Сестрины колокола - Ларс Миттинг Страница 64

Поднимаясь к пастбищу, Астрид лишь раз обернулась посмотреть, как продвигается разборка церкви. От шпиля остался только каркас, гонт с крыши сняли. Вокруг церкви суетились казавшиеся издали крохотными рабочие, и все село выглядело чужим.

Коровы и сами прекрасно знали дорогу, некоторые так рвались в горы, что чуть ли не бегом устремлялись вверх по склонам, ведь их ждали зеленые луга, а еще выше – сочная болотная трава и молодые листочки карликовой березы.

В первый вечер Астрид, не закончив дойку первой коровы, отодвинула табурет и с жадностью напилась парного молока прямо из деревянного ведерка. Все последующие недели она сбивала масло, потом ела его и не могла наесться: масло с лепешками, лепешки, накрошенные в молоко, потом еще лепешки с маслом и молоко с лепешками. Раз в неделю приходил Эморт с Олине помочь ей варить сыр, и все вместе они им объедались.

Черныш опять притащил мышь. Ухватив за хвост, швырнул ее за изгородь. Тут-то Астрид и увидела, что с гор спускается мужчина с ружьем и кладью дичи. Это был Адольф с хутора Халлфарелиа. Завидев Астрид, он повернул к калитке; девушка открыла ему, и он присел, опустив кладь до земли, скинул лямки. Рога были отпилены, поэтому Астрид спросила:

– Это важенка?

– Нет, их еще рано стрелять. Могут отелиться. Это молодой самец.

– А, вот оно как.

– Самцов вообще-то тоже рановато стрелять, – сказал Адольф, – но что поделаешь.

– Да уж, что поделаешь.

– Дa, так ведь и со всем остальным.

Забитого оленя Адольф нес в деревянной раме, которую сам же и сделал; он рассказал, что две ночи провел в горах, прежде чем вышел на след дичи. Астрид попробовала поднять его ружье – тяжелое, заметила она, а он рассказал, что это у него старая однозарядная винтовка «Каммерладер» Конбергской оружейной фабрики. Астрид так щедро угостила его молоком и лепешками с маслом, что он не сумел осилить всего.

– Спасибо, Астрид, – сказал он, отирая губы рукавом. – Больше не могу, и мне как раз хватит до дома.

Они сошлись во мнении, что по пути ему наверняка будет попадаться народ, кто-то, может, и с лошадью: подвезут. Адольф собрался уходить и накинул лямки на плечи.

– Н-да, вот ее и нет больше, – сказал он. – Старой-то церкви.

– Нет, – вздохнула Астрид.

– Странно как-то без нее.

Она молча кивнула.

– Вижу, тебе не понравилось, что ее разобрали.

– С души воротит, как подумаешь, что надо будет возвращаться в село.

– А слышала, как колокол грохнулся?

– Эморт заходил, рассказал.

– Странное дело.

– Точно, странное дело.

Она спросила, успел ли он вставить новую дверь в стену овчарни.

– Успел, – сказал Адольф. – А у тебя все вышло, как ты хотела?

На это она ответила «да», но так, что расспрашивать дальше он не стал. В дорогу она дала ему большой кусок сыра. Этому арендатору была предоставлена большая свобода: невелика цена ради того, чтобы он снабжал их мясом вольных животных вроде северного оленя. Астрид чувствовала: им надо бы еще что-то сказать друг другу, чтобы он пообещал ей что-то. Однако она никак не могла сформулировать, что именно, будто мысль вылетела у нее из головы тотчас, как она осознала: эта мысль такая важная, что надо бы ее записать. Адольф, привычный к тяготам жизни в горах, забрал ружье, порох и оленину и приготовился уходить. Но прежде он снял тушу с рамы и отхватил от нее отличный кусок шейного зареза для Астрид. Она пожарила мясо на сбитом ею же свежем масле, из косточки сварила суп – свежее мясо она ела впервые после Рождества.

На следующее утро упрашивать коров выйти из стойла не пришлось. Они бросились было уплетать травку перед коровником, вовсю работая языком, но она погнала их к болотам, покрикивая и замахиваясь хворостиной. Они шли и вдыхали сменяющиеся запахи – от прохладного благоухания смолы в тени елей вокруг пастбища до горьковатого аромата проклюнувшихся в березовой рощице листочков. Скотина вольготно чувствовала себя на ровной поверхности земли и лениво слизывала росу.

Тут на Астрид нахлынули мысли о Герхарде Шёнауэре. Она надела кольцо и покрутила его на пальце.

Как неожиданно повернулась жизнь.

Но впереди ей виделась пропасть. Она пыталась представить себя в Дрездене, в Саксонии, в этой стране с другого конца Майеровского «компаньона», и вдруг будто с гор слетело на нее четкое осознание: она хочет уехать во что бы то ни стало. Но если уедет, дорого за это заплатит.

Придется проститься с матерью, с отцом, с сестрой и братьями. Неизвестно, доведется ли ей потом повидаться с ними. Пойдут шуточки про то, что она досталась Герхарду в придачу к церкви. Герхард говорил, что она станет супругой архитектора, но хочется ли ей этого? Звучит так же старомодно, как супруга пастора. И по-немецки она не говорит, и немкой не станет. Подумают, наверное: вот, мол, подобрал заморское чудо; улыбается гостям, но ни слова не понимает. И вообще, что еще там будет по-другому? Как будут проходить дни? Что изменится, если она станет супругой? И такой ли он цельный и чистый, Герхард Шёнауэр, как она надеется? Какие тайны скрываются в нем, в человеке, который рисует мир таким, каким сам хочет его видеть?

Коровы спокойно паслись, другие девушки не предупреждали о появлении медведей или волков, и Астрид отправилась назад, приветствуя попадающихся навстречу знакомых. Вокруг расстилались луга с пасущимися на них стадами, кое-где виднелись охотничьи хижины, сложенные из посеревших бревен: обычное лето на горном пастбище.

Обогнув выступ скалы, далеко внизу Астрид увидела его, в порыжелом коричневом пальто, с удочкой в руках. Он казался чем-то расстроенным: написал записку на клочке бумаги и засунул ее в щель между дверью коровника и рамой. Потом вышел за калитку и, оглядевшись, направился к ручью.

И ей стало ясно, что нужно признаться себе в главном: она обрадовалась, увидев его.

Но достаточно ли она обрадовалась, чтобы уехать с ним в Дрезден?

Он скрылся за поворотом, а она все стояла, глядя ему вслед.

Потом заторопилась дальше. Толкнула было дверь в коровник, но тут дунул ветерок, и записка, написанная Герхардом, упала на землю; следующий порыв ветра подхватил ее и унес.

«Ну, послушай! – сказала она себе. – Вон он идет, Герхард Шёнауэр! Жизнь прямо сейчас кипит, давай, вперед, в это кипение, и отдай ему весь жар, который в тебе есть».

Она побежала за ним следом и сразу почувствовала себя легко и свободно. В следующий