Сергей Лукницкий - Сны папы нового русского (невыдуманные рассказы) Страница 6

И так и не полюбопытствовав, интересно ли это аудитории или неинтересно, продолжал:

- Вы знаете, недалеко от города Загорска есть такая речушка Сергиевская Гать. И вот по обе стороны ее расположены владения совхоза имени Загорского.

И наврал, потому что такого совхоза нет и в помине.

Евгений Михайлович отломил следующий кусок пюре, помусолил его в воздухе и положил обратно на тарелку. Он сделал это не потому, что вдруг перестал быть голоден, а потому, что его перебили, какая-то вздорная старушка в вечернем платье с ридикюлем времен Раса Маконнена принялась было объяснять аудитории, что Загорск - это бывшая Троице-Сергиева Лавра.

Евгений Михайлович не стал ждать, пока утихнет возмущенный рокот осаждающих старушку возгласов.

Он вещал.

- Представьте себе, - говорил он, - на одной стороне речушки живописно раскинулись бахчи...

- Да ни, бахчи у нас, - перебил Евгения Михайловича солидный писатель в сером с искоркой костюме. Он был украинцем и вступился за конституционные права своей республики, в частности за ее самоопределение. Кроме того, он был навеселе, а так как сидел в кресле и костюм его был сшит плохо, вдобавок из шерстяного материала, а потому страшно кололся, его так и подмывало выступить. Он, правда, не затем влез в разговор, чтобы перебить говорившего, а просто решил, что пауза дадена ему специально для того, чтобы все обратили внимание на него. Кроме того он, погруженный в свои мысли, вообще ничего не слышал и решил, что присутствующие здесь собрались для того, чтобы предложить ему пятнадцатикопеечную монету, которую он долго и безуспешно искал у себя в пиджаке третий день, чтобы позвонить жене, которая волновалась о том, как он доехал.

Он настоял на выдаче ему пятиалтынного, после чего царственно удалился. Потом он долго открывал стеклянную дверь столовой, уронил монету, полез за ней под стол, ударился, и, наконец, перестав шуметь, удалился.

На этот раз Евгений Михайлович выждал паузу, ровно такую, чтобы в потухших взорах снова вспыхнул интерес, и продолжал:

- Так вот, на одной стороне реки были поля, а надругой - домики колхозников и малюсенькая церквушка. Она была давным-давно закрыта, верующих в селе почти не было, а те, которые и были, предпочитали ездить в Загорск, благо это не далеко.

Церквушка находилась пол охраной государства, и местный отдел культуры, избалованный Москвой от опеки над большим Загорским ансамблем, совершенно не мог решить: под каким соусом выкроить деньги на ее реставрацию.

А у директора совхоза давно уже попала вожжа под хвост, где раздобыть кирпичи на постройку дома своему только что женившемуся сыну.

- И он сломал храм? - в остервенении провозгласила экзальтированная старушка в вечернем платье, но тут же взяла себя в руки, ибо, судя по костюмам собравшихся, большая часть их была, по ее мнению, атеистами, - но тут же реабилитировалась, сказавши что-то лестное об атеисте Гольбахе. Потом она решила, что большинство здесь находящихся не знают, кто это такой, и принялась путано объяснять, но на нее зашикали. Старушка решила было, что свои позиции надо утверждать и, конечно, полезла в полемику, но была вторично водворена на место.

- Нет, он церковь не сломал, - сказал Евгений Михайлович, знавший, кто такой Гольбах, а чтобы все узнали о том, что он знает об этом, и вместе с тем продемонстрировать старушке, что он нисколько не сердится на нее за то, что та перебила его, даже назвал его имя - Поль. Старушка была отомщена и долго потом улыбалась, не улавливая последующее изложение истории, сообщенной Евгению Михайловичу сегодня перед обедом.

- Нет, он неломал церкви, он сделал талантливее, он нарисовал на белой церквушечной стене головешкой черные полосы, а потом их сфотографировал, вместе, естественно, с церковью. Получилось, как вы понимаете...

- Что, не нравится рыбка? - спросила в этот момент со своим подносом сквозь толпу официантка. - Я могу скоблянку принесть.

Но сидящий рядом с Евгением Михайловичем высокий лохматый поэт показал ей такую скоблянку, что она немедленно исчезла, расплескав стакан какао на пиджак, белый пиджак гладко причесанного пожилого физика с эйнштейновскими глазами и усиками, которые носил сперва граф Бенкендорф, а потом уж он.

Разговор как-то незаметно перешел на пиджак, и аудитория была принуждена узнать, что куплен он в Вене на симпозиуме по квантовой физике. Изложив в общих чертах свое мнение по поводу взглядов на теорию световых частиц Борсцкого и Эйдсльштейгера, физик вернулся к своему пиджаку и стал развивать свои познания в области химии, ибо, как утверждал он, химическое соединение какао-бобов легко выводится бисульфатом натрия, который содержится в стиральном порошке "Новость", и его, кстати, можно по случаю купить в универмаге "Москва" на Ленинском проспекте. Любезно продиктовав двум дамам адрес этого магазина, физик вспомнил, что завладел аудиторией незаконно и посему церемониально попросил Евгения Михаиловича продолжить. Он с готовностью даже напомнил ему последнюю сказанную фразу про нарисованные углем трещины.

И тут раздался чуть шепелявый голос среднихлет человека, который.

оказывается, живет на Ленинском проспекте. Отстаивая свое право на точное знание местности, он как дважды два доказал присутствующим.

что в универмаге "Москва" никогда не было хозяйственного отдела. Доказав это, уличив тем самым физика во лжи, он долго еще что-то говорил, но что именно, никто не мог понять, потому что из всех букв русского алфавита он ясно произносил только две, а именно твердый знак и мягкий знак.

Евгений Михайлович ничего рассказывать больше нс хотел, по встать из-за стола не мог. Дело в том...

Дело в том, что из всех живущих в Доме творчества был только один человек, который не находился в этот момент в столовой с колоннами, а именно, тот самый кудрявый, несерьезный молодой человек, который дважды был удостоен полутораминутными беседами с Евгением Михайловичем.

Молодой человек быстро пообедал и пошел в свой корпус работать.

Там ему и пришла мысль о том, что хорошо бы сочинит!) всех, кого он знал или узнал в Доме творчества, заново.

И он принялся это делать. Дойдя до фразы, повествующей о том, ч то Евгений Михайлович встал из-за стола, он потянулся, закурил, повалялся па кровати и образовал в своем сочинении некую паузу, которой и попытался было воспользоваться Евгений Михайлович, но, увы, сделать этого не сумел, ибо тотчас вспомнил, что пока еще недосочинсн. А нсдосочиненному дальше жить было бы очень грустно.

Евгений Михайлович, кстати, вспомнив фразу, часто произносимую кудрявым молодым человеком о некоей закодированноеT бытия, да еще вскользь о том, что молодой человек как будто бы даже видел книгу судеб, где написано, что с кем когда будет.

Обладая некоторыми способностями к телепатии, Евгений Михаилович всеми силами своей души пытался внушить сочиняющему его и его аудиторию кудрявому юноше, что он хочет знать, что же будет со всеми ими дальше. И молодой человек понял. Он написал:

"Все будет хорошо, Евгений Михайлович, ибо природа наделила меня не только артистизмом духа и талантом, но и также тактом и добротой. Уверяю вас - все будет хорошо".

Прочитав в собственном сознании ответ на вопрос, Евгений Михайлович тотчас же успокоился и принялся рассказывать дальше.

- Как вам, конечно, ясно, отдел культуры, увидев на фотографии аварийные трещины на белой и непорочной стене церкви, немедленно дал указание: "Поступать но усмотрению".

Естественно, дом для молодоженов был тотчас же воздвигаем, и продолжалась эта работа почти год.

А через год, когда сын директора повел молодую жену в этот дом, случилось странное: директор совхоза был убит молнией. Значения этому, конечно, никто не придал, не придаю и я, - а интересует меня в этой истории процесс создания современной легенды.

Человек двадцать из аудитории сочли своим немедленным долгом наперерыв убедить всех остальных, что и их в этой истории интересует именно то же и ничего больше, никакой мистики. Убедив себя и остальных, они совершенно успокоились.

А кудрявый молодой человек милостиво возвратил сочиняемых в реальность, и они тотчас же оказались за своими столами, не подозревая даже о том, что по воле обаятельного, по пустого юноши, только что были где-то в другом измерении.

Они продолжали трапезничать и мерно неторопливо беседовать.

Полный человек в синем костюме - о том, как будет принят в этом же зале, когда окружающие узнают его должность, физик в белом пиджаке - о том, где можно купить стиральный порошок, старушка в вечернем платье - о том, что Гольбах - все-таки сукин сын, но она так и не смогла найти объяснений тому, что навело ее на мысли об атеисте позапрошлого века. А украинский писатель - навеселе - будет долго и безуспешно вспоминать, позвонил ли он своей жене или нет и когда это было.