Лунный камень Сатапура - Суджата Масси Страница 5

— Я из-за дворца не переживаю, — вступила в разговор Камелия. — Папа говорит: если в городе проведают об этом деле, фирме это пойдет на пользу. Переживаю я из-за того, что тебе придется путешествовать в глуши. Случись что — тебя и не найдут никогда!

— Не будет этого, — пообещала Первин. Однако, если бы мама ее узнала, что она три часа тряслась в заднем отделении почтового фургона — что более пристало чемодану, чем почтенной даме, — она бы велела Первин немедленно развернуться и ехать назад в Бомбей.

Первин стояла, разминая затекшие мышцы. В повозке было душновато, пахло сырой бумагой. Теперь можно было вдохнуть свежий прохладный воздух. Насчет погоды сэр Дэвид оказался прав. Оставалось узнать, прав ли он в остальном.

Мысли ее прервал голос мистера Сандрингема:

— Вам лучше видно? Готовы идти за мною в дом?

— Да. Очень здорово встать на ноги и подвигаться. — Она повращала лодыжками, чувствуя, как восстанавливается кровообращение.

— Пожалуйста, идите за мной след в след: на тропинке есть препятствия. До дома четверть мили, в одном месте дорога ведет вдоль довольно крутого обрыва. Что у вас с собой?

Первин по опыту знала, что выпускать из рук портфель от Суэйна Эдени нельзя ни в коем случае.

— У меня два места багажа. Портфель я возьму сама, а вот саквояж для меня тяжеловат.

— Его донесут Чаран и Пратик — в благодарность я оставлю их здесь ночевать. Дождь то лил, то переставал, но у меня не было уверенности, что дилижанс сюда доберется.

— А людей здесь всегда возят на почтовом дилижансе? — поинтересовалась Первин, следуя за фонарем, покачивавшимся в его руке. Фонарь склонился вправо, и Первин заметила палку, на которую опирался агент. Итак, он хромой; но, по ее понятиям, это еще не калека.

— Тонги приезжают на станцию только в сухую погоду. А вот почту привозят с каждым поездом, и ее встречают эти два почтальона. Поэтому мы и разработали такую систему.

— Весьма действенную. — Она не стала говорить, что доехала с удобством, потому что это было неправдой. Но жаловаться не приходилось. Она все еще не привыкла к мысли, что Колхапурское агентство утвердило ее на должность «официального дознавателя женского пола». Они наверняка слышали, что она сторонница Мохандаса Гандиджи[9], борца за свободу, который постоянно выступал в Бомбее и агитировал за борьбу с англичанами. Отец Первин, Джамшеджи, сильно встревожился, когда Первин пошла на последнюю лекцию Гандиджи. Если власти заметят, что сотрудники адвокатской конторы Мистри участвуют в политических протестах, фирме поднимут налог на недвижимость. С другими такое уже случалось.

Первин особенно обрадовало, что Гандиджи заговорил с ней на знакомом им обоим языке, гуджарати. Спросил, может ли она убедить и других женщин присоединиться к их борьбе.

Махарани, с которыми ей предстоит встретиться, сказочно богаты. Хватит ли ей смелости заговорить с ними о возможности присоединиться к освободительному движению? Нарушит ли она интересы своего доверителя, если порекомендует собственный план образования для князя Дживы Рао и попытается понять, как члены семьи представляют себе развитие своего княжества?

Нельзя не попытаться.

Первин неслышно вздохнула и снова сосредоточилась на черном силуэте мистера Сандрингема.

— Завтра, при свете солнца, вас ждут потрясающие зрелища! — заметил он. — Здесь-то густые джунгли, но с Маршал-Пойнт видно пять соседних вершин.

— Да, — ответила Первин, которая слегка запыхалась от подъема. Не привыкла она к физическим упражнениям.

— Мы почти на месте.

И действительно, они вышли на мощенную камнем дорогу, по бокам от которой стояли факелы — они освещали путь к просторному дому под островерхой крышей. Фонарь, висевший посередине крыльца, озарял темно-коричневую обезьяну, устроившуюся под свесом кровли. У обезьяны была пушистая золотистая грива, почти как у льва.

Первин вздохнула от удовольствия.

— Я никогда не видела таких обезьян.

Сандрингем улыбнулся ей в полутьме.

— Это львинохвостая макака. Я его зову Хануманом, в честь обезьяньего бога из «Рамаяны»[10].

Итак, Сандрингем говорит на маратхи, да еще и читал главный индуистский эпос.

— Очень умное лицо, — сказала Первин, не сводя глаз с обезьяны — та бесстрастно смотрела на нее в ответ. — И какой спокойный. Совсем не похож на серых обезьян, которые живут в городе.

— Эти серые — резусы, — судя по виду, терпеть нас не могут. — Сандрингем, хмыкнув, добавил: — Как будто постоянно напоминают, что мы уничтожили их ареал. А вот здесь нет ни мощеных улиц, ни высоких зданий. Родичи Ханумана обитают на деревьях за домом, и пищи для них здесь вдоволь.

Они вступили в круг золотистого света на веранде, и Первин удалось наконец как следует рассмотреть мистера Сандрингема. Молодой чиновник, вряд ли старше тридцати; очки в металлической оправе придавали ему вид интеллектуала. При этом он не был одет в стандартный льняной костюм, какой носили все государственные служащие, в том числе и сэр Дэвид. Худощавое тело облегала неглаженая белая рубашка с чернильным пятном на нагрудном кармане и мятые джодпуры цвета хаки, заправленные в наездницкие сапоги. Сандрингем напоминал ученого, которого занесло в джунгли, и аллюзии на зоологическую номенклатуру и «Рамаяну» лишь подкрепляли это впечатление.

Первин запоздало сообразила, что он тоже ее рассматривает. Глаза его за стеклами очков мигнули, и он сказал:

— Странное дело: я вас будто бы узнал. Мы где-то встречались?

Некоторые парсы[11] из соображений чистой выгоды общались с англичанами, но у Мистри такого в заводе не было. Единственной английской знакомой Первин в Индии была Элис Хобсон-Джонс, с которой они познакомились в Оксфордском университете.

— Не припоминаю. Вы раньше работали в Бомбее?

— Нет, у меня все назначения были в мофуссил[12].

— Если вы жили в сельской местности, мы точно не встречались. — Первин повела плечами, желая прекратить этот разговор. В темноте, когда они обсуждали обезьян и пейзажи, он ей нравился больше.

Из бунгало вышел худой седоволосый старик в домотканой лунги[13] и рубахе, поднял ее саквояж на голову. Изящно повернулся и едва ли не вприпрыжку поднялся по ступеням, исчез в доме.

— Кто этот проворный джентльмен? — поинтересовалась Первин, поднимаясь на несколько ступеней — они вели на просторную широкую веранду, отделанную красными и зелеными керамическими плитками — в таком сыром климате они были практичнее дерева. За верандой обозначился беленый гостевой дом — вытянутый утилитарный прямоугольник с дюжиной выходящих наружу дверей. Окна были закрыты тяжелыми ставнями — защита от дождей.

— Рама. Он тут главный слуга