Василий Шукшин - Калина красная Страница 6

-- Вот счас с Петром вместе пойдете, -- говорила Люба, собирая Егора в баню. -- Чего же тебе переодеть-то дать? Как же ты так: едешь свататься, и даже лишней пары белья нету? Ну? Кто же так заявляется!

-- На то она и тюрьма! -- воскликнул старик. -- А не ку-рорт. С курорта и то, бывает, приезжают прозрачные. Илюха вон Лопатин радикулит ездил лечить: корову целую ухнул, а приехал без копья.

-- Ну-ка вот, мужнины бывшие... Нашла. Небось годит-ся. -- Люба извлекла из сундучка длинную белую рубаху и кальсоны.

-- То есть? -- не понял Егор.

-- Моего мужика бывшего... -- Люба стояла с бельем в руках. -- А чего?

-- Да я что?! -- обиделся Егор. -- Совсем, что ли, подза-борник -чужое белье напялю. У меня есть деньги -- надо сходить и купить в магазине.

-- Где ты теперь купишь? Закрыто уж все. А чего тут тако-го? Оно стираное...

-- Бери, чего? -- сказал и старик. -- Оно же чистое.

Егор подумал и взял.

-- Опускаюсь все ниже и ниже, -- проворчал он при этом. -- Даже самому интересно... Я потом вам спою песню: "Во саду ли, в огороде".

-- Иди, иди, -- провожала его к выходу Люба. -- Петро у нас не шибко ласковый, так что не удивляйся: он со всеми такой.

Петро уже раздевался в предбаннике, когда туда сунулся Егор.

-- Бритых принимают? -- постарался он заговорить как можно веселее, даже рот растянул в улыбке.

-- Всяких принимают, -- все тем же ровным голосом, каким он говорил "ну и что", сказал Петро.

-- Будем знакомы, Георгий. -- Егор протянул руку. И все улыбался и заглядывал в сумрачные глаза Петра. Все же хоте-лось ему освоиться среди этих людей, почему-то теперь хоте-лось. Люба, что ли?.. -- Я говорю: я -Георгий.

-- Ну-ну, -- сказал Петро. -- Давай еще целоваться. Ге-оргий, значит, Георгий. Значит, Жора...

-- Джордж. -- Егор остался с протянутой рукой. Перестал улыбаться.

-- А? -- не понял Петро.

-- На! -- с сердцем сказал Егор. -- Курва, суюсь сегодня, как побирушка!.. -- Егор бросил белье на лавку. -- Осталось только хвостом повилять. Что, я тебе дорогу перешел, что ты мне руку не соизволил подать?

Егор и вправду заволновался и полез в карман за сигаре-той. Закурил. Сел на лавочку. Руки у него чуть дрожали.

-- Чего ты? -- спросил Петро. -- Расселся-то?

-- Иди мойся, -- сказал Егор. -- Я потом. Я же из заклю-чения... Мы после вас. Не беспокойтесь.

-- Во!.. -- сказал Петро. И, не снимая трусов, вошел в ба-ню. Слышно было, как он загремел там тазами, ковшом...

Егор прилег на широкую лавку, курил.

-- Ну надо же!.. -- сказал он. -- Как бедный родственник, мля.

Открылась дверь бани, из парного облака выглянул Петро.

-- Чего ты? -- спросил он.

-- Чего?

-- Чего лежишь-то?

-- Я подкидыш.

-- Во!.. -- сказал Петро. И усунулся опять в баню. Долго там наливал воду в тазы, двигал лавки... Не выдержал и опять открыл дверь. -- Ты пойдешь или нет?! -- спросил он.

-- У меня справка об освобождении! -- чуть не заорал ему в лицо Егор. -- Я завтра пойду и получу такой же паспорт, как у тебя! Точно такой, за исключением маленькой помет-ки, которую никто не читает. Понял?

-- Счас возьму и силком суну в тазик, -- сказал Петро не-выразительно. -- И посажу на каменку. Без паспорта. -- Пет-ру самому понравилось, как он сострил. Еще добавил: -- Со справкой. -- И хохотнул коротко.

-- Вот это уже другой разговор! -- Егор сел на лавке. И стал раздеваться. -- А то начинает тут... Диплом ему покажи!

А в это время мать Любина и Зоя, жена Петра, загнали в угол Любу и наперебой допрашивали ее.

-- На кой ты его в чайную-то повела? -- визгливо спрашивала членораздельная Зоя, женщина вполне истерич-ная. -- Ведь вся уж деревня знает: к Любке тюремщик при-ехал! Мне на работе прямо сказали...

-- Любка, Любка!.. -- насилу дозвалась мать. -- Ты скажи так: если ты, скажи, просто так приехал -- жир накопить да потом опять зауситься по свету, -- то, скажи, уезжай седни же, не позорь меня перед людями. Если, скажи, у тебя...

-- Как это может так быть, чтобы у него семьи не было? Как? Что он -парень семнадцати годов? Ты думаешь своей головой-то?

-- Ты скажи так: если, скажи, у тебя чего худое на уме, то собирай манатки и...

-- Ему собраться -- только подпоясаться, -- встрял в раз-говор молчавший до этого старик. -- Чего вы навалились на девку? Чего счас с нее спрашивать? Тут уж -- как выйдет, какой человек окажется. Как она за него может счас заручиться?

-- Не пугайте вы меня ради Христа, -- только и сказала Люба. -- Я сама боюсь. Что, вы думаете, просто мне?

-- Вот!.. Я тебе чего и говорю-то! -- воскликнула Зоя.

-- Ты вот чего... девка... Любка, слышь? -- опять затормо-шила Любу мать. -- Ты скажи так: вот чего, добрый человек, иди седни ночуй где-нибудь.

-- Это где же? -- обалдела Люба.

-- В сельсовете.

-- Тьфу! -- разозлился старик. -- Да вы что, совсем оду-рели?! Гляди-ка: вызвали мужика да отправили его в сельсо-вет ночевать! Вот так да!.. Совсем уж нехристи какие-то.

-- Пусть его завтра милиционер обследует, -- не сдава-лась мать.

-- Чего его обследовать-то? Он весь налицо.

-- Не знаю... -- заговорила Люба. -- А вот кажется мне, что он хороший человек. Я как-то по глазам вижу... Еще на карточке заметила: глаза какие-то... грустные. Вот хоть убей-те вы меня -- мне его жалко. Может, я и...

Тут из бани с диким ревом выскочил Петро и покатился с веником по сырой земле.

-- Свари-ил! -- кричал Петро. -- Живьем сварил!..

Следом выскочил Егор с ковшом в руке.

К Петру уже бежали из дома. Старик бежал с топором.

-- Убили! Убили! -- заполошно кричала Зоя, жена Пет-ра. -- Люди добрые, убили!..

-- Не ори, -- страдальческим голосом попросил Петро, садясь и поглаживая ошпаренный бок. -- Чего ты?

-- Чего, Петька? -- спросил запыхавшийся старик.

-- Попросил этого полудурка плеснуть ковшик горячей воды -- поддать на каменку, а он взял меня да окатил.

-- А я еще удивился, -- растерянно говорил Егор, -- как же, думаю, он стерпит?.. Вода-то ведь горячая. Я еще паль-цем попробовал -- прямо кипяток! Как же, думаю, он вытер-пит? Ну, думаю, закаленный, наверно. Наверно, думаю, ко-жа, как у быка, -- толстая. Я же не знал, что надо на каменку.

-- "Пальцем попробовал", -- передразнил Петро. -- Что, совсем уж? Ребенок, что ли, малый?

-- Я же думал, тебе окупнуться надо...

-- Да я еще не парился! -- заорал спокойный Петро. -- Я еще не мылся даже!.. Чего мне ополаскиваться-то?

-- Жиром каким-нибудь надо смазать, -- сказал отец, ис-следовав ожог. -- Ничего тут страшного нету. Надо только жиру какого-нибудь... Ну-ка, кто?

-- У меня сало баранье есть, -- сказала Зоя. И побежала в дом.

-- Ладно, расходитесь, -- велел старик. -- А то уж вон лю-дишки сбегаются.

-- Да как же это ты, Егор? -- спросила Люба.

Егор поддернул трусы и опять стал оправдываться.

-- Понимаешь, как вышло: он уже наподдавал -- дышать нечем -- и просит: "Дай ковшик горячей". Ну, думаю, хочет мужик температурный баланс навести...

-- "Бала-анс", -- опять передразнил его Петро. -- Навел бы я те счас баланс -- ковшом по лбу! Вот же полудурок-то, весь бок ошпарил. А если бы там живой кипяток был?

-- Я же пальцем попробовал...

-- "Пальцем"!.. Чем тебя только делали, такого.

-- Ну, дай мне по лбу, правда, -- взмолился Егор, -- мне легче будет. -- Он протянул Петру ковш. -- Дай, умоляю...

-- Петро... -- заговорила Люба. -- Он же нечаянно. Ну, что теперь?

-- Да идите вы в дом, ей-Богу! -- рассердился на всех Петро. -- Вон и правда люди собираться начали.

У изгороди Байкаловых действительно остановилось че-ловек шесть-семь любопытных.

-- Чо там у их? -- спросил у стоявших вновь подошедший мужик.

-- Петро ихний... Пьяный на каменку свалился, -- пояс-нила какая-то старушка.

-- Ох, е!.. -- сказал мужик. -- Дак а живой ли?

-- Живой... Вишь, сидит. Чухается.

-- Вот заорал-то, наверно!

-- Так заорал, так заорал!.. У меня ажник стекла задребез-жали.

-- Заорешь...

-- Чо же, задом, что ли, приспособился?

-- Как же задом? Он же сидит.

-- Да сидит же... Боком, наверно, угодил. А эт кто же у их? Что за мужик-то?

-- Это ж надо так пить! -- удивлялась старушка.

Засиделись далеко за полночь.

Старые люди, слегка захмелев, заговорили и заспорили о каких-то своих делах. Их, старых, набралось за столом изряд-но, человек двенадцать. Говорили, перебивая друг друга, а то и сразу по двое, по трое.

-- Ты кого говоришь-то? Кого говоришь-то? Она замуж-то вон куда выходила -- в Краюшкино, ну!

-- Правильно. За этого, как его? За этого...

-- За Митьку Хромова она выходила!

-- Ну, за Митьку.

-- А Хромовых раскулачили...

-- Кого раскулачили? Громовых? Здорово живешь?..

-- Да не Громовых, а Хромовых!

-- А-а. А то я слушаю -- Громовых. Мы с Михайлой-то Громовым шишковать в чернь ездили.

-- А когда, значит, самого-то Хромова раскулачили...

-- Правильно, он маслобойку держал.

-- Кто маслобойку держал? Хромов? Это маслобойку-то Воиновы держали, ты чо! А Хромов, сам-то, гурты вон пере-гонял из Монголии. Шерстобитку они держали, верно, а маслобойку Воиновы держали. Их тоже раскулачили. А самого Хромова прямо от гурта взяли... Я ишо помню: амбар у их стали ломать -- пимы искали, они пимы катали, вся деревня, помню, сбежалась глядеть.