Юрий Дружников - Рассказы и притчи Страница 6

Рихард кивнул. Пачкин остановил метроном.

- Ну, я пошел...

- Руки помой!

- Успеется!

- Погоди, ты, небось, голодный? Я тебе бутерброд с колбасой сделаю.

- Нет, я пошел!

- Дома у тебя кто?

- Мать. Она щас вообще-то в порту. А отец в море. Скоро вернется. Через два месяца. Но не к нам. У него краля.

- Это как?

- Ну, баба другая...

Он помялся, раздумывая, говорить ли, но пробурчал:

- А стекла-то я не бил.

- Вот-те раз... А кто же? - Рихард тут же пожалел, что так глупо спросил.

- Да там один... из рогатки. Мяч застрял в ящике для цветов, он хотел его сбить и промазал.

- Чего же ты не сказал?

- А ты бы поверил? И потом... я хотел посмотреть, что у вас тут играет. Я пойду.

- Заходи, Пачкин!..

Но тот уже исчез.

Когда Лариса вернулась, сели ужинать. Она сдвинула пепельницу, спросила:

- Это ты положил деньги?..

- Где?

- Да вот, под пепельницу.

- Это сдача. Он хороший малый...

- Кто?

- Пачкин! Хороший малый! Что-то в нем есть...

- Ты все усложняешь, Рихард...

Прошло несколько обычных дней. Он сдал одну контрольную и готовился к другой. У Ларисы приближался шопеновский вечер, на котором ей предстояло выступать.

Как-то, услышав на улице крики, Рихард встал из-за рояля размяться и подошел к окну. Усевшись на подоконник, чтобы лучше видеть, он в ораве мальчишек поискал Пачкина. Найдя, поднял со своей северной трибуны руку в знак приветствия. Мальчишка кивнул и помчался догонять мяч. Играл он изо всех сил, чувствуя, что на него смотрят.

Рихард крикнул:

- Пачкин, зайди!

Открыл дверь и протянул руку:

- Как жизнь?

- Бьет ключом, - солидно ответил тот.

Рихард долго рылся в чемодане с книжками (все никак не соберут денег на полки), вытащил "Остров сокровищ" Стивенсона.

- Это тебе. Я ее раз пять читал.

- Не, мне не надо. Мне читать некогда.

- Возьми, говорю!

- Ну, ладно. Так и быть, погляжу.

- Ты чего делаешь в воскресенье?

Пачкин пожал плечами.

- В устье Лиелупе поедешь? На яхте покатаемся - у меня там друзья. Порыбачим...

Пачкин кивнул, взялся за дверь. Лариса снимала плащ в коридоре.

- А, это ты стекла бьешь?

Просто пошутила.

- Ага!

Пачкин прошмыгнул на лестницу.

- Зачем он тебе? - спросила Лариса.

- Ну, у мужчин могут быть свои интересы, женщинам они кажутся чепухой...

- Нашел тоже мужчину!

- Я хочу взять его с нами на Лиелупе.

- Вот еще! Только собралась расслабиться...

- Ты и будешь отдыхать, он не помешает.

- Вдруг чего случится... Я боюсь...

- Да он самостоятельный...

Она ушла на кухню, ничего не ответив.

На следующий день Лариса, как всегда, опаздывала в консерваторию. Она надевала плащ, когда в дверь раздался звонок.

- Рихард дома?

Она заколебалась, не зная что ответить. В самом деле, Рихард очень устает - минуты нет свободной: лекции, халтура, чтобы заработать на жизнь. Что ему надо, этому прилипчивому дворовому мальчишке? Пачкин потоптался у двери.

- Так его нету?

- Нет-то нет... - протянула Лариса. - А ты чего хотел?

- Я? Да так...

Он застеснялся и повернулся, было, уходить.

- Видишь ли? - Лариса аккуратно подбирала слова. - Рихард сейчас ужасно занят. У него контрольные. Ты подрастешь, поймешь. У тебя свои дела, у него свои. Извини, я опаздываю на лекцию. Извини!

Пачкин кивнул, но все еще стоял на месте. Потом протянул Ларисе книгу.

- Отдайте, я прочел.

- Отдам обязательно...

Несколько дней у Рихарда было нервных. Он сдал две контрольные, сделал оркестровку пьесы. Без особого успеха, если не считать одного урока музыки с дочкой замминистра торговли, бегал он в поисках заработка. Рихард плохо спал, бормотал во сне. В воскресенье они никуда не сдвинулись. Лариса не поехала к матери, осталась помочь ему. Утром, перед тем как сесть за рояль, она сбегала в молочный за творогом и сметаной, тем единственным, что он ел. У нее самой оставалось две недели до шопеновского концерта. Она буквально вытолкала Рихарда пойти в парк погулять.

И действительно, развеявшийся и повеселевший, он пересек парк и шагал домой по булыжникам улицы Виландес. Старухи, которые вязали, сидя под древним вязом, перестали шевелить пальцами и смотрели ему вслед.

- Это он играет, - сказала одна старуха.

- Не играет, а только жене мешает, - возразила вторая.

- Бренчит, понимаешь, вместо того, чтобы мелодию издавать, подтвердила третья.

И они стали опять молча вязать.

Теперь, после прогулки, Рихарду захотелось во что бы то ни стало рвануть к приятелям на реку Лиелупе и выйти в море на яхте. Обязательно в море. Под ноги ему катился мяч. Рихард разбежался и врезал по воротам из портфелей. Попал! Мальчишки иронически поскалили зубы, и игра пошла дальше.

- Как дела, старик? - окликнул Рихард Пачкина.

Тот пробежал мимо, в гущу боя. Рихард еще раз позвал.

- Чего? - строго спросил Пачкин.

- Подойди, говорю!

- Ну!

- Чего не заходишь?

Пачкин ногой остановил мяч.

- Чего же приходить? Мешать вам заниматься?

- Давно ты перешел на "вы"?

- Куда перешел? - не понял Пачкин и оглянулся на ребят, которые торопились играть. - У вас свои дела, у меня свои. Вы играете на рояле, а я палкой на заборе, только и делов!

Он поднял щепку и затрещал по планкам палисадника. Добежал до ворот из портфелей и, едва не сбив с ног проходившую старушку, ринулся к мячу.

- Сумасшедший какой-то! - пожилая женщина отстранилась к стене и посмотрела на Рихарда, ища сочувствия. - Псих ненормальный!..

Рихард ничего не ответил, прошел мимо.

Лариса оказалась дома.

- Смотри-ка, ты порозовел! А то был бледный, как смерть...

Она поцеловала его в щеку.

- Садись скорей, обедом накормлю. Соседи уехали, так что будем есть на кухне.

- У нас обед? Просто не верится. Знаешь, кто мне попался? Пачкин. Странный все-таки мальчишка! То льнет, то отключается...

- Сам ты еще мальчишка!

- А ты против?

- Не знаю. Что у вас общего? У тебя свои дела, у него свои... Между прочим, прислали счет за прокат роялей. Где денег возьмем?

- Завтра пойду грабить банк, - сказал Рихард.

Он доел картошку и ушел в комнату. Рояль его, будто сорвавшийся с цепи пес рявкнул так остервенело, что даже мальчишки на мостовой перестали играть и подняли головы к окнам на втором этаже. Сердитые аккорды посыпались один за другим.

Лариса на кухне мыла посуду и, услышав, пожала плечами. Этот прелюд Скрябина Рихард никогда не играл. Она быстро составила грязные тарелки в раковину, решив, что вымоет потом, вошла в комнату, намазала пальцы питательным кремом, помассировала руки, подождала, пока крем впитался, и села за рояль.

Каменные русалки под окнами наморщили носы: в нервный прелюд Скрябина вмешался мягкий вальс Шопена.

Юрий Дружников. Пощечина

Copyright Юрий Дружников

Источник: Юрий Дружников. Соб.соч.в 6 тт. VIA Press, Baltimore, 1998, т.1.

Рассказ

Я с удовольствием брился бы каждый день, но усы, а тем более борода росли медленно. И я кромсал себя безопасной бритвой только раз в неделю.

Чтобы иметь стильную прическу, я по два часа просиживал в очереди к несравненному Кузе, лучшему парикмахеру Усачевки. Пульверизатор у него был поломан, Кузя наливал одеколон "Шипр" прямо на ладонь и огромными ручищами приглаживал голову, будто пробовал, хрустит ли арбуз, созрел ли.

После стрижки мать, встречая меня, затыкала нос пальцами.

- От настоящего мужчины, - морщась, ворчала она, - должно пахнуть чесноком. Так всегда отец парикмахерам говорил.

Отца я смутно помнил. Он сам ушел от нас с матерью. А от той, другой женщины, когда началась война, его оторвал военкомат. Мать называла отца бабником.

Стал я часто вспоминать отца после того, как в школе мы прошли рассказ Шолохова "Судьба человека". Как и герой рассказа, отец мой попал в плен, но, в отличие от шолоховского героя, получил после войны десять лет лагерей за то, что сдался в плен живым. Я знал, что писать в книжках про лагеря нельзя, в книгах должно быть все красиво и правильно, а не так, как в жизни, и рассказ Шолохова мне нравился больше, чем история с моим отцом, который умер за полгода до реабилитации, о чем нам прислали справку. Справка эта обрадовала мать тем, что ее прислали нам, а не второй жене.

Не знаю почему, но с тех пор, как я начал бриться, мать стала беспокоиться за мою генетику, видимо, опасаясь, что я стану таким же бабником, как отец. Однако деньги на следующую стрижку все же давала.

Наспех сделав уроки, я тщательно утюжил свои единственные брюки, но они у колен еще больше торчали. Видимо, тела при нагревании действительно расширяются.

- Когда вернешься? - осторожно спрашивала мать, опасаясь большего, чем происходило на самом деле.

- Сегодня, - бросал я и, чувствуя, как обыкновенное слово вдруг становится хамским, прибавлял. - Да ты не волнуйся.

К вечеру класс наш охватывало желание пройтись. Пройтись - значит, поговорить о протекающей вокруг нас жизни, о целесообразности поступления в вуз и, конечно, о любви.