Булат Окуджава - Будь здоров, школяр Страница 6

"ГДЕ ВАША ДОЧЬ?.."

Как все хорошо складывается. Завтра напишу письмо домой. Я жив. Что осталось от батареи? Два миномета и не больше тридцати человек. А я жив. Меня даже не царапнуло. Завтра напишу письмо. Домой.

- Давай постучимся... - говорит Сашка Золотарев.

Ночь. Хатка какая-то. Окна темны. Я стучу в ставню. "Мадам, не будете ли вы столь любезны..." Никто не отвечает. "Мадам, я остался в живых. О, если б вы знали, что там было!.." Я стучу в ставню. "Ботфорты - сюда, мундир - в гардероб, шпагу - на стул..." - "Благодарю вас... А где же ваша дочь?.."

- Спать... Спать.. Спать... - говорит Коля.

Я стучу в ставню. "Вальдшнеп?.. Сыр?.. Вино?.." - "О, благодарю вас. Ломтик холодной телятины и ром. Я солдат, мадам". Я стучу в ставню.

- Замерзнем к черту.

- Пошли в другую.

- Еще разок постучи.

Я стучу в ставню. Сашка стучит в ставню. Коля стучит в ставню.

"Вот ваша комната. Спокойной ночи". - "Спокойной ночи, мадам. А где же ваша дочь?.."

- Чего вам еще?

На пороге раскрытой двери - женщина. Она закутана.

- Нам бы переночевать, мамаша.

- Мы в живых остались, - говорю я.

- Радость-то какая... - говорит женщина, - только вас и не хватало.

- Мы зайдем? - спрашивает Коля.

- Холодно очень, - говорит Сашка.

- Мы переночуем только и уйдем, - говорю я. В сенях холод. В комнате тепло. Чадит коптилка. Кто-то ворочается на печи. Комната маленькая. Куда мы все ляжем? Женщина сбрасывает платок. Она совсем молодая.

- Ложись сюда, - говорит она Коле. Она в угол показывает. Хорошее место у Коли. - А ты сюда, - говорит она Сашке.

Золотарев ложится на свою шинель, расстелив ее под столом. И Коля молча раздевается. А меня устраивают на короткой лавке под печкой. Лежать можно только на боку. А, черт с ним! Лишь бы лежать. А сама хозяйка ложится на койку. На раскладную. Заваленную каким-то тряпьем. Она лезет под это тряпье, не снимая полушубка.

Я кладу шинель на лавку. Гаснет синий огонек коптилки. Чья-то рука проводит по волосам моим.

- Лезь ко мне, - говорит с печки тихий голос, - у меня тепло.

- А ты кто?

- Какая разница? Лезь. У меня тепло.

- Манька, - равнодушно говорит хозяйка, - смотри у меня...

- Тебя не спросилась, - говорит Манька с печи. А рука ее гладит меня, гладит. - Лезь сюда.

- Обожди, ботинки сниму.

- Лезь. Какая разница?

Вдруг услышат?.. "Где ваша дочь, мадам?.." Вдруг услышат... Вот тебе и дочь!.. Возле Маньки тепло. Если я прикоснусь к ней, все полетит к черту. Манька... Неужели так и называть?

- Тебя как зовут?

- Мария Андреевна...

Вот тебе раз! Как же так... У нее горячий упругий живот, руки маленькие, цепкие.

- Сколько вам лет?

- Шестнадцать. А что?

- Тишшше...

- А что? А что?

- Услышат...

- Пусть... Иди поближе.

- Манька, - говорит хозяйка, - ой смотри, Манька...

- Сама разберусь, - говорит Манька. А внизу покашливает Сашка Золотарев. А Коля говорит:

- Хозяйка, а тебе не холодно?

А Мария обвилась вокруг меня, и уже не понять, где я, где она. Все перепуталось.

- А сердце-то у тебя ой как бьется, - смеется она прямо в ухо, испугался, что ли? А Коля спрашивает:

- Тебе не холодно, хозяйка?

Так просто? И Нина вот так же? И все?..

- Ты что, неживой, что ли?

- Пусти меня.

- Да уж я шучу, дурачок...

- Пусти, Мария...

- Мария... - говорит хозяйка, - как же, Мария. Дура белобрысая, а не Мария.

- Пусти, хуже будет.

- Ну давай так полежим, ладно?

- Пусти...

- Ну и вались на свою лавку, раз тебе с людьми тесно.

...На лавке - прохладно. Сашка покашливает. Коля говорит из своего угла:

- Хозяйка, замерзла ведь в тряпье-то. Хочешь, шинелью накрою?..

...Кто-то ходит по хате. И что-то шепчет. Это тихий торопливый шепот. Слов я не разбираю. Это, наверное, Мария там, на печке. А может быть, это хозяйка. А может быть, это и не шепот, а тишина. Но кто-то всхлипывает. Как трудно, наверное, в этом маленьком поселке. А меня завтра засмеют. Засмеют, засмеют! И поделом мне. Сама просила. Уговаривала... Засмеют. Утром встану пораньше, пойду в другую хату, или в штаб пойду, или в машину пойду... А она как огонь горячая. Мария Андреевна. Она первая смеяться будет. Шестнадцать лет... Коля про таких говорит "кровь с молоком"... А кто-то и в самом деле плачет. Или это за окном?

- Кто это? - спрашиваю я.

- Не ори, - говорит хозяйка, - лег и спи.

Это у меня бред. А меня засмеют, засмеют... И все-таки кто-то плачет. А может быть, это Мария смеется?..

Утром Сашка Золотарев говорит:

- Похоже, что здесь припухать. Комбат картошку ест. Машины разбиты.

Сашка уже умылся. От него пахнет морозом. Щеки у него, как у ребенка, пунцовые. Уже успел все разузнать. А Коля спит. А в хате - ни Марии, ни хозяйки.

- Что ж с нами теперь будет? - спрашиваю я.

- А ничего не будет, - говорит Сашка, - подождем новую технику - и снова.

- А машины побиты?

- Начисто.

- А кухня работает?

- Какая там кухня...

Сашка достает из мешка три пачки горохового концентрата.

- Вот выдали. Будем варить. Колю-то будить надо. Вставай, Мыкола!

И вдруг входит хозяйка. И снимает платок с головы. И я вижу, что она совсем молодая. И красивая.

- Вставай, Мыкола, - говорит Сашка. Но Коля спит.

- Зачем будишь-то? - спрашивает хозяйка. - Пускай его спит. Устал ведь.

Она говорит строго очень, а сама все на Колю смотрит.

- Давай сварю, - говорит она и берет у Сашки концентрат.

...Мы сидим за столом. Мы молчим. Едим похлебку гороховую. Мы едим деревянными ложками. А у меня ложки нету. Вот уйдем отсюда, и достану я свою дощечку. А уж этой деревянной сейчас поем. Давно ложки у меня не было... Мы едим гороховую похлебку, хлеба нет. Коля ест медленно. Изредка на хозяйку посматривает. А она сидит напротив. И тоже иногда на него глядит. И все. А я жду, что Мария вот-вот начнет смеяться. А она и не смотрит на меня. Я сейчас только и разглядел ее как следует. Она курносая такая. И лицо широкое. И на лоб смешная челочка спадает. А на носу несколько крупных не то веснушек, не то просто родинок.

- Ну как, конопушечка, - говорит ей Сашка, - как жить дальше будем?

- Проживем, - говорит Мария.

- Вкусная штука получилась, - говорит Коля и смотрит на хозяйку.

- А что это вы друг на друга и не похожи вроде? - спрашивает Сашка. Живете вместе, сестры как будто, а не похожи...

- А мы и не сестры, - говорит Мария, - мы чужие. Просто живем вместе.

- А похлебочка-то ничего получилась, - говорит Коля. И смотрит на хозяйку. А она ничего не говорит. И вдруг входит Шонгин.

- Ну вот, принесло, - громко говорит хозяйка.

А Шонгин садится на табурет.

- Много народу побило, - говорит он, - и раненые есть. Увезли. - И достает кисет.

- Покурим? - спрашивает Сашка.

- А чего курить? - говорит Шонгин. - Тут и на одну не наберется. - И показывает кисет.

- А ты где спал, Шонгин? - спрашивает Коля.

- А я и не спал, - говорит Шонгин, - раненых больно много было. Пока всех подобрали - и утро.

- Сейчас бы покурить, - говорит Сашка.

- Покури, покури, - говорит Шонгин и затягивается. Он пускает большие клубы дыма. И говорит: - Вот зашел поглядеть, как вы тут.

А хозяйка наливает в чашки молоко. И Коля говорит:

- Слышь, Шонгин, концентрату тебе не хватило. Может, молока попьешь?

- Козье молоко, - говорит Мария.

- А я уже ел, - говорит Шонгин, - ел. Гургенидзе ранило. Я супу сварил ему и себе.

Бедный маленький грузин. Совсем мальчик. С вечной каплей на носу. "Попадалься - не попадалься..."

- Сильно его, Шонгин?

- Приблизительно ничего себе, - говорит Шонгин, - на машине лежит, на последней. Сейчас повезут.

Я бегу по свежему снегу. К машине. Возле нее ходят солдаты. Гургенидзе лежит на соломе, в кузове. В обгорелой шинели. Он поднимает забинтованную голову. На кончике носа повисает капелька.

- Попадалься, - грустно улыбается он.

А мы с ним не дружили. Так, знали друг друга. А у него покрасневшие веки часто-часто вздрагивают.

- Куда тебя?

- Голова попадалься, живот попадалься, нога тоже попадалься... Шонгин мэня носил на своем спина...

- Ничего, Гургенидзе, теперь отдохнешь. Все хорошо будет.

Мотор тарахтит. Гургенидзе откидывается на солому. Руки у него на груди сложены.

- Какой у нас часть? - спрашивает он.- Какой номер?

- Отдельная минометная батарея, друг.

- Нэт, полк какой?

- Кажется, 229-й...

- А дивизия какой?

- А зачем тебе?

- Госпиталь спрашивают...

Мотор гудит ровно. Кузов подрагивает.

- Какой дивизия?

- А черт ее знает! - кричу я.

Машина идет по свежему снегу. Рука Гургенидзе торчит из кузова. Это он прощается с нами. Уехал, уехал... А ложку забыл я у него выпросить!

Комбат говорит мне:

- Собирай всех. Пора. Отдохнули.

...В хате нет никого. За домом на бревне сидит хозяйка и Коля. Она молчит. Голову подперла ладонью. Глаза у нее красные. Губы, как у девочки, надуты. А Коля курит и тоже молчит.

- Пора, Коля, - говорю я, - комбат приказал...

- Знаю, - говорит он и встает. И смотрит на меня. Я жду его.