История одного супружества - Эндрю Шон Грир Страница 60

Сыночек, щегольски одетый в костюм с галстуком, робко иронизировал по поводу своего возвращения на родину, сидя с мамой за бокалом шампанского. «И не скажешь, что я когда-то взорвал почту», – пошутил он. Я сказала, что он никогда ничего не взрывал, а он пожал плечами. Мы сидели в ресторане отеля, расположенном чуть выше вестибюля, от которого он был отделен только парой пальм и коротким лестничным пролетом. По ту сторону от лифтов и кожаных кресел был виден главный вход в отель, а у нас за спиной другая стеклянная дверь выходила из ресторана на улицу, где под ярким солнцем текла городская жизнь. Я сообщила официантке, что мой сын – важный человек на конференции, и он закрыл лицо салфеткой. Чтобы скрыть радость от собственного успеха. Он знал, как я им горжусь. Как только официантка ушла, он наклонился вперед и спросил:

– Мама, кто такой Чарльз Драмер?

Я села прямо и принялась крутить в руках салфетку, пытаясь унять поднимающуюся волну жара. Я сделала долгий глубокий вдох. Женщина напротив засмеялась.

– Точно, – сказала я. – Его звали Чарльз. Ты его не помнишь?

– Белого гостя в нашем доме? Такое я бы точно запомнил.

– Ну…

– Он тайна из твоего прошлого?

– Я не знаю, о чем ты.

Я старалась выглядеть очень спокойной.

– Еще бы! На той неделе я был на приеме, посвященном этой конференции. У меня было небольшое выступление о жилищном строительстве, и там ко мне подошел мужчина и спросил, не сын ли я Холланда и Перли Кук. О себе он ничего не сказал. Я ответил, мол, да, а он вручил мне конверт. Должно быть, он написал это, пока я выступал. Вот.

Он достал кремовый почтовый конверт, на котором дрожащей рукой печатными буквами было написано мое имя.

– Я потом узнал, что он крупный спонсор, и обрадовался, что был с ним вежлив.

– Конечно, ты был вежлив, – сказала я, беря конверт.

– Я прочел, – с улыбкой признался Сыночек. – Там написано только, что он хочет встретиться с тобой здесь в вестибюле.

Моя рука задрожала, и столовый прибор упал на пол с оглушительным звоном. Сын сказал, что все в порядке, он поднимет, и посмотрел на меня с тревогой.

– Мама, все хорошо?

– Он здесь? – Я открыла конверт.

– Конечно здесь. Прием был для подготовки к этой конференции.

«Я бы хотел тебя увидеть… Я буду в вестибюле “Сент-Фрэнсис” в десять тридцать». Было почти десять.

– Мне надо уйти, – прошептала я, но сын посмотрел на меня сердито – еду только принесли.

– Кто он такой, мам? Тебе не обязательно так пугаться. Папа умер, сегодня всем все равно. Ты была молода. Могу догадаться, что там у вас происходило.

– Не глупи.

Он наклонился ко мне.

– Это ради него ты чуть было все не бросила?

Резко:

– Папа тебе что-то говорил?

Сыночек улыбнулся.

– Я бы не удивился, если бы узнал, что у тебя когда-то был мужчина…

Я редко вспоминала о нем все это время. А если вспоминала, то думала с отдаленной приязнью, как о друге детства. У меня не было фотографий, он полностью пропал из нашей жизни. Конечно, Сыночек не помнит человека, который ходил к нам полгода, когда ему было четыре, в то лето, когда сбежал Лайл. Я осталась единственным живым свидетелем, я словно бы придумала Базза. Из нескольких газетных заметок, которые добрались ко мне спустя годы, я узнала, что он жил в Нью-Йорке, так что этот город стал вроде как его городом. Вечеринка, напитки на рояле, балкон с роскошным видом, известный мужчина в углу, скандально известная женщина в лифте. И новый любовник, опирающийся вместе с Баззом на перила балкона. В моем воображении он в конце концов нашел свое счастье. Должен был. Как удивительно, что он снова оживает, там, в номере отеля, уже поправляет галстук перед зеркалом, и если он сейчас выйдет из одного из тех лифтов, то это будет так, словно персонаж сошел со страниц старой потрепанной книги.

– Да, – тихо сказала я. – Это был он.

– Ага! Расскажи мне о своем старом любовнике…

– Как он выглядел?

– Ты увиливаешь! Нормально, в меру счастливым. Сейчас сама увидишь.

Принесли счет, он сообщил номер своей комнаты и встал.

– Может, мне остаться?

Ему очень хотелось побывать в моем прошлом.

– Нет, поднимайся.

Я оглядела себя, свое старое платье в цветочек.

– Я не могу встречаться с ним в таком виде.

– Это неважно, мам. Он уже старый.

Тем самым мне дали понять, что это я старая и что тщеславие мне уже давно не пристало.

Я осталась одна за столиком с остатками нашего завтрака и дежурной вазой нарциссов, высоко поднимавших свои раструбы. Смешливая женщина и ее спутник покидали ресторан, выходя на улицу через стеклянную дверь, но на другом конце зала ступени спускались в вестибюль, где расставленные парами