Буран - Тахави Ахтанов Страница 60

Мне захотелось окинуть взглядом окрестности мавзолея, и для этого я спускаюсь с пятого этажа, где мраморная решетка затеняет перспективу, на четвертый. Отсюда видны все четверо ворот. Только на северных различимы некоторые следы времени. Остальные стоят как ни в чем не бывало. Четыре столетия не отразились на их красоте.

Спустился вечер. Наконец-то мы с облегчением вздохнули, жадно впитывая в себя свежесть. Нет, все-таки этот нещадный зной не может не влиять на трудоспособность. Впрочем, индийцы уверяют, что сейчас еще достаточно прохладно, что вообще март — прохладный месяц…

Когда смотришь сверху, тебя поражает девственность, первозданность открывающегося ландшафта. Никаких признаков современного индустриального мира. Где-то очень далеко, почти на линии горизонта, две заблудившиеся трубы. Они только подчеркивают целостность картины, только напоминают о великом счастье — впитывать этот чистейший озон, поднимающийся от огромного сада, раскинувшегося по всей долине.

— Разве вы не знаете этого мусульманского обычая — окружать кладбище со всех сторон садами? — спросил наш гид. — При постройке мавзолея Акбара это условие было соблюдено.

Я сразу воспроизвел в памяти наши казахские кладбища, потом вспомнил знаменитый Шах-и-Зинда в Самарканде. Да что там… Даже окрестности прославленного на весь мир Гур-Эмира совершенно пустынны. А ведь там покоится прах Тамерлана, «потрясшего мир» Железного Хромого, воинственного предка Акбара и Шахджахана. Там погребен и великий ученый древности — астроном Улугбек.

Да-а… Их потомки не только превосходили своих отцов в умении предаваться земным усладам, но и в умении увековечивать свою память.

Мои спутники трудолюбиво щелкают своими фотоаппаратами. А мне что-то не хочется. Я погружен в созерцание райских садов.

— Это место носит название «Райский сад», — подтверждает мои невысказанные мысли наш гид.

Сияние алых цветов. Неустанное пение птиц. Настоящий Эдем. Обезьяны прыгают по деревьям и игриво раскачиваются, зацепившись за ветки длинными хвостами, да на вершинах деревьев дремлют, нахохлившись, голошеие грифы. Так и кажется, что сейчас из-за кустов вдруг мелькнут фигуры наших общих прародителей — Адама и Евы.

Он пришел из детских снов, этот удивительный райский сад. Он пронзительно напомнил начало жизни, вызвал какие-то полузабытые чувства, не очень-то укладывающиеся в слове. Что-то вроде полета, сладостного обмирания, и грусти о чем-то, и счастья впереди. И хотя сквозь синеватую сетку марева, простершегося над садом, я снова увидел зыбкий силуэт Тадж-Махала, в этот момент не хотелось думать ни о чем рукотворном. Хотелось длить — еще хоть немного — чувство слитности с природой, с породившим нас Целым…

Вечерняя синяя тишина становилась все гуще. Далекие бледные огни города несмело мигали, как бы стесняясь сравнения с нежно-алыми лучами уходящего солнца. Неужели это то самое солнце, что так беспощадно жгло сухого, жилистого изможденного старика-рикшу? Того, который волочил, вылезая вон из кожи, черноусого толстого верзилу, развалившегося в повозке?

3

На берегах священной реки. «Уан рупий!» По следам Шехерезады. Храмы и университеты.

Я знал, что в старой белокаменной Москве церквей было «сорок сороков». Я помнил шутливую историю о том, как татарский мулла, состязаясь с Абубакиром Кердеры, известным казахским поэтом прошлого, ошеломил противника, заявив, что в Казани сорок тысяч мечетей.

Но даже эта гиперболическая цифра не подошла бы для решения вопроса о том, сколько же храмов в Бенаресе. Официальная статистика утверждает, что их здесь всего полторы тысячи. Не может быть… А не пропустили ли вот этот, с плоской крышей? Или тот, островерхий? Или вот этот, шершавый, как ласточкино гнездо? А вот этот, с яркой многослойной крышей, вроде китайской пагоды?

Город буквально наводнен храмами. Они не знают здесь специальных площадей, не претендуют на особые места, в стороне от будничной толчеи. Наоборот, они примащиваются иной раз в самых неподходящих углах, среди тесно сгрудившихся построек, в самом центре столпотворения, где кишмя-кишит народ — мужчины в белых штанах и рубахах и женщины в разноцветных ярких сари, с легкими платками на плечах.

Мимо бесчисленных храмов несется поток велорикш и отрешенно бродят коровы, нисколько не похожие на ваших простодушных буренок. У здешних «священных» коров вид аскетический. Они тощи, мосласты, острогорбы. Они меланхолически подбирают кожуру у фруктовых лавок.

В лавчонках недостатка нет. Базар, базар, нескончаемый базар. Чем только не торгуют… И стеклянными браслетами, и какими-то неслыханными целебными травами, и шелковыми шалями. В глазах рябит от пестроты товаров и толпы покупателей. Жилье торговца, мастерская ремесленника — все тут же, в этой лавчонке. И сам хозяин, скрестив ноги, сидит па прилавке.

В Бенаресе мы впервые ощутили подлинный дух Индии, почувствовали, как велика и многолика эта страна с ее древней историей, сложной культурой, своеобразными обычаями. Особенно рельефно было это ощущение после только что увиденной Агры, наполненной памятниками в стиле мусульманского Востока. Здесь, в Бенаресе, наоборот, царит дух индуизма. Может быть, путешественнику-европейцу, воспринимающему традиционные атрибуты Востока в русле привычных общих представлений, и не так бросится в глаза разница между Агрой и Бенаресом. Но для меня лично ясно: это два совершенно разных мира. Ведь я и сам человек Востока, и мне-то уж вполне очевидны отличия одного Востока от другого. Мне даже кажется, что именно на Востоке наиболее ярко выявляются своеобразные, неповторимые черты каждого народа, особенности быта, искусства, мышления. Ведь тенденция к одинаковости, к стандартизации вкусов, образа жизни, манеры мыслить и чувствовать идет не с Востока, а именно с Запада.

И вот уже второй день, как мы пытаемся постичь суть подлинно индийского города Бенареса, уловить его пульс, войти в его ритм. Это трудно. Город так тесен, пестр и многолюден, что окунуться в самую гущу здешней жизни — не простая задача для иностранца. А не окунувшись, не разберешься, что к чему, останешься поверхностным наблюдателем.

Гостиница, где мы остановились, носит звучное имя — «Париж». Это одноэтажное, маленькое, окруженное дувалом здание — совсем неплохой наблюдательный пункт, отсюда можно хоть сколько-нибудь присмотреться к быту города.

Чтобы представить себе степень многолюдия па улицах Бенареса, вспомним московскую толпу на переходах метро в час «пик» предпраздничного дня. Именно такой сплошной поток тесно сбившихся людей движется в Бенаресе по самой середине улицы. По вечерам кажется, что все население выгнали из домов в административном порядке. Просто уму непостижимо, каким образом велорикши находят щели, чтобы вклиниться в этот сплошной живой поток.

Увидев впервые рикшу на улицах Агры, я