Федор Сологуб - Том 2. Мелкий бес Страница 64

Поэтому для внимательного читателя почти не надо говорить о том, что хозяин, Радугин, говорил приятным, слегка сиповатым басом и обладал весьма представительною внешностью.

Итак, Радугин на излияния своего гостя отвечал приятным басом, любезно улыбаясь:

– Это вовсе не так удивительно, как вам кажется, милейший Иван Иваныч.

По внезапно вспыхнувшим в его глазах лукавым и бойким огонькам сразу стало понятно, что он расположен к некоторой откровенности. Оттого ли, что дело было после обеда, или оттого, что Скворцов оказал Радугину довольно крупную услугу. Скворцов вообще мог быть весьма полезен Радугину, – так сложились их деловые отношения, и такова была служебная обстановка Скворцова. В благодарность за последнее устроенное Скворцовым дело Радугин сегодня угощал его обедом.

Скворцов, радостно чувствуя, что хозяин расположен к откровенности, продолжал изливаться в выражениях удивления. Он думал, что откровенность Радугина влечет за собою новое, приятное в смысле личных выгод дело. Да и вообще откровенность знаменует собою дружеские отношения, а быть на короткой ноге с самим Радугиным, конечно, для всякого в положении Скворцова лестно.

Радугин посмотрел в окно. Засмеялся чему-то.

Встал и подошел к окну, – и синее облачко табачного дыма красиво потянулось за ним. Радугин позвал гостя:

– Иван Иваныч, подойдите-ка сюда, посмотрите-ка на эти две лестницы.

Иван Иваныч, заранее на всякий случай улыбаясь, подошел к окну, глянул туда, куда показывал ему хозяин, и опять перевел глаза на Радугина с выражением заинтересованности и вопроса.

Радугин спросил:

– Как вы думаете, Иван Иваныч, кто из этих двух молодцов раньше доберется до верху, красный или черный?

Скворцов быстро глянул в окно, опять повернулся, из вежливости и чтобы не заставлять ждать ответа, к Радугину и сказал:

– Понятно, красный раньше доберется, – он выше, а лезут они оба с одинаковым усердием.

Радугин самодовольно захохотал, как человек, хитро подловивший в чем-то другого. Тогда Скворцов поглядел на улицу повнимательнее и засмеялся тоже. К стене противоположного дома приставлена была лестница, и взбирался на нее зачем-то рабочий, молодой парень в красной рубашке. А на стену дома падала тень от лестницы, и казалось при первом беглом взгляде, что две лестницы поставлены и что всходят по ним два человека, один в красной рубашке и другой в черной.

– Обман зрения удивительный, – говорил Скворцов и вежливо смеялся тем тоненьким гаденьким смешком, какой бывает только у маленьких человечков, когда они смеются сами над собой, чтобы угодить кому-нибудь большому и сильному.

Радугин отошел от окна, уселся опять поудобнее и сказал наставительно, с горы опыта и житейской мудрости:

– То-то вот обман зрения. Иногда обман зрения, иногда обман слуха, а иногда, глядишь, и кое-что более существенное навернется. Так-то вот и с моими заместителями.

Скворцов сторожко встрепенулся. Радугин помолчал, значительно и внимательно посмотрел на Скворцова и, видя, что интерес его весьма возбужден, самодовольно улыбнулся и продолжал:

– Никому я до сей поры об этих моих заместителях не рассказывал. А вот вам первому расскажу. Если вам не скучно послушать.

– Помилуйте, что вы говорите, – забеспокоился Скворцов, – я с величайшим вниманием и интересом выслушаю. Мне очень лестно, что вы меня удостаиваете вашей откровенности. Помилуйте, за счастие почитаю.

Даже покраснел от страха, что его может счесть Радугин не желающим выслушать.

– Хочется почему-то вам рассказать, – говорил Радугин, и видно было по его уверенному лицу и неторопливым движениям, что он и не ожидал иного ответа. – Правда, не без задней мысли. Да вот вы сами увидите сейчас в чем тут дело.

Скворцов радостно захихикал, всею фигурою выражая готовность служить с усердием и великим даже удовольствием.

– Вы думаете, я много работаю? – спросил Радугин, и хитрая усмешечка пробежала под его коротко подстриженными седеющими усами.

– Хе-хе-хе, шутить изволите! – весело ответил Скворцов. – Уж ежели вы не много работаете, то кто же тогда и работает!

– Да, вот все так думают, – продолжал Радугин, – а ничуть не бывало. Моя работоспособность – самая ординарная. Правда, что я не лентяй. И делаю я, точно, много. Так много, что и вы не поверите. Да и никто. Больше делаю, чем об этом знают мои друзья и недруги. Да-с, гораздо побольше. И делаю все это я не сам, а при помощи таких особых, запасных человечков. Как это вам понравится?

– Запасных? – робко спросил Скворцов.

Его лукавые серые глазенки воровато шмыгнули по всем углам просторного кабинета и опять уставились на хозяина с тревожным выражением любопытства и непонимания.

Радугин помолчал. Нахмурился. Внимательно посмотрел на Скворцова. Видно было, что раздумывает снова, стоит ли говорить совсем откровенно. Наконец решился. Уверенно усмехнулся. Бросил остаток сигары. Заговорил тоном рассказа, с приемами человека, привыкшего говорить и чтобы его слушали, – и Скворцов уселся поудобнее и поспокойнее, видя, что предстоит выслушать целую историю.

– Давно это самое дело у меня началось, еще когда я совсем зеленым мальчишкой был, – рассказывал Радугин. – Шел мне тогда пятнадцатый год. Жили мы летом в нашем имении, в Нижегородской губернии. Житье мне в то лето было совсем не привольное, потому что приставлен был ко мне некий, изрядно-таки нескладный и непокладливый студент. А приставлен ко мне он был по той горестной для меня причине, что предстояла мне осенью переэкзаменовка.

– Невесело, – участливо вздохнул Скворцов.

– Да-с, весьма невесело, – согласился Радугин. – Вырвешься когда на волю, только о том и думаешь, как бы удрать подальше от моего ментора, – осточертел он мне невообразимо. Вот однажды в жаркий день забрался я в лес, в самую чащу. Уселся там на краю какого-то нелепого и невзрачного оврага. Там, в поле, жарища нестерпимая, – а здесь, в лесной тиши, очень приятно – прохладно, и так смолкой попахивает, а внизу, в овраге, какие-то цветочки, метелки белые, на вид некрасивые, а туда же, пахнут довольно приятно. Сижу, глазею, то помечтаю, а то больше предаюсь грустным размышлениям о невеселых моих обстоятельствах. Отдыха настоящего за лето нет, а между тем скоро и осень настанет, и опять начнется несносное хождение в эту треклятую гимназию и постылый зубреж. Как вспомнишь какую-нибудь учительскую физиономию, так в жар и холод от отвращения кинет.

– Да-с, по большей части, несимпатичный народ, – поддакнул Скворцов.

Радугин лениво и слегка насмешливо глянул на Скворцова и продолжал рассказывать:

– Вдруг, – можете себе представить! – вижу перед собою лесного человека. Никогда раньше мне никакая чертовщина не являлась, а тут вдруг – извольте радоваться!

– От жары, надо полагать, – робко вставил Скворцов.

– Ну уж не знаю, от жары ли, от чего ли другого, – с некоторым неудовольствием ответил Радугин, – да и какая там в лесу жара! Это в поле, точно, было жарко, а там, я вам уже говорил, было довольно прохладно. Конечно, тепло, но не настолько все-таки, чтобы мерещиться невесть что стало. Как бы то ни было, сидит этакая противоестественная образина, – маленький такой, весь вершка в три. Весь зеленый. Сидит на каком-то сучке, хвостиком потряхивает и посмеивается. Рот до ушей, уши болтаются, – красавец, нечего сказать. И так я тогда растужился да размечтался, что нисколько не был удивлен появлением этой хари богомерзкой. И даже, – представьте! – говорю ему: «Хоть бы ты, немытька, мне помог». А он мне отвечает: «Что ж, помогу».

– Скажите! – с удивлением воскликнул Скворцов.

Радугин продолжал:

– Ну, слово за словом, разговорились мы с ним. Он мне и говорит: «Ты сам ничего не делай, ни уроков сам трудных не учи, ни работ не пиши. А есть такие ненужные людишки, которыми можно овладеть. Они на вид как будто и настоящие люди, и все у них на своем месте, и они все как все делают, а по-настоящему-то их и нет вовсе. Так, видимость только одна, а человека нет. Ни души у него, ни воли, ничего нет. Сам для себя он не нужен, а всю работу человеческую он может сделать почти как настоящий человек. Только надо его наставить, завести, как машину, а уж он пойдет и сделает все, что тебе надо». – Я его, понятно, спрашиваю: «Голубчик немытька, да научи, как же это сделать, будь благодетель». – А он говорит: «Для этого я дам тебе такой талисман». Сбегал куда-то очень проворно и принес мне вот эту штучку, которую я с тех пор храню как зеницу ока. Показать?

– Пожалуйста, покажите, это так интересно, – попросил Скворцов, улыбаясь нерешительно и не зная, очевидно, как относиться к словам хозяина, принять ли их в шутку или всерьез.

– А вы не боитесь? – спросил Радугин.

Его лицо вдруг сделалось строгим и значительным. Скворцов почувствовал себя почему-то неловко. Неуверенным голосом сказал он: