Олег Павлов - Школьники Страница 7

В тот раз всех представила Алла Павловна гостями школы, но по виду смущенному на гостя походил только один из них - сутулый странный мужчина, причесанный и одетый вовсе не как уважающий себя человек. А двое смазливых дядечек, что дежурили при нем - в одинаковых темных костюмах, с комсомольскими значками (на значки глядели все с завистью да обожанием) и одинаковыми аккуратными прическами,- предпочитали стоять отчего-то за его спиной, на шаг подалее, будто сторонились чуть брезгливо и подчеркнуто вели за ним наблюдение. Они глядели по-хозяйски в актовый зал, куда нас согнали. Один напыжился, увидев в зале одних пионеров, был неприятно удивлен. "А где же комсомольцы? Среднему возрасту будет непонятна наша тематика. Эту лекцию мы планировали для юношества..." Алла Павловна почуяла в нем хлюпика и во всеуслышание тут же заявила: "В своих старшеклассниках я уверена, им надо готовиться к экзаменам. А вот здесь как раз немало таких, пустоголовых, кому полезно будет послушать и о вреде религии. Тишина в зале! Всем слушать! Молодые люди, прошу начинать..."

Привередливый инструктор смирился, затих, он в конце концов и сам отбывал положенные часы. Его напарник-близнец еще сговорчивей поспешил взяться за работу и как затейник обратился со звонким дружеским призывом в зал: "Ребята, среди вас есть верующие в Бога? Кто знает, кто такой Иисус Христос?" Зал оживился, предчувствуя то ли викторину, то ли еще что-то увлекательное, но пока молчал. "Ну, не бойтесь! А крещеные есть?" Несколько голосов тут уж горделиво откликнулись, с глуповатой верой в поощрение: "Я крещеный!", "И я!", "А меня бабушка крестила!" Затейник довольно заулыбался: "Ну вот, молодцы... А крестики носите? Видали крестики? Ну что же вы, ну хоть у бабушек своих..." Зал смолк. "Я видал! - раздался во спасение инструктору запоздавший ребячий голос.- Моя мама носит такой. Она говорит, что он из золота. И еще человек на нем лежит. Бог". "Загорает, что ли, Боженька?" - изобразил изумление инструктор, да так уморительно, что насмешил зал. Мальчик, которого осмеяли, дерзко да со злостью выпалил: "Мертвые не загорают". Затейник вдруг посерьезнел: "А откуда ты знаешь, что мертвый?" Мальчик выждал, чтоб в зале стихли последние смешки, и с удовольствием произнес, наверно, воображая, что сразит поднявшего его на смех инструктора да неверных товарищей: "Этого только дураки не знают, что Бог мертвый. Его убили..."

"Алямов! Закрыть рот!" - взорвалась было Алла Павловна, но инструктор ее успокоил. "Ничего, ничего, все движется по плану... Пионер Алямов вступил со мной в полемику, и это очень важно, ребята, что вас волнует эта тема. Бог действительно мертв. Но он не просто мертв, он еще мертвее, потому что в природе Бога нет! Это доказывает наука, а те, кто еще верит в Бога, отстали от времени. Или их обманывают, запугивают Страшным судом. Наша эпоха покорения космоса наглядно доказала, что никакого Бога не было и нет, не будет и никакого Страшного суда. Сегодня на встречу с вами пришел бывший служитель культа, бывший священник товарищ Ерофеев. Раньше он не только верил в Бога, но и работал в церкви, где крестят еще у нас детей некоторые темные бабушки. Также когда-то и его окрестила бабушка, но вот прошло много лет, и товарищ Ерофеев понял, что оказался участником обмана. Сейчас он вам расскажет, как нашел правильный путь и порвал с религией, с этим пережитком прошлого. И о Боге, я думаю, тоже расскажет, ведь расскажете, поможете ребятам во всем разобраться, Александр Ильич?"

Все с любопытством разглядывали странного человека, в котором уже начало мерещиться что-то таинственное, зловещее. Он сидел на стульчике, как одеревенел, и чем дольше пустословил инструктор, тем, чудилось, больнее ему было сидеть, точно длилась для него какая-то пытка. Он был одет тоже в костюм, но такой ветхий, пыльный, что казался в нем привидением. Лицо его поросло жиденькой бородкой, налипшей на щеки и подбородок, как водоросли, а волосы имели такую же длину, что и у женщин, до самых плеч. Они были собраны в хвостик, как и у многих девочек, сидящих в зале. Женоподобный хвостик волос, туго стянувших к тому же голову мужчины, будто был натянут на нее эдаким шерстяным чулком, для слыхом не слыхавших ни о Боге, ни о служителях культа тут же превратился в символ чего-то неестественного, пугающего. В наглядное уродство человека, якшавшегося с мертвецами. Любопытные взгляды пионеров неожиданно обозлили гостя, как обезьянку. Со злой обезьяньей гримаской бывший служитель культа и поднялся со стула, когда инструктор дал ему знак. Помолчал. Помедлил. "Ну, товарищ Ерофеев..." - подал раздраженно голос привередливый комсомольский вожак. "А что говорить? С кем говорить? С этими?! - мучительно обратился тот в сторону стоящих за его спиной и остолбеневших от удивления инструкторов.- Этим чего лекции-то читать, будет только вредней. Мне бы комсомольцев... Вы же сказали для старшего возраста вроде лекцию прочитать..." "Товарищ Ерофеев, возьмите себя в руки. Мы не на базаре, прекратите торговаться, ну же..."

Теперь я понимаю: о н и ходили по всем районным школам. Он отчего-то сохранял внешний облик священника - не стриг бороды и волос. Лекция была, наверное, проплачена райкомом комсомола. Зазвучали слова: "Бог", "Иисус Христос"... Слово "Иисус" навязчиво рифмовалось-путалось в голове со словом "уксус". Существо с таким чудным именем могло взяться разве что из мультяшки... Чудилось, рассказывают мультфильм. Рассказчик был так одинок и зол, что его поначалу занудное исчисление вреда, наносимого верой в Бога здоровью, разразилось в неистовый монолог. Вдруг его охватило подобие лихорадки. Задрожал. Покрылся на лбу склизким потом. Пугая уж и своих конвоиров рвением, принялся ругать "уксуса", как только хватало страсти. А потом стал лаять в зал обвинения в жестокости: "Он приказывал сыновьям отрекаться от матерей!.. Он делал людей своими рабами!.. Он только на словах призывал к любви, а на деле сам судил, как палач, кому жить, а кому не жить!.."

Инструкторы порывались вмешаться, одергивали, шипели за спиной: "Александр Ильич, не уходите от темы..." Но лектор не унимался, хотя голос его и начинал то дрожать, то глохнуть в приступах уже и не злости, а чего-то больного. Все его проклятия и обвинения отчего-то тут же запоминались, втверживались камешками в сознание. "Его надо было убить! Убивать и убивать, как только появляется!" - воскликнул он в последнем порыве сил и словно тут же испустил дух. Пришел в сознание. Опять оскалился обезьянкой и ясно произнес: "Урок окончен. Никому не верьте, чада мои, на этом свете".

Алла Павловна шумно поднялась с места и произнесла на весь зал: "Верьте, ребята, в мое слово... Клянусь своим партийным билетом, что больше в нашей школе такое безобразие не повторится. Да, товарищи, ничего не скажешь, просветили вы нас! В следующий раз привезите ветеранов - вот кто умеет воспитывать молодежь. Воспитывать, дорогие мои, надо на подвиге, на героизме. А этого бы хоть подстригли. Слышите, товарищ, я вам говорю, как там ваша фамилия,- неприлично мужчине ходить с такими волосами. Когда я была комсомолкой, мы таким не давали свободно расхаживать по улицам. А тем более по школам!" Бывший служитель культа опустошенно молчал. Молчали и опозоренные директором школы инструкторы. Как-то быстро они взяли сопровождаемого чуть не под локотки и повели на выход. Он понурил голову и сам старался быстрее уйти прочь.

С тех пор что-то лишило меня то ли простодушного незнания, то ли покоя. Уже обостренно ловил глазом картинки с церквями. А когда ездил к бабке за город по ярославскому направлению, на электричке загорской до станции Правда, и наталкивался то и дело взглядом средь пассажиров на попов или семинаристов в черных их рясах да с громоздкими крестами - всегда мерещился в них тот ненормальный человек и казалось, что они едут на край света, где просто люди уже не живут и начинается такая же черная тьма. Одного не понимал: почему они ездят в электричке вместе со всеми людьми в таком виде, так вызывающе от всех отличаясь, наряженные, как в платья. Кто и что им запрещает носить обычную одежду, быть одетыми, как все мужчины? Ведь если запрещают, то есть и наказания за нарушения запрета, как в милиции. И если есть у них наказания, то наказывать и вправду могут только злые. Наказаний вообще, каких бы то ни было, даже их возможности, снести без протеста я не мог, приученный мамой к тому, что никто не смеет меня наказывать. А эти странные люди боялись да слушались зачем-то одного имени какого-то "уксуса". Хотя даже школьники не боялись его.

Линейки пионерские и ощущение, возвышающее да тошнящее, схоже было, наверно, с торжеством постящегося. Все эти линейки начинались рано утром, еще до уроков. Оттого, что мало спал, кружилась легонько голова. В январе, когда умер Ленин, и уже в апреле, в день его рождения, все классы строились шеренгами в спортивном зале - это был такой огромный зал, с дощатыми крашеными полами, как в казарме высоченными потолками и зарешеченными наглухо, по-тюремному окнами. Из потолка и стен торчали крючья спортивных снарядов, похожие на дыбу. Ровнехонько за спинами нашими свисали канаты. И вся эта обстановка заставляла чего-то напряженно, мучительно ждать, чувствуя свою несвободу и раздавливающую душу покорность.