Натан Щаранский - Не убоюсь зла Страница 61

Материалы о поправке Джексона тоже были получены из двух ис-точников: МИДа и Министерства внешней торговли. Из МИДа, кроме ее текста и юридических комментариев к нему, -- протоколы всех засе-даний комиссии Конгресса и комитетов Сената, обсуждавших поправку. Интересно, что против нее выступали капиталисты, руководители крупнейших концернов, мечтающие о торговле с СССР, а за -- профсо-юзы, различные общественные организации. Какая-то классовая соли-дарность наизнанку...

Министерство внешней торговли подсчитало материальный ущерб, нанесенный советской экономике сионистами, добившимися принятия поправки. Если бы СССР был предоставлен статус максимального бла-гоприятствования, то объем торговли с США, как утверждают мини-стерские специалисты, составил бы около двадцати миллиардов долла-ров.

Целый том в деле -- статьи и корреспонденции, опубликованные в западной прессе, выписки из передач зарубежных радиостанций, где есть ссылки на меня как на источник информации. Запись этих передач зачастую прерывается, и следует стандартная фраза: "Далее не прослу-шивается: сильное глушение".

-- Тяжелая у вас работа, что и говорить, -- смеялся я над следовате-лями. -- Один отдел КГБ глушит передачи, другой от этого страдает!

Были в деле и приятные для меня неожиданности, среди них -фо-топленка, "изъятая у гражданина США Гулда при его выезде из СССР". Несколько кадров проявили и отпечатали; это оказались фотографии заявлений в мою защиту, собранных, как я определил по почерку, Ди-ной; не все слова удалось прочесть, не все подписи разобрать, но я испытывал глубочайшую признательность к органам за такой дорогой пода-рок. В части этих заявлений отказники рассказывают о том, как их до-прашивали в КГБ, и я извлек немалую пользу из сопоставления их слов с официальными протоколами допросов. На одном из снимков -- сопроводиловка Дины к собранным ею материалам, где она не только пере-числяет их, но и сообщает все, что было на допросах наших товарищей: какие основные вопросы задавали им, какими документами интересует-ся КГБ, как формулируется обвинение...

Молодец Дина! Она довольно точно восстановила главные направле-ния моего дела, и теперь осталось одно -- чтобы на воле знали: никаких других преступлений, кроме наших заявлений и списков отказников, встреч и пресс-конференций, мне не вменяется в вину. Я тогда, конеч-но, и представить себе не мог, какую титаническую работу проделала Дина, кромсая паутину страха, которой КГБ в те дни опутал евреев; че-го ей стоило убедить людей пренебречь угрозами охранки и рассказать обо всем, что происходило на допросах; как непросто было при постоян-ной плотной слежке собрать всю необходимую информацию и передать ее на Запад.

Но впереди меня ждал еще более потрясающий сюрприз. Одним из главных моих прегрешений КГБ считал участие в документальном фильме английской телекомпании "Гранада" "Рассчитанный риск". Те-перь я мог убедиться в том, насколько большое значение они придавали ему. Еще до моего ареста в Министерство иностранных дел поступил с Лубянки соответствующий запрос, и вскоре из генерального консульст-ва СССР в Нью-Йорке в Москву прибыли видеозапись фильма и офици-альная справка за подписью дипломата Велемирова о том, какой огром-ный вред престижу СССР нанесла его демонстрация. Аналогичные от-четы поступили из советских посольств в Англии, Франции и Дании. В обвинении по этому поводу говорилось: "Подследственный принял уча-стие в нелегальной съемке иностранцами фильма, содержащего его кле-ветнические измышления о положении национальных меньшинств в СССР". Мне, естественно, было интересно посмотреть эту ленту, вспом-нить, что именно я там измышлял. Так как следствие обязано знако-мить меня со всеми документами, используемыми обвинением, я потре-бовал показать мне "Рассчитанный риск".

Возражений не последовало, но оператор -- специалист по видеоап-паратуре -- находился в отпуске, и надо было ждать. Между тем я на-ткнулся на кое-что поинтереснее: оказывается, после моего ареста та же "Гранада" сняла новый фильм, на сей раз посвященный мне, под назва-нием "Человек, который зашел слишком далеко", и он тоже был приоб-щен к делу как "имеющий доказательную силу для характеристики враждебной деятельности подследственного". В частности, в деле цити-ровались отрывки из интервью, взятого "Гранадой" для этого фильма у Майкла Шерборна, где он, среди прочего, говорит: "Щаранский -- убежденный сионист. За три года я около ста раз беседовал с ним по те-лефону и получил от него множество писем и документов о положении евреев в СССР".

Я, понятно, заявил, что хочу посмотреть оба фильма, но на это следователи почему-то согласились не сразу. Пришлось опять конфликто-вать с ними, отказываться подписывать бумагу о том, что с делом озна-комился... Наконец они пошли на попятный, оператор вернулся из от-пуска, и вскоре я уже сидел в кабинете Губинского перед японским ви-деомагнитофоном в компании Володина, Солонченко и Илюхина и смотрел "Рассчитанный риск".

Я увидел на экране Володю, Александра Яковлевича, себя... Думал ли я тогда, в семьдесят шестом году, давая это интервью для фильма, что увижу его впервые ровно через два года в Лефортовской тюрьме!.. Но потом оператор поставил следующую кассету -- и у меня перехвати-ло дыхание. Начинался фильм с показа демонстрации в мою защиту у советского посольства в Лондоне; еще несколько секунд -- и на экране крупным планом появилась Авиталь! Она говорила на прекрасном иври-те -- и как говорила!

-- А от русской-то совсем уж ничего не осталось! -- с удивлением от-метил Губинский.

Дальше пошли кадры с моим добрым другом Майклом Шерборном, Людмилой Алексеевой, эмигрировавшей из СССР, знакомыми и незна-комыми английскими евреями, но я плохо воспринимал их слова, все ждал, не появится ли Наташа... Еще раз показали ее -- и все, лента кончилась.

-- Поставьте, пожалуйста, снова, -- попросил я. Увидев меня в необычной роли просителя, Илюхин с несвойствен-ным ему ехидством сказал:

-- Что, понравилось? Хватит с вас и одного раза. Подследственным телевизор смотреть не положено.

Эти слова быстро вернули меня к реальности. Я сразу изменил тон:

-- Я имею право знакомиться с материалами дела. Мне необходимо понять каждую фразу, каждое слово из показанных фильмов. Это осо-бенно важно в тех условиях, в которые вы меня поставили, лишив воз-можности пригласить адвоката. А сам я, как вам известно, не юрист и могу лишь догадываться о том, как вы будете строить свое обвинение. Мои познания в английском и иврите не настолько хороши, чтобы я мог понять в этом фильме все с первого раза. Поэтому я настаиваю на том, чтобы мне дали возможность увидеть его вторично.

После некоторого колебания они согласились, и вот уже снова на эк-ране моя Авиталь. Когда ее выступление кончилось, я потребовал:

-- Верните пленку назад, в этом месте я не разобрал несколько слов.

Оператор не спорил. Прошел час, второй, третий. Кагебешники уже кипели от злости, но я не уступал, снова и снова заставляя их возвра-щаться к началу. Снова и снова Авиталь вела колонну к советскому по-сольству в Лондоне -- нет, к Лефортовской тюрьме! -- требовать моего освобождения.

Наконец терпение Володина лопнуло, и полковник стал кричать на меня:

-- Хватит! Вы что думаете -- ваша судьба в руках этих людей, а не в наших? Посмотрите внимательно: это всего лишь студенты и домохо-зяйки!

...Сегодня, выступая перед людьми в Иерусалиме и Нью-Йорке, Па-риже и Лондоне, я благодарю их за поддержку и каждый раз цитирую слова Володина. Спасибо вам, гражданин полковник, вы подсказали мне точную и эффектную формулировку: армия студентов и домохозяек одолела в конце концов полчища КГБ.

* * *

Прочитан пятьдесят один том дела. Заполнены моими записями пять толстых папок. Теперь я должен был подписать протокол о том, что с делом ознакомлен, после чего начнется подготовка к суду.

Я еще раз перечитал УПК, чтобы узнать все о своих правах на этом этапе. Оказывается, у меня еще есть возможность заявить ходатайство о дополнении материалов дела. Но стоит ли этим заниматься? Ведь суд почти наверняка будет закрытым, и все мои усилия окажутся напрасны-ми. И все же я решил такое заявление написать: по крайней мере, в деле останутся доказательства абсурдности и лживости их обвинений.

Двадцать шестое мая семьдесят восьмого года. На оформление за-крытия дела пришли Володин и Илюхин и объявили мне, что и где я должен подписать.

-- Прежде я хочу сделать письменное заявление, которое будет включено в протокол о закрытии, -- сказал я.

-- Что еще за заявление? -- повысил голос Володин. -- Хватит муд-рить, давайте действовать по закону. Вот двести первая статья, там все указано, -и он протянул мне уголовно-процессуальный кодекс.

К счастью, я его заранее прочитал. Перелистав несколько страниц, я показал полковнику другую статью: двести третью, где говорится об этом моем праве.