Николай Гоголь - Черновые наброски Страница 6

<НАБРОСКИ ДРАМЫ ИЗ УКРАИНСКОЙ ИСТОРИИ>

Как нужно создать эту драму.

Облечь ее в месячную ночь и ее серебряное сияние я в роскошное дыхание юга.

Облить ее сверкающим потопом солнечных ярких лучей, и да исполнится она вся нестерпимого блеска!

Осветить ее всю минувшим и вызванным из строя удалившихся веков, полным старины временем, обвить разгулом, козачком и всем раздольем воли.

И в потоп речей неугасаемой страсти, и в решительный, отрывистый лаконизм силы и свободы, и в ужасный, дышущий диким мщением порыв, и в грубые, суровые добродетели, и в железные несмягченные пороки, и в самоотвержение неслыханное, дикое и нечеловечески-великодушное. И в беспечность забубенных веков.

——

Отвечает сравн<ением>, иносказательно: «Правда, случается, что вол падал, издыхал, но под рукою человека, которому бог дал ум на то, чтобы сделать нож; но никогда еще не случалось, чтобы бык погибал от свиньи».

Делает распоряжения о продаже рыбы, о запасе на зиму, именно на такое-то время, потому что тогда хлопцы пьянствуют. О покупке соли, о баштанах, хлебах, о порохе, ружьях, кунтушах для солдат. — «Войны, кажется, ожидать не нужно, потому что мужицкая и козацкая сноровка бунтовать — так, чтобы не побунтовать, не может проклятый народ; так вот у него рука чешется; дармоедничает да повесничает по шинкам да по улицам».

——

Монахам такого-то монастыря купить вытканные и шитые утиральники.

Рыцарские.

Не поединки, а разделываются драками; набравши с собою сколько можно больше слуг и выехавши на поле, нападает на своих противников.

Мужики

Разговор между мужиками. Вздорожало всё, дорого: За землю, ей богу, не длиннее вот этого пальца — 20 четвериков, 4 пары цыплят, к Духову дню да к Пасхе — пару гусей, да 10 с каждой свиньи, с меду, да и после каждых трех лет третьего-вола.

——

Рассказывают про клады и сокровище запорожцев. «Уйду на Запорожье, здесь всякий чорт тебя колотит».

——

Демьян превращается в кашевара, Самко в переку<пщика?>

——

Выдумать, как запала мысль в голову молодому дворянину. Чисто козацкое изобретение, как подговорить. Лукаш говорит, что он ничего не значит, что нужно склонить полковников. Народ обступает их домы и вынуждают… И сказать, каким же образом…

——

Народ кипит и толчется на площади, око<ло> дома обеих полковников, требуя их при<нять> участие в деле, начальство над ними. Полковник выходит на крыльцо, увещевает, уговаривает, представляет невозможность. [Позднейший набросок карандашом среди черновиков «Шинели» в PM5.]

——

Входят, возвещают и советуют бежать.

——

«Бегите и спасайтесь, жены и бабы! Ляхи за нами, и грабят и жгут». В этом положении находя<т>. Укладывается старушка, плачет, расставаясь с прежним жилищем, где столько пробыла и откуда никуда не выходила.

——

Вдохновенная, небесноухáющая, чудесная ночь. Любишь ли ты меня? По-прежнему ли ты глядишь на своего любимца, не изменившегося ни годами, ни тратами, и горишь и блещешь ему в очи, и целуешь его в уста и лоб? Ты так же ли, по прежнему ли смеешься, месячный свет? О боже, боже, боже! Такие ли звуки, такие снуются и дрожат в тебе? Клянусь, я слышал эти звуки, я слышал их один в то время, когда я перед окном: на груди рубашка раздернута и грудь и шея моя навстречу освежительному ночному ветру. Какой божественный, и какой чудесный и обновительный <?>, утомительный, дышущий негой и благовонием, рай и небеса — ветер ночной. Дышущий радостным холодом ветер урывками обнимал меня и обхватывал своими объятиями и убегал и вновь возвращался обнимать меня, а черные, угрюмые массы лесу, нагнувшись, издали глядели и <над> ни<ми> стоял торжественный несмущенный воздух. И вдруг соловей… О небеса, как загорелось всё, как вспыхнуло! У, какой гром… А месяц, месяц… Отдайте, возвратите мне, возвратите юность мою, молодую крепость сил моих, меня, меня свежего — того, который был. О, невозвратимо всё, что ни есть в свете.

——

Сказавши монолог, долго кричит. Выходит мать. «Дочь у тебя болит голова» и прочее.

— Нет, не голова. Болею я вся, болят мои руки, болят мои <ноги?>, болит грудь моя, болит моя душа, болит мое сердце. Огонь во мне. Воды, мать моя, матушка, мамуся. Дай такой воды, чтобы загасила жгущее меня пламя. О, проклята моя злодейка, и проклят род твой, и прокляты те сво <слово недописано>, что кричали. Мать моя матушка, зачем ты меня породила такую несчастную? Ты, видно, не ходила в церковь; ты, видно, не молилась богу; ты, видно, в нечистой воде искупалась, в ядовитом зелье, на котором проползла гадина.

——

Внутри рвет меня, все немило мне; ни земля ни небо, ни всё, что вокруг меня.

——

Отречение от мира совершенное. А между тем рисуется прежнее счастие и богатство, которое могло <…> Прощание слезное с молодыми летами, с молодыми радостями, со всем я строгое покорение судьбе. Обеты и как будет молиться, как припадать к иконе: «и всё буду плакать и ничего, никакой пищи бедному сердцу, не порадую его никаким воспоминанием».

И вдруг. Здесь встреча с соперницей в уничиженном состоянии, и всё вспыхивает вновь во всем огне и силе. Потоки упреков и злобная радость. Потом опомнивается и вспоминает об обетах, бросается на колени и просит прощения.

ВАРИАНТЫ

АЛЬФРЕД

Голос третий. Что, не видел никогда?

не видел разве

— А вот что. Когда узнали ~ женщине, будь хоть немного ~ понимаешь…

чуть только

— А вот что. Так игуменья — вот ~ изрезала себе всё лицо.

все уши

— А вот что. И как увидели эти звери — нет ~ всех монахинь.

увидели это

— Что, как <в> вашем графстве?

ваш

— От датчан дурно, а от наших еще хуже. А если какой-нибудь ~ хуже: так закабалят его, что и бретон так<ого> рабства не знал.

начато: в так[ую]ое раб<ство>

— Ну, наконец, мы приободримся немного. Теперь у нас, говорят, будет такой король, как ~ Давид.

у нас чудный

Другой. А где это за морем?

именно

— Там он обучался потому, что умный город, и выучился, говорят, всему-всему, что ни есть на свете.

выучился, говорят, он там

— Ну, да, кон<ечно>. Если бы мне довелось побывать когда-нибудь в Риме!

начато: съ<ездить>

Другой голос. Ведь посуди ты: [выше] уж нет никого на свете, как папа, — и епископ и сам король ниже папы.

Ведь выше

Другой голос. Ведь посуди ты: [выше] уж нет никого на свете, как папа, — и епископ и сам король ниже папы.

сеорл

Брифрик. Я расскажу по порядку, как я его видел…

начато: Сл<ушайте>

Брифрик. Когда тетка моя Маркинда умерла, то оставила мне все<то> только половину hydes земли.

начато: чет<верть>

Брифрик. Топор больше, чем в полпуда — о, куды ~ не годится!

Топор будет

Брифрик. Топор больше, чем ~ такое острое <?> — то, что ~ не годится!

о куда

<Брифрик>. А домы и храмы ~ востры, как копье, а вот ~ нет.

востры, как копье, и шпицев совсем нет

<Брифрик>. А домы и храмы ~ круглые — совсем как бы натянутый лук, и шпиц<ев> сов<сем> нет.

совсем так <ка>к натя<нутый>

<Брифрик>. А домы и храмы ~ лук, и шпиц<ев> сов<сем> нет.

шпиц<ев> вовсе

<Брифрик>. Народу на улице — боже ты мой!

Народу гибель такая

<Брифрик>. Прежде всех пошли мальчишки ~ золотом [платьях], и ~ глаза.

начато: а ход-то весь

<Брифрик>. Если бы из это<го> сукна ~ к этому ту збрую, которую пром<енял?> ~ эту мантию!

тот меч, который

Голос в народе. Ты рассказывай об папе, а какая нужда до твоих мантий!

а не об мантии

Брифрик. Они с одной стороны сдают на епископов, только не епископы, а так, как наши таны или бароны в рясах…

или бароны в рясах… Мудреное имя

Брифрик. Не помню, шепелявое какое-то имя.

какое-то имя. Шир что ли? Так что

Голоса в толпе. Да дайте хоть назад выбраться!

Да дайте ради бога

— Да кто же? Ты говорил!

Ты говорил! <—> Вот на

Голос в народе. — Эй, Шпинг, зачем ты сказал, что король едет?

ты, дурак

Брифрик. А, Кудред!