Последний вечер в Монреале - Эмили Сент-Джон Мандел Страница 51

– Я хочу с тобой где-нибудь встретиться, – сказала Микаэла.

– Зачем?

– Встретимся на платформе западного направления в метро «Площадь Искусств». Я расскажу тебе то, что ты хочешь знать.

– Ты и раньше это говорила. Я тебе не верю.

– Плевать, – сказала Микаэла. – Встречаемся там.

Спустя два часа Лилия ехала в аэропорт на такси, уставившись пустым взглядом в проплывающую мимо ночь. Она вылетала из Монреаля в Рим в три часа ночи. Рим она выбрала потому, что, когда она приехала в аэропорт, этот рейс оказался ближайшим, к тому же она знала язык. В аэропортовском банкомате она сняла со счета свои сбережения и заплатила за билет наличными. Всю ночь она смотрела в иллюминатор на нескончаемую трансатлантическую тьму и время от времени плакала, и в утреннем свете вышла из такси на Пьяцца дель Пополо.

Потом она стояла на мосту через Тибр и выпустила из рук три списка: список имен – десять страниц, – начинающийся и оканчивающийся на «Лилия»; список мест – девять страниц, – начинающийся и оканчивающийся провинцией Квебек; список покороче – слова, фразы, – все принадлежавшие Илаю. Ей пришлось поспешно ретироваться, так как с западного берега реки к ней приближался полицейский с вполне определенными намерениями, очевидно, заметив, что она мусорит, бросая в Тибр клочки бумаги. Так что ей не довелось полюбоваться, как уплывают обрывки ее былой жизни, как того хотелось.

Лилия быстро зашагала по бульвару вдоль реки, заложив руки в карманы, под утренним светом. Городом, о котором она думала больше всего в тот миг, был не Монреаль, или Нью-Йорк, или даже Чикаго, а Сан-Диего, стоявший ближе всего к ее истокам, такое раннее ее подобие, что она вспоминала о себе в третьем лице: Лилия, юная и неустойчивая, часто просыпалась от кошмарного сна из-за аварии в горах и могла расплакаться в моменты смятения и тревоги. Шестнадцатилетняя Лилия, которая не догадывалась о своей предыстории, все еще потрясенная аварией, пережитой месяц или два назад, страстная и вечно опаздывающая, прибыла в Сан-Диего одна, после наступления темноты. Отец и Клара попрощались с ней в Нью-Мексико и обеспечили деньгами, добились обещания звонить, писать и навестить их в скором времени.

Сан-Диего – первый город, куда она прибыла самостоятельно. Они были в ужасе и знали, что ей не помешать, а она была в восторге от одиночного путешествия. Она прижалась лбом к автобусному окну и смотрела на проплывающий мимо пейзаж в тревоге и приятном возбуждении, совершенно свободная. В те дни она была на взводе, всегда готовая расплакаться, и жизнь казалась насыщенной почти невыносимым напряжением. Из автобуса, по пути в Сан-Диего, она увидела дохлую кошку, недавно задавленную на обочине, и безудержно разрыдалась.

На автобусной станции в Сан-Диего она стояла перед длинной вереницей таксофонов, околдованная их свечением, безуспешно пытаясь вспомнить какой-то номер. У нее был путеводитель, из которого она надеялась почерпнуть сведения о молодежных хостелах Калифорнии, и ближайший въезд в Сан-Диего находился в нескольких милях от автостанции, но она все равно отправилась туда. Она не торопясь шагала по безумным вечерним улицам, излучавшим дневной зной. Из медленно двигающихся автомобилей с затемненными стеклами долбила танцевальная музыка. Чемодан превращал ее в приезжую, поэтому она выбросила его мимоходом в мусорный контейнер. И после этого продолжала свой путь налегке, ощущая бесконечную анонимность, менее настороженная и менее бдительная, заложив руки в карманы, иногда насвистывая обрывки долетавших мелодий. Она прошла мимо евангелической церкви и присела отдохнуть на ступеньки в головокружительных сумерках. Церковь и ее душу распирало от музыки. И снова в путь, мимо бакалейной лавки, в дверях которой торчали два маленьких мальчика, и один из них высказался о ней по-испански, а она ответила на его языке, и тому сразу стало неловко, а она продолжала шагать в темноте. В те дни она носила в карманах списки (языки, имена), и пачки бумаг превосходно умещались в ее правой руке.

В свой первый день в Риме она отправилась в интернет-кафе и вышла с домашним телефонным номером в Квебеке. В мотеле она долго просидела с клочком бумаги, а затем заказала безумно дорогой междугородний звонок. После второго гудка трубку взял мужчина.

– Саймон, – сказала она.

– Кто говорит? – спросил он по-французски.

– C’est moi[24].

– Лилия?

– Я просто хочу тебя поблагодарить, – сказала она.

Саймон помолчал, прежде чем заговорить.

– Не благодари, – сказал он наконец. – Это все, что я мог сделать.

Спустя час она повесила трубку и вышла в город, вернулась к Тибру и прогулялась по тому же мосту, не застав ни своих списков, ни полицейского. И долго стояла, глядя на воду. Спустя десять лет она стояла на том же месте со своим мужем-итальянцем в день седьмой годовщины их свадьбы; он хохотал от того, как она изображала полицейского.

– Было страшно, – настаивала она. – Я думала, меня арестуют и депортируют на месте.

– Я знаю, – сказал он, все еще хохоча. – Ты это мне рассказываешь каждый год, любовь моя, когда это ты чего-нибудь боялась в жизни?

Однажды на шоссе в американских горах, однажды на платформе в Монреале. Короче, редко, но жуткие воспоминания остались. Не то чтобы она была несчастлива; просто в мыслях она уносилась к неприятным мгновениям: когда она шла одна по бульварам под дождем. Илай как-то рассказывал ей, что есть один центрально-австралийский язык, в котором слово nyimpe, в его искаженном произношении, означает «запах дождя». (Трудно уже вспомнить его лицо; волосы темные, а глаза карие или голубые?) Или же иногда, когда она просыпалась зимой и одеяла сползали на пол, одного только ощущения холода было достаточно, чтобы воскресить в памяти улицы Монреаля; блуждание по скованному льдом городу с Микаэлой, споры, озноб, рассказы по очереди о памяти и происшествиях. Лилия никогда не доверяла Микаэле, но у них было некое родство; она разделяла подозрения Лилии, что в конце концов окружающий мир окажется либо миражом, либо изощренным розыгрышем. Или когда на станции метро в конце дня она дожидалась поезда, который отвезет ее с работы в Ватикане, где она занималась переводами, домой, где она жила с мужем в нескольких милях оттуда, Лилию поражало мощное воспоминание, от которого у нее захватывало дух. Она могла закрыть глаза и видеть, как Микаэла спускается по ступенькам станции «Площадь Искусств». Еще совсем недавно Микаэла плакала, но сейчас она подошла