и распустил гастук. Не помню, как наступил перерыв; пошло брожение между залами заседаний, коктейль-холлом и рестораном, но в заряженном воздухе все так и висело: Чего уж чего, но не любить страхование!?

Впрочем, вслух никто меня особенно не совестил и, тем более, не преследовал.

Правда, в те же дни на другом, восьмом этаже Компании, вдруг взяли и уволили никак к этому эпизоду не относящегося моего знакомого безобидного лысеватого человека, кандидата филологических наук из Ленинграда, Исидора Исаевича Юкина. Он, якобы, запорол какой-то несчастный файл на магнитной ленте. Его босс, нарочно пошире распахнув дверь, делал 'пистофф' на Юкина, а тот, волнуясь, оправдываясь, невольно вставлял в речь русские слова 'видите-ли', 'клянусь благородно', что только давало боссу выгодный шанс повторять: - Шшит, я не могу понять эту личность. Он не может даже говорить на нашем языке.

Юкину было предложено быстро подыскать себе другое место - такое делается как бы вам одолжение, чтобы дать уволиться своими руками; и, вскоре, Юкин заходил ко мне прощаться и бормотал, что он давно подумывал с женой и детьми перебраться в Пенсильванию: - Там, говорят, мягче климат, и в 'Амиш Кантри' живут удивительные патриархальные немцы.

НАШИ

Молоденькая полтавчанка Клара пошла на повышение. Смотрю, её вещи переносят в просторный кабинет, не совсем угловой, но тоже с окном и в ряду с другими ответственными кабинетами.

До того я бывал в кларином кубике всего раза два, почти случайно - не помню, о чем она просила - то ли подвинуть полки, то ли посмотреть, что у неё с экраном.

Копаясь, я, грешным делом, не удержался прочесть застрявшее на экране кларино сочинение. Оно было написано по-английски и, в 'переводе' звучало бы приблизительно так: - Жалоба. В полисию мунисипального города Элизабет.

Саабчаю об украже двух сирёжек. Еще у меня обокрали сумочку. Лежала на окне...

По-русски Клара (Клэр) избегает говорить и правильно делает, потому что когда пытается, у неё выходит: - Почему это мне никто не тейкает кер? Клара приехала в США, так и не закончив семилетки. В молодости один язык быстро теряется, зато другой быстро находится. Её подруга постарше, с которой они были вместе на компьютерных курсах, рассказывала, как уже там Клара проявляла незаурядный лингвистический талант: только сегодня услышит слова 'абенд, ассемблер...'(по алфавиту), и уже назавтра бьёт этими словами самого преподавателя.