Свет очага - Тахави Ахтанов Страница 58

бабке совесть не позволила прогнать среди зимы беременную женщину, чужого ей рода-племени, обличья, языка, и она взвалила на себя тяжкий груз человечности, тащит его без упреков и вздохов. Если суждено мне благополучно разрешиться от бремени и уехать в родные края, может быть, она и вздохнет облегченно и скоро забудет обо мне, а может быть, будет вспоминать и с суровой гордостью говорить: «Хоронилась у меня тут одна нерусская молодайка и родила». Все может быть, загадывать трудно. Но я никогда теперь не забуду этого замкнутого и немногословного человека…

— Если завтра не приведешь Наташку, я к тебе больше не приду. Вот, бабушка Дуня, ты это знай! — надувшись, заявила Парашка.

— Ладно, ладно, приведу тебе ее завтра. А ты теперь спой про Андрияшку.

— Ой, бабушка Дуня. Я же другую песню знаю. Я ее тебе ни разу не пела. «И зачем он моргает» называется. Вот послушай.

Парашка подбоченилась, подняла головку и затянула: «Ходит парень по деревне». Кивая в такт, она спела припев и вдруг спросила.

— А зачем он моргает, бабушка Дуня?

И тут старуха рассмеялась, смеялась она всей грудью, точно на мягких кочках ее покачивало.

— Откуда же мне знать, может, девушкам об этом известно.

— А ты почему не знаешь? Ты уже большая…

Нет конца Парашкиным вопросам. Она не понимает, как это взрослые могут говорить: «Не знаю». Взрослые должны знать все. И старухе не надоедает слушать песни, отвечать на ее вопросы. И потому она радуется каждому приходу Парашки.

Радуюсь и я в своем укрытии, как будто яркую лампу зажигает девочка-певунья в этой убогой и сумрачной избе, и она освещается то зеленым, то синим, то густым желтым светом. Каждый ее приход развлекает меня. Круглое Парашкино лицо, остренький носик, карие глазки с длинными ресницами сияют, когда она поет. И чем больше хвалит ее старуха, тем задорнее звенит голосок Парашки. Далеко она пойдет, наверное, когда вырастет.

Однажды, когда она пела, наши взгляды вдруг встретились. Она резко оборвала песню, встревоженно спросила:

— Бабушка Дуня, а кто это там на печи?

От неожиданности я даже зажмурилась.

— Где? На печке? Никого там нет, — растерянно забормотала тетя Дуня.

— Нет, есть! Я видела.

— Никого там нет. Наверное, одеяло упало, — пыталась убедить ее тетя Дуня.

— Нет, я видела, кто-то есть. Глаза блестят, — упрямилась Парашка.

— Да это небось кошка, — тетя Дуня поднялась с места, поправила одеяла и на меня, а не на кошку прикрикнула — Брысь!

А избалованная Парашка стала хныкать, просить бабушку показать ей кошку. Она так меня напугала, что я затаила дыхание и долго лежала неподвижно.

— Нет, это не кошка. То мышь была, она убежала в норку, теперь ее не поймать, — запуталась совсем тетя Дуня.

— Нет, не мышка. Я знаю. Не мышка.

После этого случая я потеряла половину удовольствия от парашкиных «концертов». Приходилось лежать в темноте, не видеть ее саму, а только слушать песни. Теперь старуха прятала меня от Парашки пуще, чем от Усачева…

Со скрипом отворилась дверь избы.

— Ты, Парашка, меньше бегай по улице, поняла? Там много немцев, — услышала я голос тети Дуни.

— Я не боюсь, бабушка Дуня. Я нисколечко не боюсь немцев, — ответила маленькая шалунья.

8

«Я нисколечко не боюсь немцев». Слова эти почему-то врезались в мою память. Я не видела Парашку, но представляла, как она катится по заснеженной улице, закутанная в большой мамин платок. Все село дрожит от страха, а она нисколечко не боится. Да я просто замираю вся при виде зеленоватых немецких шинелей, в которые, как мне кажется, не могут быть одеты обыкновенные люди, не могу смотреть на немцев доверчивыми и любопытными Парашкиными глазами, страх мутит, искажает взор, порождает недоверие. Схватят меня, начнут выяснять подноготную, а когда узнают, что я жена красного командира… Нет, не могу я глядеть на них доверчивыми Парашкиными глазами. Я вижу в них не таких же людей, как сама, а вижу беспощадных врагов, готовых слепо убивать, насиловать, жечь.

И когда в деревню нагрянули немцы, мы с тетей Дуней поняли: изверги пришли, окаянные.

Обычно степенная, крупно, тяжело шагающая тетя Дуня, запыхавшись, вбежала в дом.

— Слезай с печи! Немцы! В деревне! — выдохнула она, и я помертвела от страха.

— Да поживее ты, часу нету, — потащила меня старуха.

Я сошла с печи, но ноги мои подламывались. Дрожь охватила все мое тело, и я, точно во сне, все делала медленно, сама ужасаясь этой предательской медлительности.

— Пошевеливайся же! Что ты, как вареная! Вон — машины их уже гудят!

Тетя Дуня прихватила с собой толстое одеяло.

Морозный воздух обжег мне лицо, пугающе ярко светило солнце, горел ослепительный снег. Тетя Дуня огляделась по сторонам и потащила меня за руку-Я сжалась в комочек, как будто так меня могли не заметить, — и заковыляла за тетей Дуней, бросив взгляд назад лишь у двери сарая, но ничего не увидела. Вскочила испуганно корова тети Дуни, заставив подступить к горлу мое и без того бешено колотившееся сердце.

Старуха подвела меня к большому вороху сена у стены.

— Лезь сюда, заройся там, и ни звука чтобы мне, — сказала она шепотом и удивленно глянула на одеяло, — Господи! А это я зачем притащила? В сене же и так тепло. — Подумав, бросила все же мне его. — Ладно, укройся.

Она ушла, тщательно закрыв дверь, а я стояла как вкопанная, с бешено колотящимся сердцем. Издали доносился гул и рокот машин, слышались какие-то крики. «Господи, да что же я стою-то?» Я дернулась и стала торопливо разгребать нору руками, но слежавшееся сено поддавалось туго, труха летела в глаза. Я протерла их, растерянно огляделась, увидела рядом вилы, стала ими еще поспешнее рыть углубление и тут услышала приближающиеся к нашему дому голоса. Разобрать я их не могла, но это были они, немцы. Я застыла. Сначала слышались только надсадные удары сердца — казалось, они были слышны по всей деревне. Потом заскрипели шаги по снегу — все ближе и ближе. Кто-то пнул, загрохал сапогами в дверь.

— Эй, матка…

— Чево? — услышала угрюмый голос тети Дуни. — Я матка.

— Кто есть дома?

— А кому тут быть? Я одна живу.

— Партизан есть? Партизан…

Хлопнула дверь. Кажется, немцы вошли в избу. Я стояла с вилами в руках. «Господи, да что же это я? А вдруг сейчас они сюда придут?» Заметив в стенке сарая небольшую щель, я припала к ней. У крыльца стояли два солдата и о чем-то говорили. Один из них, положив руки на