Борис Казанов - Полынья Страница 64

У Раи сразу прорезалась речь:

- Груша!

- Дарю насовсем.

- А чем будешь закусывать?

Вернула, оставив на душистой мякоти плода очертания своих маленьких, но белых и твердых зубов. Он съел этот след, оставив свои зубы. Получился поцелуй более глубокий. Рая оживилась, расстегнула пальто. Оправила юбку (не такую уж и голубую, как оказалось вблизи, а застиранную и державшуюся кое-как), чтоб прикрыть порванный на колене чулок. Каким-то особенным движением маленьких рук отбросила свои темные волосы в спутанных завитках. В ячеях ее кофты проступили маленькие пухлые груди. Охватывая взглядом эту небрежную Раю, светившую в разных местах такой обжигающе-белой кожей, что захватывало дыхание и зубы ломило, как от ключевой воды, он подумал с тоской: почему счастье с этой девушкой для него невозможно? Признаться ей в любви? Должно быть, ей все равно, кто ее любит: он или другой. Сделать предложение? Ответит, что замужем. Какой же выход из положения?

Сова ударила клювом за спиной, поторапливая к действию. Он наклонился и поцеловал Раю. Она не раскрыла рта, но ответила. А ответив, рассердилась:

- Жора, не дури.

- Так не годится, Рая! Не по-честному...

- При всех! Как тебе не совестно?

- Кто смотрит!

- Отстань лучше...

На этот раз он добился своего. Она ответила страстно, обхватив его за шею. Поцелуй мог быть бесконечен, но они захлебнулись.

- Кровь...

- На, запей вином.

Она удивленно смотрела:

- Что с тобой? У тебя даже глаза изменились...

Не зная, что ответить, оттянул свитер, показав отметину на плече.

- Акула хватила, плавником.

Рая обомлела:

- Какой превосходный синяк!

Сразу ослабив свою женскую настороженность, она приступила к обследованию, воспринимая его как пациента, которому надо помочь. В этом профессиональном общении, исключавшем интимность, он сразу все потерял. Он сам все испортил!.. Теперь все пропало.

- Сбрехал насчет акулы?

- Немножко есть.

- А откуда кровь? Просто подрался?

- Да.

- Меня, Жорка, не проведешь!

- Ясное дело.

Довольная, она засмеялась, показав ямочки на щеках... Что ни говори, а отношения все же сошли с мертвой точки! Море открыло на Раю глаза, но море и мешало. И если дело пойдет так, как он наметил, то Рая будет второй "Шторм", который ему надо поднять. Куда она денется от него? Она будет уступать и уступит.

- Рая, ты замужем?

- Зачем тебе?

- Хочу знать.

- Была с одним, - ответила она. - Остался у нас, неженатый... - И добавила, помолчав, глянув на него исподлобья: - Горевала я с ним.

- Почему?

- Был такой... тоскливый. А как задумается... на полдня! И люби его, люби, люби...

- А сам?

- Как увидел меня, простоял на улице час. Я думала, пьяный... - Она сделала пальцем ручеек из пролитого вина. - Под вечер пришел, продал дрова на шампанское: "Выходи замуж!" - И засмеялась, не меняя выражения лица.

- Что же дальше?

- Ушел сам! И нет его... - Она покачнулась, и он ее подхватил, думая, что опьянела. - Давала на переливание, - объяснила она. - Нашей одной, лежит на сохранении. Да ты ее знаешь.

- Кто такая?

- Настя.

- Настя! Что с ней?

- Вроде обошлось... - Рая подняла голову: - Тебе плохие сны не снятся?

- А тебе?

- Мне снятся.

- А мне нет.

- Потому что ты! Ты появился тут, запутал всех, закрутил... Чего ты ходишь за мной, выпытываешь? - заговорила она, дрожа, поднося к глазам кулачки и опуская их. - Что ты сделал сам? Ты Машу, эту глупую, бросил, посмеялся над ней! Ты Настю обманул! Ты друга своего оставил, растоптал... Ты противный, холодный, жестокий... как пень!..

Никто еще не говорил ему такое.

Рая была как невменяемая, что на нее нашло? Не спасли мальчика? Но ведь она не просто кто-то: медицинская сестра. Ведь не глупа! А при чем тут Володя? Каким образом он его "растоптал"? Что не всегда отвечал на письма, не приезжал? Он работал на спасениях, и Володя знал... Но это ее бешенство, чисто женское, смешавшее все, было так похоже на забытье, что он не перебивал. Лишь отводил ее слова теми отрывочными возражениями, которые возникали в голове. Наверное, причина в том, что ей плохо, одиноко. Просто она устала!..

Он прижал ее руку к столу.

- Успокойся, перестань.

Она отдышалась:

- Что я наговорила! Прости, Жора.

- Как станешь моей, прощу.

- Ты все шутишь, а не прощаешь.

- Чепуха! А Насте передай... - И, беря ее руку опять, сказал, ужасаясь от того, что говорит: - Скажи ей, что мальчика я спасу. Я подниму его живым.

4

В салоне "Северянки" было тесно от народа, который ехал за зарплатой. Сидя среди сплавщиков леса, огрубелых на безлюдье, Суденко вспомнил о рыбаке. Быть может, Гриппа вернулся с ними? Ожидал, что кто-либо упомянет его имя. Но здесь, как водится, не называли ни имен, ни фамилий. Несколько человек, обсев маленький столик, играли в домино, ударяя с такой силой костями, что столик, и так весь в трещинах, грозил расколоться на части. Остальные торопили игроков, чтоб успеть сыграть самим.

Неожиданно среди сплавщиков Суденко увидел женщину. Обратил внимание на руки, с лиловым отпечатком стужи, необыкновенной красоты. Да и фигура обозначалась в ней, под толстой одеждой. Это были фигура и руки девушки, только очень большой. Хотя в разговоре мужчин проскальзывало соленое словцо, но произносилось оно как бы неосмысленно, без намерения ее унизить. С ней сплавщики обращались почтительно, даже бережно. Возможно, была их начальница - десятница, маркировщица бревен. Нечаянно перехватив его взгляд, она с какой-то чуткостью поняла, что она ему интересна, и поспешно сдвинула колени, хоть и сидела, как все, в ватных штанах. Спустя минуту посмотрел на девушку опять: она поправляла и поправляла волосы под шапкой, лицо у нее пылало.

Чтоб ее не смущать, поднялся и вышел.

Теперь освещение было только розовое. Нижний, оснеженный, ярус облаков угнало ветром, и даже высокие облака, стоявшие неподвижно, растрепало в вышине: не то ветер поднялся к ним, не то они к нему опустились. Ветер играл флагами на пароходах, поражавших шириной своих ржавых бортов, когда проходишь вблизи. На одних завтракали, на других только просыпались, и он видел девушек, полураздетых, похожих на медальоны в обводе круглых стекол. От этих пароходов скользнул взглядом по угольной дороге с кипящей грязью, пузырившейся под колесами машин. Сегодня они безостановочно возили не уголь, а мясо, и были видны угольщики, сидевшие среди красных мясных туш, как черные жуки. Потом повел по деревянным террасам, поймав себя на мысли, что там его дом. Такое ощущение приходило и раньше, когда чинил лодку с Гриппой, и представилась Рая наверху. Эта встреча произошла, и, оценивая ее сейчас, он боялся не того, что Рая его не любит. Пугало, что в ее нелюбви, возможно, нет неразгаданности, какого-то противоречия натуры женской, что так притягивало его к ней. А есть что-то иное, быть может, попроще и посущественней. Жизнь казалась простой и ясной, когда смотрел на других, и все так неимоверно запутывалось, когда начинал думать о себе.

Приехали...

Разноцветные домики Севморпути были полупустые.

В оранжевом домике, с нижнего этажа, позвонил секретарше Черноброва. Спросил, может ли его принять начальник гидробазы. Она собралась ответить, но ее опередил другой звонок. Пока она отвечала по нему, он ждал. Потом услышал:

- Петр Семенович не принимает.

- У него кто-нибудь есть?

По-видимому, она была неопытный сотрудник, если не сумела отреагировать на такой элементарный вопрос. Помолчав, произнесла с каким-то волнением:

- Он не в духе.

- Это неважно. Я приехал по вызову.

Она колебалась:

- Перезвоните через полчаса.

Положив трубку, понял, что зашел в навигационную камеру. Александра Александровна, корректор карт, куда-то вышла. На спинке стула, рядом с телефоном, остался висеть ее пуховый платок. Не зная, как убить время, принялся рассматривать фотографии деревянных кораблей, висевшие на стенах: "Якутия", "Прибой", "Заря", "Вест" - эти комельки с самоварными трубами, частично сожженные в Архангельске, частично затонувшие в арктических морях. Среди них был и "Шторм", Медвежьегорской судоверфи. Было написано, что Нансен взял его образцом для "Фрама" - своей ледовой каравеллы. Тут же, на отдельном стенде, появились фотографии погибшей команды. Суденко посмотрел: люди как люди. Ученый Чеченя был снят возле самолета, улетавшего на станцию. Радист Сергун, оказывается, служил на подводном флоте, и это многое объясняло. Не было только двух: мальчика и лаборантки.

Рассматривая фотографии, он прошел одну из комнат. Вторая комната с большим окном, забранным решеткой, была почти полностью отведена под шкаф. Этот огромный шкаф с картами создавал сумерки, и он не сразу разглядел фигуру возле окна.

Там сидела Маша.

Недавняя встреча с Раей еще стояла в голове, и поэтому Машу он воспринял более спокойно. Маша как лаборантка научного судна могла находиться здесь. Хотя все-таки странно, что не в больнице. Она смотрела в окно, не замечая его, и он боялся шагу ступить, чтоб ее не испугать. Он не знал, как она ведет себя днем, не имел понятия, что произойдет, и узнает ли она его вообще. В это время пролетел самолет, который ему помог. Перешагнув через кипы "Извещений мореплавателям", сваленные на пол, подошел и незаметно стал, пережидая долгий самолетный гул, который еще не кончился, когда Маша обернулась.