Избранное. Том первый - Зот Корнилович Тоболкин Страница 60

И грозный старец смолк, зная грех за собою. Ведь если этот дурень сболтнёт о нём лишнее, то скит не только перестанет почитать Иону, но взбунтуется и прогонит прочь. Народ здесь крутой, необоримый. Признают единую власть, от бога. А он заповеди божьи нарушил, в грехе погряз.

– О чём... о чём ведаешь? – навострили уши братья Макаровы.

Володей толкнул брата локтем: не выдавай старца, молчи! Исебя тем обережёшь. На всякий случай поиграл темляком сабли. Другой рукою погладил пистоль.

– Дак, верно, о том, что с его ведома кое-кто вино курит, – опередил брата Володей.

И братья примолкли.

– Везде содом. Чистоты ищу, – уставясь в землю, глухо заговорил Григорий. Душа его, тосковавшая по истинной вере, по богу, которого, возможно, нет, наполнилась болью. – Где она, чистота на земле? Где?

– Очистимся, сыне, – обещал старец, грозно хмуря брови. Глаза холодно сверкнули. – Все ходим по земле в скверне. И сама земля скверны полна...

– Земля-то? – возразил ему Володей. – Земля – мати наша. Не она ли кормит? Не она ли сносит все наши пакости? Из земли вышли – в землю уйдём.

– Не на земле обрящём господа нашего, – грянул во всю мощь Иона. – Там, там, на небесах он! – И вознёс над головою длинный перст.

– Господь везде. Или – нигде, – неуступчиво, дерзко возражал старцу Григорий. – А ты более не учитель мне. Сам детей учу, видя всюду неправду.

– Гриша, свет наш, – ласково запел Софонтий. – Общине нашей, брат, послужи. Зовёт в храм тебя воевода.

– Откупиться мною хотите? Человек я... не скот. Человека не продают ни за золото, ни за веру, – резко бросил Григорий и вышел.

– Своеволен, – покачал головою старец. – От рук отбился. Наложу епитимью.

– Хворый он, отче, – с добродушной улыбкой сказал Володей. В голосе прозвучала неприкрытая угроза. – С младых ногтей бога превозносил... не ведаю, кто в нём убил бога... Душе жестокую обиду нанёс.

– Иона-праведник обиду излечит, – подал голос Семён Макаров.

– Одно лечение есть: молитва. Молитесь, братие, за меня. За него молитесь, – старец истово перекрестился, подав бич Семёну, велел себя сечь. – Беса из меня изгоняйте!

Макаров осторожненько коснулся его спины. Иона гневно рявкнул:

– Шибче! Шибче! Истязуйте меня!

– Дай-ка я, дядя Семён, – отняв плеть у Макарова, Володей принялся сечь старца с протягом, с вывертом, каждым ударом срывая кожу. Догадывался: в чём-то напакостил Иона и об этом проведал чистый душою брат. Душа смутилась. Начнёт отмаливать грехи Иона, в душе же месть вынашивать будет. Слаб человек: одной рукой крестится, другой тянет за хвост дьявола. Опасен Иона. Обидеть может брата. Надо как-то вызволять его отсюда.

– Ступайте, дети мои, – без единого стона выдержав жестокую порку, кротко отослал всех старец. – Я молиться за вас стану.

– Ступайте, – вслед за ним повторил Володей. – Я благословения испрошу.

Оставшись наедине, помолчали. Старец, кряхтя, взваливал на себя все те же ставшие ненавистными вериги. Едва хлебнул обычной земной сладости, как тут же пришлось за неё расплачиваться. Затем ли многие годы испытывал себя, терпел всяческие лишения, без лености и снисхождения денно и нощно славил господа! К тому же призывал своих братьев по вере. Слабость, слабость окаянная. На молитву, пакостник, на молитву! Бей бессчётно поклоны! Постуй!

Будто и не было Володея, упал на колени и часто и честно зашептал, обещая богу жить далее по заповедям божьим, не давая себе ни часу покоя. На земле для грешника нет праздника. Всяк день тягостен, нощь полна сомнений. Отринув их, себя постом и молитвой измучив, познаешь чистую радость и обновление духовное.

– Боже милостивый, буди мя, грешного!

Наливались кровью от множества земных поклонов глаза, синели тонкие губы. Взывал к богу, молил бога дать силы, дать знак ему... Бог молчал, не давал знака. Иона изнемождённо упёрся просторным лбом в пол, замер. Из глаз потекли мучительные, кровавые слёзы. Но и слёзы не принесли облегчения.

Не мучь себя, отче! – брезгливо поморщился Володей, впервые увидев такое дикое исступление. – Согрешил – покайся. А Гришку, братана моего, не тронь. Он забудет, что видел... Ты свой грех отмолишь. Я Гришку ровно отца родного почитаю. И потому, ежели что худое замыслишь, не пожалею... Всех вас под корень выжгу!

– Жги, казак! Душа огня просит... стынет душа, – устало, хрипло прошептал Иона и поднял на Володея полные слёз глаза. – Бей меня, снова, сыне! Бей! Буди душу дремлющую... погрязшую в пороке...

– Тут и без меня есть кому бить. Я ж не поп и не старец. Ежели бью, то саблей. Разок секану – сразу муки кончаются. Благодать падает... вместе с отрубленной головой.

– Секи, не боюсь. Голова во многих грехах повинна.

– Нет, отче. То не для меня. Моя забота – братан. Остерегись обижать его, ишо раз прошу. Шибко много надо, чтоб его от бога отринуть. Видно, крепко ты постарался. Да не бойся, не бойся, – Володей жестом успокоил изменившегося в лице старца. – Не ты один. Многие руки к тому приложили: воевода, Гарусов да, верно, и