Татьяна Толстая - Двое (рассказы, эссе, интервью) Страница 7

Краем уха она слышала, как комсомолец с серым лицом говорил доценту-биологу:

«Сожалею, но вам придется прийти еще раз. Сколько газа добыто за пятилетку, не знаете, задачи коммунистов Непала сформулировать не можете…»

Маринин экзаменатор вынул расческу, провел ею по редким волосам, дунул на нечистые зубья, вздохнул и поставил нужную подпись.

Партком университета заседал в мраморном Петровском зале. Бывалые учили новичков:

— Как вызовут в зал, проходи на середину, там стул стоит. Предложат сесть — садись. Будут читать твою характеристику — сиди. Как начнут задавать вопросы — встань. Тот, кто продолжает сидеть, не уважает партком.

— Может, вообще не садиться?

— Нет, если скажут сесть, то надо сесть обязательно.

Маринину характеристику читала дама-юрист, стерва высокого класса. О количестве печатных работ неразборчиво бубнила, а о разводе — громким, звонким голосом.

— Будут вопросы товарищу?

— Товарищ Петрова в Данию собралась, а в своей-то стране, что, уже и смотреть нечего?

Секретарь парткома неожиданно вступился:

— Марина Николаевна еще молодая. Успеет и по своей стране поездить. Вот вы на неделю за границу уедете, а муж-то справится один?

Шутка, поняла Марина. Надо смутиться и потупиться, застесняться. Они это любят.

— Мужа одного оставлять нельзя. А то как бы чего… Следующий!

Райком КПСС был последним барьером, который предстояло взять. Из райкома бумаги попадут туда, где их будут изучать в тиши и вопросов не зададут. В райком рекомендовали идти, одевшись аккуратно, но некрасиво. Никакой косметики, никаких французских духов! Комиссия состояла из трех женщин с партийными прическами — белыми начесанными «халами». Райкомовские женщины терпеть не могли молодых преподавательниц из вузов.

Марину вызвали одной из последних, впереди прошли две автобазы и завод «Вибратор». «Халы» устали и смотрели неприязненно.

— В ленинских субботниках участие принимаете?

— Конечно, каждый год участвую.

— На овощебазу ходите?

— Раз в месяц по графику.

Женщина с брезгливым ртом, проткнув высокую прическу остро отточенным карандашом, осторожно почесала им голову:

— Университетские хуже всех на базе работают. Белоручек много. Капусту зачистить не умеют. Наверно, образование мешает. У нас есть сводки за прошлый месяц — десять человек из ЛГУ на проходной задержали: выносили чищенные лимоны.

Другая женщина перечитывала Маринину характеристику, шевеля губами.

— Первый-то муж женился или нет? Дети у него есть от новой жены?

Таких теток Марина любила: с ними всегда можно было найти общий язык. Бабское любопытство надо удовлетворять, рассказать о личной жизни подробно, с юмором, себя не жалеть. Им ведь интересно послушать. После Марининых рассказов о том, кто с кем живет, женщины потеплели, и стало ясно: райком пройден.

Осталось последнее, добыть справку о здоровье. Терапевт в пуховом берете, мельком взглянув на Марину, начала строчить направления: к невропатологу, лору, гинекологу, рентгенологу… Анализы крови и мочи.

Тридцать лет исполнилось? Значит, еще и кардиограммочку сделаем… Мочу и кровь надо было сдавать до восьми утра, а остальные врачи принимали, как назло, после шести вечера. Пока Марина ловила невропатолога, анализы успели устареть, и их пришлось сдавать по второму заходу. «Неси всем по коробке конфет», — советовали коллеги. «Как же я эту коробку буду всучивать?мучилась Марина. — Прямо с порога или раздетая во время осмотра, или класть на историю болезни, пока врач моет руки за ширмой?»

Просидев в очереди перед кабинетами, Марина перечитала все стенные газеты. В каждой поликлинике есть пишущий врач, и Марина выучила наизусть стихи из «Санлистка» и «Голоса медиков ЛГУ».

Студентка! Помни о правиле важном:Делай уборку способом влажным.

Наркомана вид нам неприятен:Хил, небрит, шприц в руке.Мы советуем: приятель,Кайф лови на турнике!

УФО поможет детямНе заболеть рахитом.Зимою заиграетЛуч солнца на ланитах.

Наконец Марина держала в руках справку:

«Дана в том, что Петрова М.Н. не имеет противопоказаний по здоровью для поездки на одну неделю в Данию».

Поставить круглую печать на справку могла только завполиклиникой Тамара Ивановна. Печать она ставила в приемные часы, раз в неделю, по понедельникам.

Профессор, с которым Марина подружилась в поликлинических очередях, искал валидол: «Ну и сволочи. Своими бы руками задушил. Ведь глумятся! Едешь во Францию — сдавай кровь из пальца, а если в Англию — уже из вены! А кто в США оформляется? Всю кровь выпьют».

В понедельник с семи утра образовалась очередь к Тамаре Ивановне, за печатью. В десять часов бодрая и свежая завполиклиникой объявила: «Товарищи! Придется немного подождать: срочное совещание завкабинетами. Не волнуйтесь! Всех приму!»

Четырнадцать женщин, завкабинетами, гуськом прошли в кабинет Тамары Ивановны. Из-за двери в коридор донеслось:

— Попрошу потише! Наборы сегодня такие: две банки тушенки, правда, свиной, три пачки индийского чаю, банка горошка и перец черный, молотый. И в нагрузку четыре банки морской капусты.

— Хорошие наборы! Морскую капусту можно мелко-мелко нарезать и понемножку в винегрет добавлять.

— Тише, товарищи! Есть еще теплые югославские кальсоны, с начесом. Размеры — только маленькие.

— А больших нет? А цвет какой?

— Это же кальсоны! Какая вам разница, какой цвет?

«Да-а-а, — думали изнывающие за дверью преподаватели, — ведь небось клятву Гиппократа давали, бесстыжие…»

За две недели до поездки Ирочка из иностранного отдела догнала Марину на Университетской набережной.

— Ой, хорошо, что вас встретила! Не пропустили вас. Сказали, что международная обстановка осложнилась. Пускают только партийных, с опытом преподавания за рубежом. Ничего, в следующий раз поедете!

Ирочка вскочила в подошедший троллейбус, только зажатая дверьми красная юбка торчала наружу.

В голове у Марины стало пусто и гулко. «Три месяца потратила на идиотские комиссии, десять врачей обошла… Заискивала. Унижалась… Поделом».

Домой идти не хотелось. Хотелось просто посидеть на скамейке. Марина не заметила, как забрела в зоопарк, — ноги помнили, что там есть скамейки. В грязной клетке, на полу лежал какой-то безымянный зверь среднего размера таблички на клетке не было. Он лежал в дальнем углу, не шевелясь, хвостом к публике, мордой к нечистой стене. Не желал глядеть на людей. Презирал. Или очень давно устал жить. Марина поняла, чего она хочет: лечь с ним рядом, спиной к детям и мужу, и долго лежать так, не шевелясь.

1993 год

Свободный день

К сорока пяти годам жизнь, наконец, вошла в берега, и ее уютная монотонность начала Кате нравиться. Появились любимые привычки: утром пить чай в одиночестве с припрятанной с вечера газетой. С первой чашкой хорошо шли статьи про коррупцию московских властей или про местные безобразия. Со второй — журнал «Огонек» за 1951 год, годовой комплект сохранился на антресолях у родителей. Катю завораживали фотографии сорокалетней давности: женщина-лаборант измеряет линейкой сливу нового сорта, а профессор, высоко подняв пробирку, рассматривает гибрид, выведенный коллективом лаборатории. Агитатор Молотовского избирательного округа майор Шептуха проводит беседу в семье московских астрономов. Эти прически и этот покрой платья были оттуда, из начала жизни. Люди с черно-белыми лицами застыли, вслушиваясь в гул ледника, который снова двинулся на страну после войны, и хотели, притихнув, укрыться в работе: «Ледниковый период полностью одобряем». «Камнепад поддерживаем».

Катя часто вспоминала то время. Вот она выходит во двор — чистый, солнечный, с фонтаном. Лифтерша говорит ей в спину, что она вылитая мама и что вся семья у них замечательная. Счастье переполняет Катю, и она начинает носиться вокруг фонтана круг за кругом, крут за кругом.

День, начинавшийся так хорошо, редко кончался без слез: брат, пробегая мимо, вырвет из рук сумочку с желудями, или няня напугает: вчера люди видели — мужчина подошел к песочнице, взял девочку за руку: мол, пойдем, тебя мама ждет — и пропала девочка… Мужской пол был для няни врагом номер один. Всякий, носивший брюки, был у нее на подозрении, и Катя сердцем приняла нянины заветы. Врагом номер два были Соединенные Штаты Америки: «Жуков да комаров насылают, вот урожай и гибнет». За то, что няня не шла на поводу у Америки, Катя любила ее еще сильней. Катина няня давно стала членом семьи, и странно было слышать, как перед сном она жаловалась, глядя в окно, что нет у нее своего угла, а то давно бы ушла — устала.