Иван Тургенев - Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877 Страница 66

— Но я не могу остаться здесь больше! Меня здесь все оскорбляют. Сегодня еще эта глупая Анна Захаровна, при Коле, сказала мне, намекая на моего отца, что яблоко от яблони недалеко падает! Коля даже удивился и спросил, что это значит? Я уже не говорю о Валентине Михайловне!

Соломин опять остановил ее — и на этот раз улыбнулся. Марианна поняла, что он немножко посмеивается над нею, но его улыбка никогда никого оскорбить не могла. — Что ж это вы, милая барышня? Я не знаю, кто такая Анна Захаровна, ни о какой яблоне вы говорите… но помилуйте: вам глупая женщина скажет что-нибудь глупое, а вы это снести не можете? Как же вы жить-то будете? Весь свет на глупых людях стоит. Нет, это не резон. Разве что другое?

— Я убежден, — вмешался глухим голосом Нежданов, — что не нынче — завтра господин Сипягин мне сам откажет от дома. Ему, наверное, донесли; он обращается со мною… самым презрительным образом.

Соломин обернулся к Нежданову.

— Так для чего же вам бежать, коли вам без того откажут?

Нежданов не тотчас нашелся, что ответить.

— Я уже говорил вам, — начал он…

— Он так выразился, — подхватила Марианна, — потому что я ухожу с ним.

Соломин посмотрел на нее и добродушно покачал головою.

— Так, так, милая барышня но опять-таки скажу вам: если вы, точно, хотите оставить этот дом, потому что полагаете, что революция сейчас вспыхнет…

— Мы именно для этого и выписали вас, — перебила Марианна, — чтоб узнать достоверно, в каком положении находятся дела.

— В таком случае, — продолжал Соломин, — повторяю: вы можете еще сидеть дома довольно долго. Если же вы хотите бежать, потому что любите друг друга и иначе вам соединиться нельзя, — тогда…

— Ну, что тогда?

— Тогда мне остается только пожелать вам, как говаривалось в старину, любовь да совет; да если нужно и можно — оказать вам посильную помощь. Потому что и вас, милая барышня, и его — я с первого разу полюбил, как родных.

И Марианна и Нежданов, оба подошли к нему, справа и слева, и каждый из них взял одну его руку.

— Скажите нам только, что нам делать? — промолвила Марианна. — Положим, революция еще далека… но подготовительные работы, труды, которые в этом доме, при этой обстановке, невозможны и на которые мы так охотно пойдем — вдвоем… вы нам укажете их; вы только скажите нам, куда нам идти… Пошлите нас! Ведь вы пошлете нас?

— В народ… Куда же идти, как не в народ?

«До лясу», — подумал Нежданов… Ему вспомнилось слово Паклина.

Соломин поглядел пристально на Марианну.

— Вы хотите узнать народ?

— Да, то есть не узнать народ хотим мы только, но и действовать… трудиться для него.

— Хорошо, я вам обещаю, что вы его узнаете. Я доставлю вам возможность действовать — и трудиться для него. И вы, Нежданов, готовы идти… за нею… и за него?

— Конечно, готов! — произнес он поспешно. — «Джаггернаут, — вспомнилось ему другое слово Паклина. — Вот она катится, громадная колесница… и я слышу треск и грохот ее колес».

— Хорошо, — повторил задумчиво Соломин. — Но когда же вы намерены бежать?

— Хоть завтра, — воскликнула Марианна.

— Хорошо. Но куда?

— Тссс… тише… — шепнул Нежданов. — Кто-то ходит по коридору.

Все помолчали.

— Куда же вы намерены бежать? — спросил опять Соломин, понизив голос.

— Мы не знаем, — отвечала Марианна.

Соломин перевел глаза на Нежданова. Тот только потряс отрицательно головою.

Соломин протянул руку и осторожно снял со свечки.

— Вот что, дети мои, — проговорил он наконец. — Ступайте ко мне на фабрику. Некрасиво там… да не опасно. Я вас спрячу. У меня там есть комнатка. Никто вас не отыщет. Попадите только туда… а мы вас не выдадим. Вы скажете: на фабрике людно. Это-то и хорошо. Где людно — там-то и можно спрятаться. Идет, что ль?

— Нам остается только благодарить вас, — промолвил Нежданов; а Марианна, которую мысль о фабрике сначала смутила, с живостью прибавила: — Конечно! конечно! Какой вы добрый! Но ведь вы нас недолго там оставите? Вы пошлете нас?

— Это будет от вас зависеть… А в случае, если бы вам вздумалось сочетаться браком, и на этот счет у меня на фабрике удобно. Там у меня, близехонько, есть сосед — двоюродным братом мне приходится — поп, по имени Зосима, преподатливый. Он вас духом обвенчает.

Марианна улыбнулась про себя, а Нежданов еще раз стиснул руку Соломину да погодя немного полюбопытствовал:

— А что, скажите, хозяин, владелец вашей фаорики, не будет претендовать? Никаких неприятностей вам не сделает?

Соломин покосился на Нежданова.

— Обо мне вы не заботьтесь. Это вы совсем напрасно. Лишь бы фабрика шла как следует, а в прочем моему хозяину — все едино. И вам, и вашей милой барышне от него никаких неприятностей не будет. И рабочих вам опасаться нечего. Только предуведомьте меня: около какого времени вас ждать?

Нежданов и Марианна переглянулись.

— Послезавтра, утром рано или день спустя, — проговорил наконец Нежданов. — Мешкать более нельзя. Того и гляди, мне завтра от дома откажут.

— Ну… — промолвил Соломин — и поднялся со стула. — Я буду вас ждать каждое утро. Да и всю неделю я из дома не отлучусь. Все меры будут приняты — как следует.

Марианна приблизилась к нему… (Она подошла было к двери.)

— Прощайте, милый, добрый Василий Федотыч… Ведь вас так зовут?

— Так.

— Прощайте… или нет: до свидания! И спасибо, спасибо вам!

— Прощайте… Доброй ночи, моя голубушка!

— Прощайте и вы, Нежданов! До завтра… — прибавила она.

Марианна быстро вышла.

Оба молодых человека остались некоторое время неподвижны — и оба молчали.

— Нежданов… — начал наконец Соломин — и умолк. — Нежданов… — начал он опять, — расскажите мне об этой девушке… что вы можете рассказать. Какая была ее жизнь до сих пор?.. Кто она?.. Почему она находится здесь?..

Нежданов в коротких словах сообщил Соломину что знал.

— Нежданов… — заговорил он наконец. — Вы должны беречь эту девушку. Потому… что если… что-нибудь… Вам будет очень грешно. Прощайте.

Он удалился; а Нежданов постоял немного посреди комнаты и, прошептав: «Ах! лучше не думать!» — бросился лицом на постель.

А Марианна, вернувшись к себе в комнату, нашла на столике небольшую записку следующего содержания:

«Мне жаль вас. Вы губите себя. Опомнитесь. В какую бездну бросаетесь вы с закрытыми глазами? Для каго и для чего?

В комнате пахло особенно тонким и свежим запахом: очевидно, Валентина Михайловна только что вышла оттуда. Марианна взяла перо и, приписав внизу: «Не жалейте меня. Бог ведает, кто из нас двух более достойна сожаления; знаю только, чго не хотела бы быть на вашем месте. М.» — оставила записку на столе. Она не сомневалась в том, что ответ ее попадет в руки Валентины Михайловны.

А на другое утро Соломин, повидавшись с Неждановым и окончательно отказавшись от управления сипягинской фабрикой, уехал к себе домой. Он размышлял во все время дороги, что с ним случалось редко: качка экипажа обыкновенно погружала его в легкую дремоту. Он размышлял о Марианне, а также и о Нежданове; ему казалось, что будь он влюблен, он, Соломин, — он имел бы другой вид, говорил и глядел бы иначе. «Но, — подумал он, — так как этого никогда со мной не случалось, то я и не знаю, какой бы я имел при этом вид». Он вспомнил одну ирландку, которую он видел раз в одном магазине, за прилавком; вспомнил, какие у ней были чудесные, почти черные волосы, и синие глаза, и густые ресницы, и как она вопросительно и печально посмотрела на него, и как он долго ходил потом по улице перед ее окнами, и как волновался и спрашивал самого себя: познакомиться ли ему с нею или нет? Он был тогда проездом в Лондоне; — патрон прислал его туда за покупками и дал ему денег. Соломин чуть было не остался в Лондоне, чуть было не послал этих денег назад патрону, так сильно было впечатление, произведенное на, него прекрасной Полли… (Он узнал ее имя: одна из ее товарок назвала ее.) Однако ж преодолел себя — и вернулся к своему патрону. Полли была красивее Марианны; но у этой был такой же вопросительный и печальный взгляд… и она русская…

— Однако что ж это я? — проговорил Соломин вполголоса, — о чужих невестах забочусь! — и встряхнул воротником шинели, как бы желая отбросить от себя все ненужные мысли. Кстати ж он подъезжал к своей фабрике и на пороге его флигелька мелькнула фигура верного Павла.

Отказ Соломина очень оскорбил Сипягина: он даже вдруг нашел, что этот доморощенный Стифенсон уж не такой замечательный механик и что он, пожалуй, не позирует, но ломается, как истый плебей. «Все эти русские, когда вообразят, что знают что-нибудь, — из рук вон! Au fond Калломейцев прав!» Под влиянием подобных неприязненных и раздражительных ощущений государственный муж — en herbe — еще безучастнее и отдаленней взглянул на Нежданова; сообщил Коле, что он может не зажиматься сегодня с своим учителем, что ему надо привыкатъ к самостоятельности… Однако самому учителю этому не отказал, как тот ожидал. Он продолжал его игнорировать! Зато Валентина Михайловна не игнорировала Марианны. Между ними произошла страшная сцена.