Николай Лесков - Случай у Спаса в Наливках Страница 6

Нам могут указать, что государь и Голицын нередко принимали за благочестие ловко представленное притворство, за которым скрывалась порою гадость более противная. Не станем против этого и возражать: многие притворщики, без сомнения, делывали дела и хуже, но ни император Александр Павлович, ни кн. Ал. Н. Голицын, ни прочие благочестивые люди их века, которых позднейшая критика винила в недостатке так называемого «русского направления» и в поблажке мистической набожности на чужеземный лад, не были виноваты в том, что грубость их отталкивала от себя. Она и в самом деле противна. Привыкнуть к ней трудно, да и не дай бог, а без привычки ее нельзя переносить, не угнетая в себе самых лучших своих чувств, на самой вершине которых в живой и благородной душе всегда будет стремление «поклоняться духом и истиною» Духу истины, иже от Отца исходит и живит мир.

Ни от государя Александра Павловича, ни от Голицына с их туманными идеалами нельзя было и ожидать, чтобы они, огорчась церковным бесчинством, обратились за поправлением этого горя к общецерковной помощи, т. е. к приходу, ибо это не было, как выше сказано, в их вкусе, да и – как мы видели из истории у Спаса в Наливках – приход действительно мог казаться очень ненадежным.

Следовательно, очень понятно, почему поправлять дела в 20-х годах поручили не приходам, а опять синоду же.

Что же сделал синод, которому Голицын передал трогательное огорчение государя и его желание: «защитить народ от соблазнов духовенства»?

Глава пятнадцатая

Синод напечатал указы, в которых, во-первых, напоминал о прежних убеждениях, которые много раз были безуспешно делаемы духовенству, а во-вторых, поставил архиереям на вид волю монарха «обратить внимание на благочинных». Синод рекомендовал архиереям выбирать благочинных «способных, беспристрастных, расторопных и обязать их вперять благонравие, подчиненность и послушание». Вместе с тем велено было взять со всего русского духовенства «строжайшие подписки», что они, «сообразуясь с достоинством своего звания, будут стараться поведение свое при всяком случае сохранять, – жить в благонравии, – пороков гнушаться и такими средствами, сколько возможно, изгладить из мнения государя неблагоприятное о себе замечание».

Духовенство, от которого повсеместно отобрали такие «строжайшие подписки», может быть, и старалось «поведение свое при всяком случае сохранять», но это ему решительно не удавалось, а император Александр I спустя пять лет скончался.

Во все наступившее затем царствование государя Николая Павловича духовенство также не счастливее продолжало «поведение свое при всяком случае совершенствовать», и в результате все выходило то же самое. С усилением строгостей над литературою вообще и в особенности над пиетистическою и библейскою литературою, которая возбуждала внимание общества к положению дел в церкви, для дебошей духовенства настали времена более благоприятные. Неисчислимые массы происшествий возникали и гасли, окупленные у консисторских взяточников, которые стали брать иногда уже не только на себя, но и «на архиерейскую часть». Преобладающий характер в безобразиях николаевского времени – все тот же «соблазн мирянам», расширившийся до того, что с одним из иереев херсонской епархии детская слабость случилась, когда он стоял на великом выходе во святых дверях с чашею в руках… Ударили строгости, угрожавшие даже «умалением рода преподобных»; многих из духовной молодежи забрали «по разбору» в рекруты. Это была мера ужасная, «какой и не ожидали». Встряхнуло всех, и род преподобных действительно умалился, но не оскудел, и благочестие в духовенстве все-таки не процвело. Для исследования вопросов тогда, разумеется, было не время, но всего чувствительнее для всех казался недостаток хороших благочинных, которые, при большой зависимости от архиерейских чиновников, сделались «секретарскими данниками» и «переданниками», и, разумеется, никак не могли «вперить» духовенству то, что и самим им в большинстве было чуждо.

Живая и многозначительная церковная должность благочинного приняла характер арендного откупщика: благочинный собирал дань с духовенства своего благочиния и вез «с книгами» в город, где была кафедра архиерейская. Это был порядок, который соблюдался открыто, гласно и повсеместно. Благочинный сделался консисторским мытарем и, чтобы держаться на месте, должен был наблюдать аккуратность в сборе и в платежах. Отсюда наибольшею частью за благочиния брались люди оборотливые и торговые… Люди тихого, кроткого, истинно благочинного духа всеми силами отказывались от этих должностей, с которыми им, впрочем, было и не справиться, да и не накормить тех, кого Петр в своем регламенте отыменовал «несытыми архиерейскими скотинами».

Опять целые полстолетия «ведомство православного исповедания» заботилось уврачевать немочи духовенства посредством таких формальных, но бессильных порядков и, наконец, признало их несостоятельность и постановило нечто новое и на сей раз действительно более надежное. В обер-прокурорство графа Д. А. Толстого восторжествовала правильная мысль поставить иначе самих благочинных, сделать их более самостоятельными и менее зависимыми от прихотей архиерейского штаба…

Духовенство получило право выбирать себе благочинных из своей же среды. Образцового благочестия и благочиния это не создало и не могло создать в среде, в течение веков задавленной и павшей, но подъем духа все-таки совершился значительный. Люди заговорили о своем внутреннем достоинстве и стали интересоваться общественными делами своей среды. Воспитание детей двинулось вперед, вдруг и повсеместно, но старички еще иногда пошаливали по старине: новые порядки, уничтожившие благочиннические доходы, им не нравились, они мечтали о возвращении на попятный двор и доходили до пошлых выходок, вроде опускания в баллотировочные ящики ореховых свищей и пивных пробок…

По-видимому, смешно было бы и думать, чтобы подобные вещи, как свищи и пивные пробки, попавшие в баллотировочные ящики, могли иметь серьезное значение в церковном деле, однако случилось именно так. Страстная к скандалезностям газетная печать огласила один такой случай по свету, и о пробках пошел говор, которому противники выборного начала хотели придать общее значение и, выждав удобной поры, достигли своих целей. Все прежние неудачи, имевшие действительно характер общего значения, были позабыты, и выборное начало, установленное при графе Д. А. Толстом, в духе соборного православия, отменено, а вместо его введен в действие опять старый порядок назначения благочинных архиереями.

Это произошло так недавно, что результаты этой меры до сих пор еще не могли обнаружиться, но они, конечно, будут видны в будущем.

Однако новое движение к старому, если только оно будет последовательно проводимо в духе циркулярного синодского указа от 5-го августа 1820 года, этим не может быть кончено – оно требует завершения в той части, которой прежняя практика едва коснулась.

Глава шестнадцатая

Напомним, что указ 1820 года говорил тоже о «несоблюдении правил» – в чем тогда видели указание самим архиереям держаться установлений «Духовного регламента», который одни из них сами для себя подписали, а другие испразднили как для себя, так и для своих наступцев. В «Духовном регламенте» Петр I начертал им все, как весть себя, дабы делом править, а в тягость подчиненным не быть. С свойственною его многообъемлющей натуре внимательностью, Петр запретил архиереям, чтобы они позволяли «водить себя под руки и стлаться им в ноги» и делать многое тому подобное ко усилению их «непомерного самолюбия». Когда был распубликован указ 1820 года, с напоминанием «о несоблюдении правил», большинство архиереев пустили это мимо ушей, но были из них и такие, которые попробовали «соблюдать правила». Таков был, например, епископ астраханский, имени которого теперь не вспомню, но твердо знаю, что бывшее с ним ироническое происшествие описано в «Москвитянине» (1851–1853 гг.).

Поехал этот архиерей ревизовать свою епархию, с решимостью даже ехать «по правилам». А правилами регламента архиерею указывалось не выезжать с вечера в приход, а ночевать за три версты, и утром прямо приехать, войти в церковь и служить. Цель этого указания очень понятна: чтобы архиерей видел все, как застанет, а не «вприготове», и чтобы приходские священники не были «обжираемы архиерейскими несытыми скотинами» и не тратились на висант и рыбы, без которых, по доброму обычаю, не может обходиться архиерейская встреча, «а попам от того изнурительно».

Между тем, чтобы служить обедню, архиерею надлежит к тому приготовиться, выслушать накануне вечерню и проч. Петр Великий, начертывая регламент, это позабыл, или упустил из вида, что, при множестве его трудов, и весьма понятно, а архиереи, подписавшие регламент, о том «премолчали», – что тоже понятно и соответственно отваге их владычного духа. Но архиерею все-таки нельзя, не нарушая правил, служить без приготовления. Кроме того, не перед всякою приходскою церковью есть «за три версты» жилье, где бы можно было отслужить вечерню.