Никто не знает Сашу - Константин Потапов Страница 65

Как-то Сашу позвали выступать на телевидение – знакомый бард заболел и не мог сам. Саша нервничал, готовился и даже забыл спросить, что за передача. Уже в лифте Останкино узнал, что это «Давай поженимся». Саша сбежал за полчаса до записи. Огромная редактор по гостям бежала за ним по первому этажу с воплем: «Жених, вернитесь! Охрана, держите жениха! У нас бард сбежал!» Помню, мы в этот вечер напились вдвоём на нашей первой общей съёмной квартире и каждый раз, когда Саша отлучался в туалет, я кричала – жених, вернитесь. У нас бард сбежал – вообще стало мемом для группы «Зёрна». До того, пока Саша реально не сбежал в Индию.

У Саши были десятки ситуаций, где слава прошла буквально в миллиметре от его головы. Саша называл это венец безвестия. В шутку завещал похоронить его в плацкартном вагоне. Однажды Сашу почти взяли на шоу талантов на «России 1» – но в последнюю секунду передумали и позвали Уриевского. Сказали, что Саша слишком мрачен, надо с юмором. Эх, они не видели его в 2008, обёрнутым в Киркорова.

В другой раз Саша должен был выступать под Новый год на разогреве у очень известного барда, настоящего Мэтра. За день до выступления выяснилось, что концерт пройдёт в баптистской церкви и для прихожан. Оказалось, Мэтр под конец жизни ударился в религию… Саша отказался, сославшись на сильную ангину. Так как врать Саша не умел, в день концерта он действительно разболелся и неделю полоскал горло.

Но что мне всегда нравилось – Саша научился относиться ко всему этому достаточно легко. Его не смущали успехи коллег по цеху и даже слава друзей. Всё начало разваливаться, когда что-то начало получаться у меня. Такого предательства Саша вынести не мог. Может, это глупо, но у меня в голове сейчас две картинки. Одна – это Саша стоит посреди нашей квартиры, в день самой последней ссоры и говорит мне самые жестокие слова в жизни. Другая – снег, 2008-й, Саша, завёрнутый в сорванную афишу Киркова, за несколько лет до нашего первого поцелуя, смотрит только на меня, только на меня и поёт, что он не знал, что любовь может быть жестокой.

20. Идущий к афише

Где же он, где, я так хотела с ним сфотографироваться, да бог с ним – просто обнять, отдать ему тепла за такой сложный концерт, где он сгорал для нас, а мы этого не оценили, не отдали ему вовремя, и теперь так хочется отдать ему тепло. А он исчез, выскользнул через чёрный ход что ли, как-то взял и выпал из кадра, а тут уже целая толпа у сцены – недоумевает, где же –

– так, наверное, она думает, эта девочка с десятым айфоном. С диском на подпись в очереди. С алыми губами, вот это всё. Хочу сфоткаться со своим перегоревшим кумиром. Прям сделал её день, судя по фэйсу, ага. А мне вот надо взять у этого старпёра вью. Ну такое. Особенно, когда он сбежал. Прям постискренность. А я как бы, из-за этого всего пропустила приезд Гиперболоида. Отдали Эмме, а меня к

– наверняка так думает. Журналистка «Уездного». Бритый висок. А денег мне кому отдать? Саша, конечно, выдумщик. Официальничает. Оставил меня с этой толпой. Поклонницы. Журналистки. Но это ж моя работа. Деньги кому? Не матери же его отдавать

– так думает он про меня, и посматривает на меня, будто я виновата, что сын сбежал и хочет отдать мне выручку с билетов, деньги на дырку в зубе, сынок, зачем ты сбежал от нас, ведь ты играл так хорошо, это почувствовали все, а кто не почувствовал, или даже не пришёл (только сумка)

– (…) сто-о-оп! так, наверное, она думает про своего засранца, пока я курю на перекрёстке в мигании светофора, и жду такси, и допиваю из фляги, и вижу, как он уходит из чёрного хода, и стоит ему оглянуться, он увидит меня, и вот он оглядывается, и там нет никого не было, только его мысли, бесконечные мысли за других, падающая в себя матрёшка.

Вот трамвай, например. Ринуться ему наперерез под лезвие дождливых рельс. Б-р-р. Плохо. Пафосно. Немодно. «Дождливых рельс!». Неиронично, сука. Да и вожатую, вот эту в наушниках, с сердитым советским лицом – засудят. Дальше.

Классно было бы как «Бёрдмене». Чтобы пистолет. И прямо на глазах у всех. Чтобы эта сука из «Уездного» написала – нет, она напишет «Вторично». И та, которая почудилась в зале – пожмёт плечами. Урод. Вот как она подумает. Испортил настроение. Больной человек. Сука.

Справа у нас площадь. Слева Волга. Гитара бьёт по заду. Концертные кеды – насквозь. В ледяную жижу. Дождь хлещет по лицу. Стрельнуть бы сигарету у тех двух. Сука, что смотрите? Что я вам, романтический герой? Пафосен в своём пальто с гитарой? Иду тут через дождь? Думаете наверняка про меня – очередной говнарь. Воображает себя гением. Сука. Как нелепо. Пошли вы, ублюдки. Можно, конечно, налево. В Волгу. Упасть плашмя спичкой с моста. Шлёпнуться боком в чёрном пальто. Вскрылась недавно, тёмная, ледяная. Ох ты ж, блядь, герой романа. Какого моста? Ты ж не в Саратове. Здесь пляж. Можно заходить плавно, чтобы это чёрное пальто намокало, полы парили на воде, когда я по колено, по пояс, а они всё выше, будто не хотят вниз, а потом бы всё потяжелело, холод, тьма, спокойствие. Гитару бы выловили раньше. Чёрная утопленница в чехле. Пошлятина.

Я даже сдохнуть не могу, чтобы не обосраться. Хочу домой. Слечь и спать. Просто смириться. И плыть по течению. Пошлятина. Вся моя жизнь – пошлятина. Для этой эпохи – пошлятина, и пошли они тогда нахуй. Нахуй со своей иронией, постиронией, лайками, рэпом, ютубом, стэнд-апом, презрением к надрыву и к моей музыке, я уже за скобками, я выйду на полном ходу, ладно.

Надо тащить эту гитару дальше, пусть бьёт меня по заду. Впереди ещё Казань, Нижний, старость, смерть.

Это всё просто дорога. Накопилась. Просто усталость. А какая разница. Если твоя дорога – такая.

Вот звёзд перевозят как дорогие инструменты. В специальных чехлах. Концертный автобус. Дом на колёсах. Пятизвёздочный отель. Прохладная мякоть бизнес-класса. Вокруг свита. Им закачивают в горло раствор, если они заболеют. В их огромных гримёрках есть всё. Хорошо быть звездой, да, как тебя там,