Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах Страница 66

Джон уставился на список, прочел такие названия, как «Дженерал моторс», Ай-би-эм, «Даймлер-бенц». «Боинг» или «Филип Моррис». Потянулся к большому калькулятору, начал складывать только миллиарды и остановился, дойдя до конца первой страницы, до пятидесятой позиции, а оставалось еще более шестисот миллиардов.

– Да я ведь действительно могу купить полмира, – пробормотал он.

Маккейн кивнул, словно учитель, довольный ответом самого трудного ученика.

– А когда вы купите полмира, – добавил он, – ваши деньги никуда не денутся. Они будут вложены. Это значит, что они как раз начнут зарабатывать еще больше денег. Денег, на которые мы сможем купить остальное.

То был один из магических моментов, которые навсегда остаются в памяти, как правильно высвеченные цветные диапозитивы. Джон сидел, смотрел на список из светло-и темно-синих названий и чисел, почти жалких чисел, если сравнивать их с невероятной мощью триллионного состояния, и в этот ярко освещенный миг впервые по-настоящему осознал, какую власть он получил в свои руки. Только теперь он понял, что собирается сделать Маккейн, понял весь размах плана и неостановимое движение, которое они собирались запустить. Они смогут сделать это. Просто потому, что не существовало никого и ничего, способного встать у них на пути.

– Да, – прошептал он. – Так и сделаем.

– Две недели, – произнес Маккейн. – Потом мы будем в Техасе.

Тут Джону пришел в голову еще один вопрос.

– Значит ли это, что практически все существующие крупные нефтяные концерны восходят к рокфеллеровской «Стэндарт ойл корпорейшн»?

– Не все. Корни «Шелл» – в Нидерландах и в Англии, они никогда не имели никакого отношения к «Стэндарт ойл». «Эльф Аквитань» – французская компания, «Бритиш петролеум», как ясно уже из самого названия, – английская. – Маккейн наклонился вперед. – Но видите? Кое-кто уже пытался двигаться в нашем направлении. Проблема Рокфеллера заключалась в том, что он пришел слишком рано. В принципе, он не знал, что делать с властью, которую получил. Если бы он жил сейчас, во-первых, ему не удалось бы разделить «Стэндарт ойл» на филиалы, а во-вторых, он знал бы, что час пробил. Вероятно, он последовал бы такому же плану.

Еще в тот же день компания «Фонтанелли энтерпрайзис» объявила о своем намерении поглотить «Эксон». Основной капитал предприятия к тому моменту составлял 91 миллиард долларов, тогда как собственный капитал не превышал и сорока, разделенный на части в два с половиной миллиарда каждая, находившиеся в руках у шестисот тысяч зарегистрированных акционеров. Текущий курс составлял 35 долларов, Фонтанелли предложил 38 за акцию.

Правление компании «Эксон» тут же созвало внеочередное совещание с целью обсудить ситуацию. То был шок; производственно-экономические средства были настолько велики, что компания могла чувствовать себя застрахованной от попытки поглощения. Но никто не был готов к инвестору, для которого лишний миллиард роли не играет.

Связались с крупнейшими акционерами, подумали о том, чтобы самим купить большие пакеты акций и предотвратить тем самым передачу контроля. А пока курс на бирже неуклонно возрастал, даже перерос ставку в 38 долларов, и все поняли, что компания «Фонтанелли энтерпрайзис» владеет практически бесконечным количеством денег. Курс стал подниматься выше, в заоблачные дали: словно в лихорадке, пытались инвесторы присоединиться к числу акционеров «Эксона», поскольку безумный миллиардер из Лондона якобы был готов заплатить любую цену.

– Идет игра на нервах, – говорили люди, считавшие себя биржевыми профессионалами, когда курс перевалил отметку 60 долларов. – Если он хочет иметь «Эксон», он заплатит.

Лондон отреагировал сдержанно, курс достиг 63,22 доллара, когда на информационном табло появилось одно из таких сообщений, от которых все внутри переворачивается и человек понимает весь масштаб случившегося. Джон Сальваторе Фонтанелли, сообщали хорошо информированные источники, сказал, что «в таком случае мы купим “Шелл”». И на следующий день акционерам всех остальных крупных нефтяных концернов были выдвинуты предложения о поглощении.

Все, кто купил акции «Эксона» по невероятно высокой цене, в панике бросились их продавать. Глупо, но новость успела разлететься, и никто больше не хотел их покупать. Курс камнем летел вниз.

Маккейн следил за цифрами на Нью-йоркской бирже с помощью своего монитора в Лондоне, излучая напряженное спокойствие предохранителя на бомбе.

– Сейчас, – мягко произнес он в телефонную трубку, когда курс достиг отметки 32,84 доллара.

Две недели спустя во всем мире сотрудники компании начали выбрасывать старую бумагу для писем, чтобы заменить ее новой, с шапкой «Эксон – Фонтанелли корпорейшн».

На этот раз они оказались на первых полосах всех газет, по всему миру. Не вышло ни одной программы новостей, где не говорилось бы в первую очередь о поглощении «Эксона». Если бы основную мысль всех известий пришлось бы выразить в двух словах, то они были бы такими: «чистейший ужас».

Сразу же стало ясно даже последнему журналисту, что означает частное состояние в один триллион долларов. Во множестве спецвыпусков, дискуссий и интервью по всему земному шару объяснялось то, что говорил Маккейн Джону еще во время их первой встречи: что одно дело, когда крупный инвестиционный фонд или банк распоряжается сотнями миллиардов долларов, и совершенно иное – когда одному человеку по-настоящему принадлежит та же самая сумма.

– Разница, – подытоживал знаменитый лорд Питер Роберн в интервью одному из самых авторитетных журналистов в области мировой экономики, – заключается просто в том, что, принимая решения, Фонтанелли может плевать на рентабельность. Это делает его непредсказуемым. Можно даже сказать – свободным.

Такая степень свободы вызывала подозрения. Министры экономики напоминали о социальной ответственности. Главы профсоюзов всерьез задумывались о подобной концентрации денег и влияния. Председатели советов правления других крупных концернов пытались излучать уверенность в себе и показывать, что все под контролем.

Повсюду шептались: что будет дальше? Некоторые журналы, среди которых были и серьезные финансовые издания, публиковали точные карты мира, где красиво, с изображениями логотипов фирм и их стоимости на бирже, демонстрировалось, как может выглядеть всемирный концерн Фонтанелли.

– Они делают половину работы за наших аналитиков, – с ухмылкой комментировал Маккейн.

Один не очень серьезный журнал довольно подробно рассчитал, какие из мелких африканских стран может полностью купить Фонтанелли, со всей землей, со всем, что есть у государства. Не было двух одинаковых прогнозов. В принципе, судя по всему, произойти могло все, что угодно.

На Рождество Джон принял неожиданное приглашение Маккейна на ужин с ним и его матерью.

Миссис Рут Эрнестина Маккейн страдала прогрессирующим ревматизмом; она сидела, скрючившись в своем слишком большом кресле с обивкой в цветочек, но тем не менее излучала непреклонную решимость противостоять болезни. Серо-голубые глаза смотрели пристально, покрытое мимическими морщинами и старческими пятнами лицо обрамляли густые волнистые седые волосы.

– Вам нравится ваш замок? – поинтересовалась она.

– Пока что трудно сказать, – ответил Джон. – Я живу там всего неделю.

– Но ведь получилось красивое здание, не так ли?

– Да, конечно. Очень красивое.

– Вы должны знать, – с улыбкой вставил Маккейн, – что моя мама пристально следит за тем, что пишет желтая пресса. Поэтому возможно, что она знает ваш замок лучше вас.

– Ах! – отмахнулся Джон. – Думаю, это не очень сложно.

На столе рядом с ней лежало несколько подобных журналов. Беглый взгляд на них заставил Джона с облегчением заметить, что хотя бы леди Диана по-прежнему оставалась на своем месте, то есть на первой странице.

Странно было видеть Маккейна первый раз, так сказать, в домашней обстановке. В офисе он напоминал работающую на высоких оборотах динамо-машину, бьющую током, поскольку находился в постоянном движении, целеустремленный до безрассудства, а в этот вечер, в собственном доме, спокойный в общении со своей престарелой матерью, он казался совершенно расслабленным, настоящим и пребывающим в хорошем расположении духа человеком.

Дом – исполненное достоинства белое здание, построенное на сломе веков, – располагался на тихой улице нешумного предместья Лондона и рядом с остальными роскошными виллами казался почти неприметным. Для матери Маккейна, которая могла передвигаться только с большим трудом, был оборудован современный стеклянный лифт, нарушавший архитектурную гармонию холла, но, несмотря на это, в здании можно было снимать фильм, действие которого разворачивалось бы в довоенное время, не слишком изменив при этом обстановку.

Еда была вкусной, но недорогой, почти домашней. На стол подавала полная экономка, единственная служащая в хозяйстве Маккейна, как довелось узнать Джону, за исключением сиделки, которая приходила два раза в день на час или два, чтобы присматривать за миссис Маккейн.

Когда Маккейн ненадолго вышел из-за стола, его мать указала на большую, обрамленную простой стальной рамой акварель, висевшую