Забавные повадки людей - Гала Рубинштейн Страница 68

Он тебе непременно правду скажет, потому что боги не врут. Это ниже их достоинства.

Но если честно, мне это кажется какой-то литературщиной дурного пошиба. Ну, я понимаю, подкинуть тебе немножко денег — это вполне хороший тон для тяжело больного демиурга. А убивать... Фи, это как-то неинтеллигентно. Хотя черт их всех разберет, я в последнее время вообще людей перестала понимать. Вот получу Нобелевскую премию и куплю себе какой-нибудь дешевенький островок в Тихом океане. А то я так не играю — если уж всё равно экзистенциальное одиночество, то зачем тогда соседи? Мне и то и другое не потянуть, годы мои еще пока не те. Так что остается один выход — необитаемый остров. Или даже лучше — необитаемая планета. Опустите мне веки, укусите меня змеёй, засыпьте мое тело песком, короче говоря. А я шарфик поправлю, улыбнусь загадочно, и только вы меня и видели. Потому что сил никаких нет на социальные взаимодействия, черт их побери совсем...

Здравствуй, моя радость!

Извини, что давно не писала. Пару дней назад, разбирая документы, наткнулась на медицинскую страховку, которую сделала пару месяцев назад, по наводке Этьена, как я теперь понимаю. На сон грядущий читала страховой полис, после чего меня всю ночь мучили кошмары. Я попадала в аварию, тонула в пруду, а под утро на меня напала стая диких кабанов. Нель, ты биолог, вот скажи мне: дикие кабаны ходят стаями? Или бродят по лесу в одиночестве, мучительно завидуя волкам или хотя бы баранам? Из всего перечня мне не приснился только пожар и падение с высоты. Что я не замедлила восполнить наяву: утром вышла на набережную и свалилась с лестницы. Как выяснилось впоследствии, вывихнула запястье. После чего села на камушек выкурить утешительную сигарету и подожгла прядь волос. Самое смешное, что за вывих я действительно получу немножко денег. Только надо будет осторожно с ними обращаться: на солнечном свету они могут превратиться в саламандру. Нелька, я не буду спрашивать, ходят ли саламандры стаями, ты мне только скажи — они не кусаются? А то я хотела бы как-то подготовиться, хотя бы морально.

Теперь по ночам просыпаюсь оттого, что грызу повязку на руке. Какой-то мелкий ужас тоненьким голосом вопит еле слышно, что тесно, страшно, больно, что его похоронили заживо, что воздуха не хватает, а дальше уже просто скулит жалобно. Я баюкаю, пою песенку, иду в ванную выпить таблетку, но сворачиваю на кухню и пью коньяк — почему бы мне его с вечера не поставить возле кровати, ты не знаешь? Хотя, конечно, это было бы слишком просто.

Самое ужасное, что я после этого вывиха наконец-то поняла: всё кончено, Олега нет и не будет больше никогда. Как будто через маленький разрыв связок заползла чернота, и вся моя тщательная защита, вся моя философская мудрость развалилась на мелкие кусочки. Наподобие этих новых лобовых стёкол, которые вообще-то никогда не бьются, но если уж все-таки бьются — то вдребезги. Никаких компромиссов.

Вот ведь странно, если подумать. Каким-то мистическим образом внутренняя цельность неразрывно связана с внешней целостностью. По крайней мере у меня. От малейшего пореза на коже рождается трещина и растет с каждым днем, прорастает корнями вглубь, и вот уже оглянуться не успеешь, как она щекочет самое нутро, по капельке вливая в душу холод и пустоту.

Может, есть какое-нибудь логическое объяснение, как ты думаешь? Может, это природа так специально придумала, чтобы мы с ранами на теле не прыгали, как клоуны, а забивались в угол и зализывали ранку, пока не затянется, и слёзками поливали, чтоб никакой злой микроб не проник...

Так что я планирую посидеть пару дней дома, тем более что заняться мне совершенно нечем. До отъезда еще целая неделя, менять билет хлопотно, да и незачем, а погода за окном необыкновенно мерзкая, даже для побережья.

Собираюсь сегодня варить борщ одной левой. И если мне это удастся, то готовься к тому, что вы меня потеряете: я сбегу с бродячим цирком, чтобы не губить призвание.

Только не говори мне, ради всего святого, что я уже давным-давно в труппе, — я, если честно, и сама догадываюсь.

Целую тебя нежно.

«Морской дьявол, — говорит она, — а Морской дьявол. Ты почему все время плачешь?»

Я пожимаю плечами и вытягиваюсь на мокром камне.

Какая разница?

Ты смеешься, я плачу, но ведь об одном и том же, душа моя, об одном и том же.

Не надо слов, лучше побрызгай на меня водой. А не то кожа потрескается — потом за три луны не залижешь.

Она берет ракушку, подставляет под волну и опрокидывает мне на живот.

Потом зачем-то подносит ее к уху и смеется.

Зря ты волновалась, долетели мы нормально. Не знаю, как там у вас в Марселе, а у нас в Эдинбурге погода — просто какое-то наказание господне. Третий день дождь, град и собачий холод. Как мне удалось вытащить Костика из гостиницы с камином и баром — понятия не имею. Теперь он бурчит, что я черствая и бездуховная, а это, между прочим, неправда. Вчера, например, я очень остро ощутила бессмертие, а это говорит о высоком духовном развитии, так в журнале «Космополитен» пишут. Хотя единственный журнал, которому я верю безоговорочно, — это «Nature», но они про бессмертие вообще ничего не пишут, а это как-то подозрительно. Может, заговор?

Прошли мы с Костиком по местам боевой славы. Во-первых, вроде как разведка боем, а во-вторых, местный университет — самая любимая моя альма-матер из всего сонма альма-матерей, в которых мне довелось поучиться. А потом засели в библиотеке, обложившись всевозможными списками: список патентов за последние пять лет, список всех фирм и лабораторий Шотландии и самый главный список — всех участников университетского семинара. Потому что, если мне не изменяет интуиция, всё сходится на университете. Может,