Восемь белых ночей - Андре Асиман Страница 66

не забыл. Видишь ладонь? Она держала кончики твоих пальцев, когда ты плакала. А лоб – ты сказала, что он тебе нравится, с тех пор все мои мысли текут иначе. Затем, что рядом с тобой мне нравится моя жизнь, нравится, кто я такой, и если все на этом и завершилось бы, не встретиться с тобой означало бы жить в северной стране и ни разу не попробовать ни одного тропического фрукта. Аннона, манго, гуава, папайя – перечислю все, как остановки на Крестном пути, города на пути в Компостелу, остановки на местной бродвейской линии, включая станцию-призрак под Девяносто Первой улицей – именно там мы с тобой, Клара, упиваемся одной и той же кровью, словно две тени из загробного мира, которым нужно побыть вместе, прежде чем отправиться обратно к тем, кого называют живыми.

Тут меня как ударило: ты ведь забудешь и то, что была со мной знакома, да?

Ты не вспомнишь, что пути наши пересекались.

Я умру, а ты не узнаешь.

Я купил ей диск, на котором квартет Буша играет Пятнадцатый струнный Бетховена. Нестираемым маркером написал посвящение: «Heiliger Dankgesang[29] – для тебя. Это я».

Интригующе.

Тонко.

Мило.

Бессмысленно.

По делу.

Мне нравится.

Что-то подсказало: она посмеется и все же забудет.

В два пополудни, когда я подошел, Клара уже ждала меня внизу.

– Во вчерашнем фильме смысла ни на грош, – сказала она, едва другой Борис открыл перед ней двери. – Вовсе он не желал ее колено, он хотел ее, но знал, что никогда не получит, вот хитренький извращенец и согласился на коленку. Дешевая подмена. На деле он желал ее, но не хотел в этом признаваться. Или – так оно еще хуже – он ее не желал, но считал, что желать положено, вот и оказался в двусмысленном положении: желает ее, но не желает желать, вообще, наверное, никогда ее не желал…

– Как дела? – прервал я ее.

Она рассмеялась.

– Прекрасно. Тебе кажется, я не права?

– По-моему, у Ромера все мужчины… Да хрен с ним!

Она обмотала свой огромный цветной шерстяной платок вокруг головы, заправила под подбородок.

– Шарф! – И ни с места.

– Шарф, – повторил я, развязывая его и пытаясь соорудить узел, который ей нравился.

– Дай я, – вызвалась она.

А потом вложила свою руку в мою и внезапно зашагала к северу. Можно поймать такси, можно сесть в автобус – очень живописный маршрут, сказала она. Давай пройдемся, мне не холодно, сказала она. Я тут же расстроился, решив, что нас ждет очередная прогулка, требующая большого труда, а закончится она в ресторане, куда они регулярно ходили с Инки, где они с Инки делали то, ели сё, встречались с таким-то.

– Прекрасно знаю, что ты думаешь, ничего такого.

– Вот и хорошо, – сказал я.

– Мне все приходится продумывать, верно? Чтобы никто не дулся.

– Кто это дуется?

– Кое-кто, кого слишком легко рассердить.

– Тогда помолчу, – сказал я.

Шагая по совершенно безлюдным тротуарам Риверсайд-драйв, мы в конце концов вспомнили про баржи и гигантские танкеры.

– Вижу что-то вон там, впереди, – сказала она.

– Думаешь, это то, что я думаю?

– Возможно. Не более чем возможно.

Мы оба знали, что – нет. Просто таким образом мы воскрешали вчерашний день.

Мы шагали, и я то и дело поглядывал на дома вдоль Риверсайд-драйв. Сто лет не ходил по этому тротуару, а он совсем не изменился. На всех зданиях теперь было написано имя «Клара».

В какой-то момент зазвонил ее телефон. Она обшарила все карманы своего теплого пальто и в конце концов отыскала его.

– Очки не взяла, кто это? – спросила она, подавая телефон мне.

– Написано – Рикардо.

Она выхватила у меня телефон, отключила, спрятала.

– Кто такой Рикардо?

Мне всегда казалось, что вокруг нее множество мужчин, но почему она ни разу не упоминала этого Рикардо раньше?

– Инки. – Отрывистым тоном.

– Может, его в честь какого-то судна назвали?

– Нет. – В ее глазах это не выглядело смешным.

В ресторане оказалось пусто. За большим столом ближе к кухне уже устроился обедать персонал. Один из официантов сидел в одиночестве за отдельным столиком и читал Corriere dello Sport[30].

Как только Клара вошла, он поздоровался с ней по имени. Оказался совладельцем. Паста есть? Сколько угодно. Глаз он не поднял. Она пробралась за стойку, открыла какой-то древний холодильник, вытащила бутылку охлажденного вина и два бокала, попросила меня откупорить и отправилась на кухню, по дороге снимая пальто и разматывая сложные петли платка на голове.

Я смиренно откупорил бутылку, налил два бокала и тоже пошел на кухню. Вода, похоже, еще была горячей, так что она попросила Светонио «шваркнуть» туда пасту и разогреть соус. Есть еще курятина – можно обжарить, если она хочет. «Grazie, Svetonio»[31]. Она повернулась ко мне и, не представив нас друг другу, пояснила, что они знакомы давным-давно. Следует мне искать в этом особые смыслы? «Светонио позволяет мне приходить сюда и хозяйничать. Я весь год снабжаю его лучшими билетами в оперу. Уж поверь, не я в выигрыше от этой сделки, non è vero[32], Светонио?» «Да кто будет спорить с Кларой?» – сказал он.

Она нашла сухую сковородку, которую искала, вытащила из большого холодильника нарезанную курятину в целлофане, налила на сковородку оливкового масла. Светонио принес нашинкованные овощи.

– Ты так и собираешься там стоять?

– Нет, просто наблюдаю, – сказал я.

– Валяй, наблюдай. Девять минут – и обед готов. Лучше любых твоих планов, верно?.. Теперь лимон и приправы. – Она обращалась к себе, не ко мне.

Я следил, как один из официантов накрывает столик вдали от всех остальных, зато у самого эркера. Я вытащил диск, положил его на столик с ее стороны.

– Что это? – спросила она, когда мы подошли проверить, что все готово.

– Ein Geschenk.

– Für mich?

– Für dich.

– Warum?[33]

Я посмотрел на нее и не удержался:

– Потому что.

Она забрала нераспакованный диск на кухню. Я снова пошел следом, стоял и смотрел, как Светонио сливает пасту, раскладывает по двум глубоким тарелкам. Соус, сыр и то, что она назвала «и-чуточку-перчика», подражая официантам в ресторанах. Светонио выложил обжаренную курятину на блюдо, накрыл его другим, вынул овощи, и через несколько секунд мы уже сидели друг напротив друга. Кто-то даже умудрился принести нам большую миску салата.

– И что это такое?

– Мое любимое музыкальное произведение.

Да, но что означает «Это я»?

– Мои настроения, мысли, надежды, все, чем я был прежде, чем услышал эту музыку, и все, чем стал после, –