Нодар Думбадзе - Белые флаги Страница 7

– Люди, вы видели второго такого беззаботного человека? – вопрошает со своей галерки Шошиа. – Сидит и поет, сидит и поет!

– А о чем мне заботиться, дорогой мой Шошиа? – спокойно отвечает Гигла. – Не сегодня, так завтра я выйду отсюда.

– Жди! Кабы выпускали таких, как ты, я давно был бы дома!

– Мне нельзя быть в тюрьме. Вот увидишь, не сегодня, так завтра меня позовут: "Мошиашвили, с вещами!"

– Это почему же тебе нельзя быть в тюрьме? Депутат ты, что ли?

– Да, депутат! – смеется Гигла.

– Чего же ты скрывал, болван! Собирай вещи и уходи!..

– Уйду, Шошиа, уйду! Дай только людям время повернуться!

– Каким людям, Гигла?

– Тем, кто остался на свободе. Они раздобудут хоть пуд золота, но меня отсюда вызволят. Вот увидишь! – И Гигла снова запел:

Люблю я лавки Сабуртало

Братьев-евреев там ведь полно…

– Слушай, – оборвал его Шошиа, – побойся бога! У тебя ведь ни слуха, ни голоса! Пожалей нас.

– Отстань, Шошиа, пусть человек поет в свое удовольствие. Мы ведь не мешаем тебе петь! – заступился за Гиглу Девдариани.

– Лимон, дорогой! Я пою печальные песни, а он? Что он поет? Одни слова чего стоят!

Я и Тигран играем в шахматы. Шум в камере мешает Тиграну, и он демонстративно затыкает пальцами уши.

– Шах! – говорю я.

– Не шах, а киши[20]! – поправляет Тигран.

– Извиняюсь. Киши!

Тигран долго вглядывается в доску.

– Чем? – спрашивает он наконец.

– Конем!

– Это не конь, а всадник!

– Дурак, это конь, а всадником называют человека, сидящего на коне!

– Ва-а! – удивляется Тигран.

Я взял коня и поднес его к носу Тиграна.

– Ну, смотри, сидит на этом коне человек?

– Нет.

– Следовательно, что это такое?

Тигран взял моего коня и поставил его на место.

– Накашидзе, во всех газетах написано, что Петросян Фишеру объявил киши всадником. Почему так написано?

– Не знаю.

– А коли не знаешь, заткнись и называй вещи своими именами!

– Убийца Гулоян!.. – начал я.

– Я не убийца.

– Находящийся под следствием по подозрению в убийстве гражданин Гулоян! Находящийся также под следствием по обвинению в убийстве гражданин Накашидзе, играющий белыми, своим всадником объявляет вашему черному королю киши!

– Вот это понимаю! – сказал довольный Тигран. – Но это… Это не киши, а мат…

– Не мат, а шамати[21]! – поправил его я.

– Ладно, сам знаю! – Тигран встал, в сердцах смешал шахматные фигуры и прилег на нары.

Выждав несколько минут, пока расстроенный Тигран успокоился, я тихо позвал:

– Тигран…

– Аджан[22]!

– Прошу тебя как брата: укройся как следует одеялом и вообще береги свое здоровье!

– А в чем дело? – спросил удивленно Тигран, приподнявшись на нарах.

– Не дай бог, случится с тобой беда, ведь погиб тогда наш родной грузинский язык!

В камере поднялся хохот.

– У, черт, чтоб тебя!.. – беззлобно выругался Тигран…

А для Мошиашвили, назови ты шахматную фигуру конем, лошадью, мулом, ослом или ещё как-нибудь, – все один черт… Он устроился, поджав под себя ноги в своем углу, и тихо напевает:

Что вы желаете – драп? Коверкот?Цена ему двести – берем пятьсот…Товар продается – деньги плывут.Бедного еврея в тюрьму ведут…

– Слышь, Гигла, эту песню ты знаешь до конца? – спрашивает вдруг Лимон.

– До конца, дорогой, до конца, – покорно отвечает Гигла.

– До самого-самого конца?

– Да, дорогой. Хочешь, продиктую слова?

– Слова потом, а вот если ты не умолкнешь сейчас же, я окуну тебя головой в парашу! – пригрозил вышедший из терпения Лимон.

– Вот видите, видите? А я что говорил? Надоел ты всем, Гигла! обрадовался Шошиа.

– Почему так, Лимон-джан? Ведь ты недавно сам говорил – "пусть поет в свое удовольствие"! Вот я и пою, – запротестовал Мошиашвили.

– Очень длинное у тебя получается удовольствие. Говорю тебе – хватит, закройся!

– Замолчи, Гигла, знаешь ведь, в тюрьме хозяин – вор! – вмешался Мебуришвили, бывший директор кладбища, которого Лимон прозвал Лабрадором.

– Уважаемый Чичико, – обратился Гигла к Гоголю, – вы староста. Объясните, пожалуйста, мне: что, в тюрьме действительно хозяевами являются воры?

– Да, Гигла, воры! И дай им бог владеть тюрьмой безраздельно!

– Вах, что за несчастье! Там не дает покоя Обэхээс, здесь Девдариани… Что же делать, куда мне деваться?! – заныл Мошиашвили.

– В Израиль, дорогой Гигла, в Израиль! – посоветовал Чичико.

До сих пор разговор шел в шутливом, безобидном тоне. Но тут неожиданно для всех Мошиашвили вдруг побледнел, потом покраснел и, подскочив к развалившемуся на нарах Гоголю, ледяным голосом спросил:

– Что ты сказал? А ну повтори!

Чичико от удивления раскрыл рот.

– Тебе говорю: повтори свои слова! – повысил голос Гигла.

– Мошиашвили, это на самом деле ты? Или мне кажется?

– Это я, Гигла Мошиашвили, и я спрашиваю тебя, Чичико Гоголя: повтори, что ты сказал?

– Я повторю свои слова, Мошиашвили, но ты их уже не услышишь!

Гоголь вскочил, обеими руками схватил Гиглу за горло и приподнял над землей. Лицо у Гиглы побагровело, но он не издал ни звука, не пошевельнул пальцем.

– Чичико, оставь его в покое! – попросил Девдариани.

Чичико отпустил Гиглу. Тот молча вернулся на свое место.

– Что он такого тебе сказал? – со смехом обратился к нему Девдариани. – Поезжай, говорит, в Израиль? Ну и что? Мало разве евреев едет в Израиль?

– Мне он этого не должен говорить! – очень серьезно ответил Гигла.

– А ты кто? Багратион-Мухранский[23]?! – спросил с галерки Шошиа.

– Я двух братьев потерял на фронте Отечественной войны. Мои родители похоронены здесь, на еврейском кладбище в Навтлуги[24].

– Тем более! Сирота, человек без роду, без племени… Что тебя здесь держит?

– А ты кто такой? – взорвался Мошиашвили. – Ты, приблудная овца?! Как ты смеешь прогонять отсюда меня?! Запомни, я, жена моя, дети мои, внуки и правнуки мои – все мы должны умереть здесь, на этой земле! Понятно тебе. Гоголь?!

– Та-а-ак… Это я, значит, приблудная овца, да?! Да знаешь ли ты, дурья твоя башка, что мои предки поселились в Мегрелии двести пятьдесят лет тому назад?! Что в моих жилах восемьдесят процентов голубой лазской[25] крови и что прапрапрабабушка моей матери – Медея – была колхидянкой[26]?! Кто из вас осмелится сказать, что это не так?! И я, и моя жена, и мои дети, и их дети, и дети их детей – все мы умрем и будем похоронены здесь, на этой земле! Понятно тебе, Мошиашвили?!

– Что же это получается? – развел руками недовольный Тигран Гулоян. Получается, что нашу Грузию вы превратили в свое кладбище?

– Только тебя как раз нам и не хватало, Тигран! – воскликнул Девдариани.

– Не говори так, Лимон-джан! Предков этих пришельцев не было здесь и в помине, когда мой дед на Ходжеванке[27] в кости играл! Кроме того, до ареста я скрывался под фамилией Дадешкелиани, – обосновал Тигран свое грузинское происхождение.

– Почему же ты избрал именно фамилию Дадешкелиани? Скрывался бы под фамилией Петросяна! – рассмеялся Девдариани.

– Что ты, Лимон-джан! Разве фамилия Петросян сравнится с Дадешкелиани?!

– Вот потеха, – воскликнул Мебуришвили, – еврей, украинец и армянин спорят, чтоб доказать свое грузинское происхождение! Иди разберись, кто из них прав!

– Все они правы, – проговорил себе под нос Исидор Саларидзе.

Камера замерла. Молчал и Исидор. Наконец Шошиа не выдержал:

– Дядя Исидор, или убей меня, или объясни – как могут быть грузинами еврей, украинец и армянин?!

– Ну, что касается Гулояна… – начал с улыбкой Исидор, – сами небось слышали, как он, армянин, поправлял грузинскую речь грузина Накашидзе… А что Хаос и Картлос[28] – братья, это всем известно…

– Молодец, дядя Исидор! Молодец! – крикнул Гулоян.

– Хорошо, дядя Исидор, не спорю, Тигран – наш, свой. Но как быть с ними? – Шошиа указал рукой на Гоголя и Мошиашвили.

Исидор на минуту задумался.

– У евреев, – сказал он, – есть один весьма интересный закон: евреем считается тот, у кого мать – еврейка.

– А отец? – спросил Тигран.

– Отец не имеет значения.

– Как это не имеет? А если, скажем, отец – еврей, а мать француженка? – спросил Чейшвили.

– Ребенок – француз! – коротко ответил Исидор.

– Это меня вполне устраивает! – обрадовался Чейшвили. – Моя жена по происхождению француженка, следовательно, наши дети – французы. Чего ради я должен выплачивать алименты каким-то французам? Тем более что они вовсе не мои дети!

– Прекрасно! В таком случае поменяйся документами с Мошиашвили и дуй в Израиль! – посоветовал Тигран.

– С удовольствием, если бы он не был арестован за мошенничество и присвоение святой государственной собственности!

– Пой, пташка, пой! А меня через пару дней вызовут: "Мошиашвили, с вещами!"