Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел Страница 57

Эрнест уже собирался закричать, когда рядом с ним взорвалась машина. Раскаленная волна жара захлестнула его, он ударился обо что-то твердое и потерял сознание.

* * *

Боль. Болело все. Его плечи, спина, ноги, глаза, нос и губы. Он закашлялся, поморщившись. Он понятия не имел, как долго пробыл в отключке и который был час. Его куртка обгорела во время взрыва, у оксфордской рубашки были оторваны рукава, его правая рука распухла и покрыта кровью. Но на груди по-прежнему висела коричневая кожаная сумка, которую он спас из студии Сассуна. Чудо, учитывая, что произошло с курткой.

Жуткая тишина окутала улицу, издалека донеслась автоматная очередь. Эрнест встал. Воздух был полон дыма, на земле валялись остовы горящих автомобилей. В нескольких шагах от него языки пламени лизали одетые тела, некоторые люди без шляп, в разорванных в клочья одеждах стонали на земле. Перед отелем Сассуна японский солдат стрелял вверх. Окна треснули, и сверкающий, оглушительный водопад стекла обрушился каскадом на землю. Хорошо, что Сассун уехал, иначе у него случился бы сердечный приступ.

На дрожащих ногах Эрнест пошел вперед. Он уничтожил фотографии и студию; ее репутация осталась незапятнанной. Пора было возвращаться домой. На Бабблинг-Уэлл-роуд скопление людей, казалось, увеличивалось с каждой минутой. Толпа сжимала его и пихала вперед. Рядом с ипподромом на окнах и заборах развевались флаги японского флота, за забором верхом на скакунах сидели офицеры, заклеймив это место как новую штаб-квартиру японской морской пехоты.

Он подошел к перекрестку и услышал какое-то бормотание в громкоговорителе. Затем он был вынужден уступить место нескольким ликующим людям, размахивающим японскими флагами, – впереди шел парад, парад победителей.

Солдаты в униформе Императорской армии Японии маршировали навстречу к нему, их кожаные подсумки с боеприпасами подпрыгивали на груди, а на шеях висели гранаты. За ними катила дюжина зеленых грузовиков, внутри сидели люди в форме с эмблемой американского флота. Они пригнулись, заложив руки за затылок.

Эрнест узнал офицерский козырек. Полковник Уильям Ашерст, который, должно быть, решил остаться на корабле. Не в силах ничем помочь, Эрнест смотрел, как грузовик проезжает мимо, оставляя за собой шлейф из красных, зеленых и желтых листовок. На листовках была нарисована карикатура на солдата в инвалидном кресле по имени Рузвельт, одетого в звездно-полосатый флаг, и крупного мужчину по имени Черчилль в рубашке с эмблемой флага Великобритании. Они обнимали друг друга, с ужасом наблюдая, как две японские бомбы падали им на головы.

Громкоговоритель снова затрещал, вещая на английском.

– Граждане вражеских стран – Великобритании, Соединенных Штатов Америки и Нидерландов – теперь являются гражданами враждебных Японии государств. Они должны явиться в Гамильтон-Хаус. Любой, кто ослушается или сбежит, будет расстрелян. Повторяю…

Граждане враждебных государств…

Он не имел гражданства, не был ничьим врагом. Какая ирония.

Китайский юноша в кожаной куртке рядом с Эрнестом посмотрел на него, а затем на его сумку с флагом Великобритании.

– Британец! Вот британец! Гражданин вражеского государства!

Эрнест оттолкнул юношу, нырнул в толпу и побежал так быстро, как только мог. Когда он остановился, чтобы отдышаться, то оказался перед высоким многоквартирным домом Гамильтон-Хаус, где образовалась очередь. Там были мужчины в костюмах, пары, держащиеся за руки, женщины в вельветовых брюках и дети, обнимающие плюшевых животных, и все они держались мужественно и стояли с серьезными лицами.

Рядом с очередью стоял японский солдат с винтовкой. Он поднял руку, и из здания вышла вереница людей, каждый нес чемодан, на нарукавных повязках были буквы: A, В или Н. Теперь, прослушав сообщение громкоговорителя, Эрнест понял, что эти буквы обозначали страны Америку, Британию и Нидерланды.

– В лагерь, в лагерь! – Солдат что-то кричал по-английски, подгоняя их к грузовику, припаркованному на улице напротив него.

Это казалось нереальным. Эрнест почувствовал, как у него закружилась голова, когда он увидел все это: нарукавные повязки, винтовки, чемоданы, ошеломленные лица и растрепанные на холодном утреннем ветру волосы. Он обвел взглядом лица в грузовике, затем вздрогнул. Последняя женщина, забирающаяся в грузовик. Красный шерстяной шарф. Она села с краю, глубоко задумавшись.

Эрнест заковылял за грузовиком, который продвигался сквозь толпу на улице. Ему нужно было крикнуть, чтобы привлечь ее внимание, но это привлекло бы внимание к нему самому. Он последовал за грузовиком, когда тот проехал мимо «Метрополя», роскошного отеля, известного персидскими коврами и экстравагантной мебелью в якобинском стиле. Не в силах догнать грузовик, он впал в отчаяние.

– Мисс Марголис, мисс Марголис. Лаура!

Она подняла голову, и он поклялся, что, несмотря на увеличивающееся расстояние, со всеми толпами и машинами на улице, она узнала его, и ее глаза загорелись радостью. Затем она размотала красный шарф с шеи, завязала его узлом и подбросила в воздух.

Эрнест протянул руку, но шарф пролетел над его головой. Грузовик свернул за угол и исчез.

Застонав от боли, Эрнест стал искать шарф, пробираясь сквозь толпу, и наконец нашел его в руке молодого человека. Он выхватил у него шарф, сунул в свою сумку и захромал прочь, радуясь, что мужчина не напал на него. Эрнест был настолько измотан, что не смог бы дать отпор.

Улица впереди казалась бесконечной. Он прошел мимо пожилого мужчины, несущего на спине рулон шелка, двух тощих юнцов, загружающих ящики с оружием в грузовик, и японского солдата в форме, вонзающего нож в человека с обожженным участком кожи. Эрнест не останавливался, не встречался с ними взглядом, а просто продолжал ковылять вперед. Он лишь хотел вернуться в свою квартиру, где спала Мириам, и молился Богу, чтобы она сделала так, как он ей велел.

Мотоцикл врезался в магазин рядом с ним, а группа мужчин с лицами, закрытыми черной тканью, ворвалась в магазин Rolex. Внутри торговой компании, продающей солодовый ликер и табаком, воровская шайка била ящики молотками. В банке японские солдаты держали под прицелом группу бизнесменов, крича, что все активы и банковские счета граждан вражеских государств являются собственностью империи.

Наконец, в тихом уголке, он скользнул на землю, не в силах сделать еще хоть один шаг.

Часы на здании таможни пробили пять часов. С шумной улицы донесся звук громкоговорителя, объявивший о введении комендантского часа, который начинался в семь вечера по токийскому времени, а теперь по шанхайскому. Мужчины и женщины подлежали расстрелу, если их поймают после начала комендантского часа.

Хватая ртом воздух, тяжелый от паров бензина, крови и испарений, он вспоминал окровавленные лица бизнесменов-заложников в банке