Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев Страница 56

Дав свой адрес и еще раз добившись подтверждения моего обещания прийти, дама отпустила кавалера. Мы снова перешли на официальный стиль общения. Только вывалившись в коридор, я начал обретать способность трезво оценивать происходящее и понял, что влип по самые некуда. Вернее, «куда» пока таяло в продолжении сюжета. И мне оставалось только плестись к своему столу и еще пытаться работать. Но весь оставшийся день дела так и валились из рук. И назавтра тоже.

Проблема свелась к непониманию себя самого. Как сказал один мой приятель, повернутый на парадоксах: «Все непреодолимые желания можно свести к поездке на Нил всего лишь для того, чтобы сунуть ногу в пасть тамошнего крокодила». «Зачем катить в такую даль, – рассуждал давешний посетитель Ученого Совета, – положите ее под трамвай – эффект ничуть не хуже выйдет… Или сходите в гости к Любови Александровне… Только тут ногой не отделаешься – голову срежет. Но ведь я не господин Берлиоз. Не гробил я роман Мастера. Не гробил. Не за что меня под трамвай. Подумаешь, грохнул пару человек!» – выплыла последняя мысль откуда-то из-за угла: «Где тут раздача индульгенций?»

Мои мозги снова и снова прокручивали предстоящее событие в поисках подвоха. Само приглашение было ловушкой. Но меня как лису в капкан тянул туда запах тухлятины: «Вот только посмотрю. Как там…» А пока моя персона медленно брела по Невскому, не находя повода за что-нибудь зацепиться.

Каждый раз, попадая в эту пеструю толпу, я постепенно растворяюсь в ней. И по улице, отирая встречные балахоны, плывет только раздраженное недопонимание происходящего, ввергшего меня в свою прорву.

«Суета, все суета, – сказал проповедующий. – И никто суеты осознать не умеет». Поэтому я всегда дьявольски боюсь сборищ и очередей. Они напоминают мне удавов, но не тех – с классического рисунка Экзюпери, а анаконду из давней детской сказки. Люди сживаются с ней, радуются ее присутствию, даже не ощущая железные кольца у себя на горле. Это не чистоплюйство. Просто я оказываюсь чужим там и все. Чужим среди чужих – отдельных капелек огромной реки, которые никогда не сольются вместе. И тут…

Неожиданно, на самом углу Катькиного сада из толпы на меня вывалился Андрей.

– Вот это встреча! – выдохнули мы в унисон.

– Голубых проведать заходил? – не смог я не обнародовать своего дурного настроения.

– Скажешь тоже, – демонстративно не обиделся Андрей. – В Салтыковку заглядывал – книжки почитать.

*

Напряженный у тебя бизнес…

*

Какой, на хрен, напряженный, когда у меня управляющий есть и штат клерков. Так, на бирже играю, чтоб мозги занять. Там, кстати, самые крутые деньги и наваривают. Можно и вовсе туды податься. Рынок акций – та же математика. Вероятность. Прогноз. Только людей жалко. Сжились уже.

* Ты о ком?

*

Да так. Ты Татищева читал? Нет? А зря. – И я почувствовал, что сейчас и получу сполна все недостающее мне в эти расхристанные дни.

Андрей был для меня чем-то вродеграфа де Ла Фер (Хоть я – Упаси Господи! – и не тяну на Д’Артаньяна). И уж если где и можно было найти настоящее понимание, то только у него. Он всегда оказывался много мудрее – несколько отвлеченным и в то же время конкретным и ясным. Бывали времена общего свинства. И неизвестно еще, кто кого перещеголял. Бывали времена, когда мы вдвоем пешкодралом по несколько раз мерили Невский из конца в конец. И совсем не замечали идущего дождя, прохожих, проституток, полемизирующей толпы вдоль Гостиного со всеми их разноцветными знаменами и даже хорошеньких девчонок по весне. И что же было? А просто обмусоливалась какая-нибудь идея о том, что все вокруг и даже сами люди со всеми их страстями и безразличием, возможно только лишь волдыри пространства-времени, такие вздутия в общем покрывале всеобщих взаимодействий. Своего рода буря в стакане. Сама сложность пространственно-временных теорий, включая проблему восприятия, если и прослеживалась, то только так – постольку поскольку. Главным был человек, то самое возмущение континуума, обреченное вернуть ему всю свою сущность.

«Это ж надо так набраться, – лезли в голову всякие провокаторские мысли. – Пожалуй без пары пива нам не вылезти из этой галиматьи». Приходилось заходить ко мне на огонек и засесть там, пока огонек становился уже совсем не нужен. «Нет, вот ты послушай», – говорил Андрей

– Нет, вот послушай, – голос его снова цвел от возможности развития новой идеи. А, собственно, чем еще занять себя человеку в питерский осенне-зимний пересменок. Морось как ржавчина съедает городской пейзаж. Ее холодная влага просачивается даже под кожу. Женская половина погружает свои рельефные тела в бесформенные пальто, а выражения лиц – в смесь промозглого сплина и меланхолии. Мужская половина пробавляется согревающим, но это мало сказывается на холодности их оценок. И даже блеск в глазах какого-то водянистого цвета.

– Так вот, послушай! – Снова пытался сказать Андрей.

– Пойдем уж сразу ко мне. – Перебил его я. – Ноги что-то болят.

– Пойдем. Пожрать только зацепим. – И мы зашли в подвернувшийся магазин, большой и изысканный, и с такими же ценами. Вначале Андрей являл образ рачительного хозяина. Долго выбирал и торговался с продавщицами. Задавал им их профессиональные вопросы, понимающе кивал, скрупулезно отсчитывал деньги. Потом сломался – купил всем девушкам за прилавком гостинцев – от шампанского до мороженого – высказал несколько грубоватых комплиментов. И мы вышли, провожаемые нежными взглядами: «Вот же мужик!» Мое участие в этом спектакле ограничивалось ролью почетного сумконосца. Итак? Итак, адьё, дамы. А господа?

Господа в двух лицах прошествовали в мою скромную комнату и вывалили продукты на свободный кусок стола. Распаковали все, что можно было потреблять без готовки и занялись кофе. Пока кофеварка шипела и пыхтела, производя изрядную дозу черной, ароматной жидкости, слова снова пошли гулять по комнате.

– Так ты послушай, – сказал Андрей. – Причем здесь Татищев? А вот: еще когда Геродот в первой половине V века до Рождества Христова прибыл учиться в Египет, жрецы подтвердили, что уже одиннадцать тысяч триста сорок лет на Земле не появлялся ни один Бог. Ни ОДИН, понимаешь. Но дело не в том вовсе. А вот. Тогда учет событий был поставлен на уровне. Даже отбросив эзотеризм. Просто блюли точность науки. И в истории тоже. Ограждали ее от посторонних и блюли. Но периоды развития культуры всегда, подчеркиваю, всегда сменяются периодами варварства. И от того, что было на самом деле, до нас докатываются только крохи. Эллины обманули потомков, оставив после себя лишь