Пантелеймон Романов - Рассказы Страница 7

Старушку затерли, и она, потеряв туфлю, успела только повиснуть на подножке. Лохматый мужичок, опять раньше других вскарабкавшийся на крышу, увидев старушку внизу, крикнул ей:

— Висишь, тетка?

— Вишу, батюшка, слава богу.

И она о плечо поправила съехавший на глаза платок, так как обе руки ее были заняты держанием за скобку…

Поезд пошел, прибавляя ходу. А сзади бежали, спотыкаясь, с мешками, и испуганно махали руками те, кто не успел на ходу прицепиться.

— Догоняй, догоняй, тетка! — кричал малый в картузе, держась за трубу, как за мачту. — Ах ты, мать честная, вот так подвезли тетеньку!

Какой-то человек в бабьей кофте посмотрел на оставшихся и сказал:

— Ну, беда теперь с плохими ногами.

— Тут и с хорошими голову потеряешь.

— Вот как народу поскидает побольше, все, может, лучше пойдет.

— И то как будто расходиться стал.

— Разойдется… Тут под горку.

Все замолчали и, оглядывая свои мешки, стали прочнее усаживаться.

— …Не тяни за плечо… — раздался голос снизу, где висели, как виноград, люди на подножках.

— Потерпишь, что же мне, оторваться, что ли… — сказал другой голос.

— О, господи батюшка, того и гляди, руки оборвутся. А тут этот домовой разогнался… Куда его леший так понес? Холера проклятая!

— На кульерском едем!

Поезд, шедший под уклон, все прибавлял ходу и наконец так разошелся, что поднял за собой целый ураган крутившихся в воздухе бумажек и пыли.

Вагоны дребезжали и ныряли из стороны в сторону.

Разговоры на крышах прекратились. Пассажиры притихли и, как гонщики, плотнее надвинув шапки и сощурив глаза, смотрели вперед.

— Куда его нечистые разнесли!

— Эй, куда ты так расскакался! Головы, что ли, сломить всем хочешь! кричали с крыш машинисту.

— «Расскакался», — передразнил с тормоза угрюмо кондуктор, стоявший, как в метель, с поднятым от пыли воротником шинели. — Что ж он изделает, когда тормоза не действуют? Не понимает ни черта, а тоже глотку дерет.

— А тут какого-то черта догадало еще крышу полукруглую сделать. Ухватиться не за что.

— Что ж они не могли хоть какие-нибудь держалочки устроить?

— Нешто они об публике думают!..

Впереди показался полустанок. Кондуктор схватился было за тормоз, покрутил несколько времени, потом плюнул и махнул рукой. Поезд пролетел мимо платформы. Стоявшие плотной стеной на платформе люди сначала удивленно смотрели, потом стали испуганно махать руками и кричать:

— Стойте, стой! Куда же вы? Нас-то захватите!

— Никак не могим, гайка на отделку развинтилась! — крикнул веселый мужичок. А малый в картузе, подняв вверх руку, точно у него был кнут и он скакал на лошади, кричал во все горло:

— Шпарь, шпарь его! Вот как распатронили!

Поезд, далеко прокативший за полустанок, наконец остановился.

— Ну, нет, это уж бог с ним, с этим удобством, — сказал человек в бабьей кофте, лежавший на животе около трубы, обхватив ее обеими руками: — лучше уж внизу тесноту потерпеть да живым остаться. А то сейчас чуть-чуть не стряхнуло.

— Да, на крыше хуже, — сказал лохматый мужичок, протирая обеими руками глаза и сплевывая. — Пыль очень, и сердце с непривычки заходится.

— У вас там, у чертей, наверху заходится, а вы попробовали бы тут пошли, повисели, — раздался снизу озлобленный голос бабы с молочным жбаном. — А то расселись там, как господа.

— Ну, вы, что же там ждете? — К подъезду, что ли, прикажете подавать! крикнул кондуктор на пассажиров, озадаченно стоявших на платформе полустанка. Те, схватив свои мешки, испуганно бросились к поезду.

— Вот окаянный народ-то, каждому объясняй да еще по шее толкай, а чтоб самим к порядку привыкать, этого — умрешь, не добьешься.

Тяжелые вещи

На базарной площади, где прежде торговали готовым платьем, железом, горячей колбасой и всем прочим, стояли запертые и забитые досками лавчонки, а в проходах между ними и по всей площади, на навозе и подтаявшему льду были разложены на мокрых рогожках всякие товары: у кого пара ржавых селедок, две пуговицы и коробка спичек, кто продавал какую-нибудь рваную шубенку или менял серебряную ложку на хлеб.

— Облавы нынче не было? — спрашивали вновь подходившие.

— Вчерась была, — неохотно отвечал кто-нибудь из торговцев.

Продавцы то и дело зорко оглядывались по сторонам и при всякой тревоге делали приседающее движение, чтобы схватить за углы свои рогожки с товарами и лететь куда-нибудь на ближайший пустой двор.

Какая-то барыня в мятой шляпке принесла лампу с абажуром в виде матового шара и, нерешительно оглянувшись по сторонам, спросила:

— А ничего, позволяют торговать-то?

На нее и на ее лампу молча и недоброжелательно посмотрели.

— Позволяют… тому, у кого ноги проворные, — сказала молодая торговка в полушубке, поправив платок на голове и не взглянув на спрашивавшую.

— А ты, матушка, в первый раз, что ли, вышла? — спросила пожилая торговка, у которой на рогожке были разложены пять селедок и велосипедный насос.

— В первый…

— То-то я вижу… лампу-то с шаром взяла. Ежели, грешным делом, спешить придется, как бы тебе ее не раскокали.

— Они все чисто с неба свалились…

— Ты уж, как чуть что, поглядывай вон на того старика, что замками торгует, он у нас сметливый.

Какой-то человек в поддевке, торговавший стаканами и вазочками, недовольно покосился и сказал:

— С замками-то всякий дурак будет сметлив. Их стряхнул в мешок и айда. А ты посуду пойди так-то стряхни. Вот наказал бог товаром.

— А вон еще умная голова идет.

Все оглянулись. К ним подходила женщина с креслом на голове, которое торчало ногами вверх. Женщина поставила кресло и остановилась, тяжело дыша.

— Еще-то у тебя потяжельше ничего не нашлось? — спросила молодая торговка.

— Последнее, матушка.

— Они все думают, как до свободы.

Вдруг все прислушались.

— Стой, свистят…

В самом деле послышался какой-то свист.

Старичок с замками не обратил никакого внимания на свист и даже стал раскуривать трубочку. Все мало-помалу успокоились.

— Пропасти на вас нет, запугали наотделку, все селедки со страху в грязь вывалила, — сказала селедочница.

— Вот как этого свисту боишься, ну, хуже нет…

— Вчерась без свисту хорошо обделали…

— У тебя-то что, — схватила свою рогожку и до свидания, а вот эти-то — с лампой да с креслом — что будут делать? Спаси, царица небесная.

Из переулка выехал человек с кадкой капусты на ручной тележке и поехал на средину рынка.

— Сторонись, бабы. Облава вчерась была?

— Была.

— Ну, значит, нынче не будет.

— Вишь, прямо чуть не на телеге прискакал. Тише ты, домовой, прет прямо на человека.

— Вот такие-то окаянные, случись что, — и пойдут с своими кадушками через головы скакать. И как не запретят только.

Вдруг старичок с замками насторожился, ни слова не говоря, сунул в карман трубочку, стряхнул в мешок замки и юркнул в толпу.

А вдали уж был слышен продолжительный негромкий свист, каким охотник дает знать товарищу о замеченном звере.

Пожилая торговка беспокойно оглянулась и вскрикнула:

— Ах, нечистые, с того конца зашли…

— Вот ведь, окаянные, каждый день наладили.

Все мгновенно зашевелились и бросились во все стороны, как раскинувшийся лагерь бросается, ища спасения в бегстве при неожиданном нападении врага. Только виднелись вскидываемые на плечи мешки, кадки, ящики.

— Что на дороге-то мешаешься, чертова голова, раньше бы собирала, не научили тебя еще.

— А ты куда по селедкам шлепаешься? Угорел совсем, мои матушки.

А дальше слышался испуганный визг и хруст посуды: это мужик в фартуке с кадкой капусты катил по рядам.

— Господи, батюшка, вот отнялись ноги со страху, и бежать не знаю куда, говорила, сидя на снегу и плача, какая-то баба.

— Лупи в ту сторону. Отседа зашли. Но навстречу бросившейся толпе раздались свистки милицейских.

— Отрезали, дьяволы! — сказал солдат с мешком картошки на спине, остановившись и плюнув. — Вон куда, — за водокачку надо было обходить. Как бы сразу зашли, так бы и прорвались к переулку.

— Теперь живьем возьмут… да куда ты тут со своей лампой-то! Абажур еще прихватила. Наказание с этим народом.

— Порядков не знают, вот тащут что попало.

— А там вон один оленьи рога приволок. Как подденет, подденет под бок, ну прямо душа с телом расстается.

— Эй вы, чего там заснули? — крикнул солдат в суконной шапке с шишаком. Обходи справа да загоняй всех в угол.

Из-за водокачки выскочили солдаты и рассыпным строем стали сгонять всех в одну сторону.

— Глянь, они и за водокачкой сидели.

— Заходят, кругом заходят. Ах, нечистые! — говорили бабы.

— Обошли… теперь крышка всем, — сказал солдат с картошкой, — они подготовку изделали.