Сергей Лукницкий - Начало Водолея Страница 6

- Обуховский на пароходе соблазнил даму, дочь бывшего фабриканта, но ...

В этот момент вернулась Вера, и Нестеров продолжил в несколько другом ракурсе:

- На пароходе он познакомился с девушкой, которая год спустя стала его женой. К этому мы еще вернемся, а пока, пока я должен вам всем открыть тайну, которая была известна одному отцу Аркадию. Эта тайна заключалась в том, что он не боялся за драгоценности, оставленные в России. Да-да, драгоценности у него были. Не все же он отдал при обыске, спрятал.

Все дело в том, что отец Аркадий надежно спрятал эти богатства, не просто куда-то, он замуровал большую часть церковной утвари в один из массивных быков ворот своего монастыря.

А почему он замуровал не все? Да потому что, если бы новая власть, предполагавшая богатства в монастыре, не нашла бы ничего, то комиссары стали бы искать тщательнее и, кто знает, быть может, и обнаружили бы то, что отец Аркадий считал принадлежащим ему лично.

... Но пока бывший отец Аркадий благополучно, несмотря на общие стенания эмигрантов, плыл по сине-зеленым волнам Черного моря и наслаждался сегодняшним днем, солнцем и ветром, светом и надеждами и нимало не печалился о дне прошедшем, потому что в прошлом дне он нес людям истину, учил их добру и воздержанию. А еще отец Аркадий старался не думать о дне завтрашнем, он приучил себя к этому издавна, чтобы не разочаровываться.

Настроение Василия Андреевича было тем более хорошим, что он получил предложение фабриканта, с дочерью которого он уже имел счастье побывать вдвоем на верхней палубе, а потом и в каюте, провести несколько месяцев у них, в Германии, на берегу Рейна, на одной из загородных вилл. Это было не столь уж, по большому счету, и заманчивое, но в его теперешнем положении, весьма дельное предложение. Василий Андреевич принял его с благодарностью и легким, несколько более домашним поклоном, чем обыкновенно кланяются посторонним людям.

Неженатый, достаточно молодой еще человек, весьма интеллектуальный, с хорошим духовным образованием и знанием нескольких иностранных языков, впрочем, не приспособленный к той работе, которой занимался фабрикант, мог, конечно, рассчитывать не более, чем на легкий флирт с дочерью, ибо для чего-то более серьезного он просто в их семье не был пригоден. Хотя... чего не сделает любящий папа для дитятки, которой иже исполнилось тридцать семь и которая, по странной прихоти своего характера, не испытала до сих пор счастья замужества.

Впрочем, для Обуховского это был запасной вариант, ибо основной манил своей экзотикой и неизвестностью в доме шейха и, конечно, для отца Аркадия был более лакомым кусочком, чем что бы то ни было другое.

Распрощавшись на шумном пирсе Константинополя с гостеприимной семьей, Василий Андреевич, поручив свой саквояж какому-то в пути навязавшемуся приятелю, пошел, для начала, послоняться по улицам, чтобы вздохнуть воздух новой земли, где волею судеб произошел исторический съезд эмигрантов.

Переночевав в дешевой ночлежке, приведя себя в порядок и наняв в полдень следующего дня приличествующий своему настроению экипаж, Обуховский отправился с визитом.

Вряд ли отца Аркадия, если судить по его действиям, можно было бы назвать нелегкомысленным человеком. Каким он казался самому себе? Искателем приключений? Конквистадором? Сутенером?

Только прибыв к воротам загородной виллы шейха, который еще в недавнем письме объяснялся самыми изысканными словесами и приглашал столь уважаемого русского священника провести дни долгого лета в раздумии и отдохновении, бывший отец Аркадий впервые, может быть, задумался над тем, что, собственно, собою ничего на сегодняшний день не представляет, и его некогда элегантный, а теперь уже изрядно поизносившийся в дороге костюмчик - его единственное богатство.

И интуиция его не подвела. Шейх , хотя и был приветливым, изрядно утонченным, однако, более, как показалось Василию Андреевичу, высокомерным, чем в дни, когда они встречались в Москве.

После получаса ничего не значащей беседы шейх уже зевал, ему демонстративно был неинтересен этот эмигрантишка, какой бы он не имел теперь уже несуществующий духовный сан.

Во время беседы подали нектар и на большом подносе изюм с курагой, и когда шейх встал, показывая, что его время в этом подлунном мире имеет предел, отец Аркадий понял, что беседа, да и сам визит фатально подходят к концу, никаких яств больше не предвидится и что пора брать шляпу и отправляться, как говорится, восвояси.

А все объяснялось очень просто: дело в том, что шейху не очень-то нужен был этот бывший отец Аркадий, а прочитав газеты о гонении на церковь, о борьбе с религией и духовными лицами в Советской России, он сопоставил эту информацию с визитом отца Аркадия и решил, что это будет либо провокация, что не исключено, когда с этими революциями весь мир стал состоять из шпионов, либо никчемная встреча, которая ничего не может дать благополучному шейху, либо... впрочем, не стоило и думать в столь шикарных апартаментах, для чего еще мог пожаловать этот русский. Может быть, за деньгами, или, может быть, для того, чтобы навсегда поселится в доме шейха, естественно, безо всяких собственных средств к существованию.

Нет, следовало быть во всех случаях осторожным и вести ничего не значащую беседу. Так оно и произошло.

Проклиная восточное иезуитство, Василий Андреевич, постившийся с утра в предвкушении невероятных яств в доме своего духовного коллеги и ушедший из роскошнейшего дома не солоно хлебавши, - огорчился. Он был унижен, и уничтожен, и почти совсем было пал духом, если бы вдруг не вспомнил, что имеет еще запасной вариант, ибо в Германии живет дама, которая была столь любезна с ним на пароходе и отец которой пригласил его пожить с ними в загородной вилле на Рейне. Надеясь теперь на удачу под небом Новалиса и Гофмана, Обуховский немного воспрял духом.

Прекрасно понимая, что семья коммерсанта еще не добралась до своей виллы и поэтому пока писать туда глупо, к тому же и тотчас же по приезде им писать некрасиво, надо немного повременить, - отец Аркадий Обуховский стал вести в Константинополе полунищенский образ жизни, промышляя продажей молитв, которые никто почти не покупал, но которые он знал наизусть и мог выписать на отдельной бумажке каллиграфическим почерком...

Страдания Василия Андреевича все же не были чрезмерными и чрезвычайно долгими, но и им пришел конец.

С трудом раздобыв денег, он, после того как отправил романтическое письмо на Рейн и получил ответ, дал хорошую взятку германскому консулу, получил визу и выехал в Германию.

Пробежав по всему поезду из последнего класса в первый, схватив в каком-то купе букет с цветами, он чинно вышел уже из первого Берлине прямо в объятия великовозрастной дочери бывшего русского фабриканта, заблаговременно переехавшего в Германию, которая тотчас же и увезла его на папенькину виллу.

Стоит ли говорить, что на этой вилле произошло то, что должно было произойти: отец Аркадий навсегда распрощался со своим теперь и без того уже не существующим саном и стал просто Василий Андреевичем Обуховским - мужем своей милой, доцветающей и обожающей супруги, которая через положенное время принесла ему сына Андрея, о котором, собственно, а потом и о внуке, и пойдет разговор в этой истории.

- Ты очень долго подходишь к сути, - не сказал, а попросил Наш Герой, на секунду откладывая свой блокнот, отхлебывая крошечный глоточек уже холодного кофе.

Нестеров и сам знал об этом, поэтому не обиделся и продолжал.

Детство Андрея Обуховского ничем особенным примечательно не было. Поздний и любимый ребенок русских эмигрантов рос избалованным и капризным. И мало того: жестоким и деспотичным. Редкое живое существо уносило ноги, случайно забежав во владения супругов Обуховских. Эта странность сперва огорчала, а потом не на шутку стала пугать добродетельную мать и деда. Но они уповали на власть всемогущего времени, ожидая, что ребенок выправится.

"Дай Бог" - говорила его мама.

А отец так не говорил. Он давно понял, что призванный провидением к деятельности духовной, жизнь свою сменил на тихую заводь, с что она, эта жизнь, теперь мстит ему, и что просить у Бога прощения - бессмысленно.

В один из вечеров, когда вкусно шумела за окном листва и бутылка шнапса подходила к концу, он рассказал сыну о былой славе российской церкви, о жизни в России, о революции, и о запрятанных в воротах монастыря сокровищах.

Через год, а шел уже тридцать второй, умерла хозяйка. Бывший отец Аркадий окончательно спился и перед самой войной тоже почил в бозе.

Андрей Обуховский прекрасно сознавал, что выжить в войне, (а она уже полыхала в Европе), можно только будучи нужным "великой" Германии и усердно служа ей. И он принял решение, в котором не было ничего неожиданного. Он поступил на работу в одно из подразделений вермахта, потом пошел служить, потом определился в школу абвера и в 1941 году в составе одной из гитлеровских дивизий оказался недалеко от Москвы.