Михаил Садовский - Унисоны (Книга стихов) Страница 7

Незастроенным веком мечты,

И больнее печаль с каждым годом,

И разведены ночью мосты.

x x x

Письма - это совсем не бумага,

Не отчаянья мрак по ночам,

Эти строки при свете - отвага

Разговора с собой по душам.

Тайна здешних болот не раскрыта,

Из погубленных душ пьедестал,

Конь в брезгливом испуге копыта

Над застывшею болью задрал.

И отчаянье в реку стекает,

Не скудеют его родники

Наводнения проза такая

Хмуролобым совсем не с руки.

Обновления ветер спесивый,

Ожидание жизни иной,

Город самый красивый в России,

Город самый в России больной.

Червоточина в тайне зачатья

Открывается много спустя,

А смертельные сфинксов объятья

На почтовых конвертах - пустяк.

Но он тянет, как пропасть с обрыва,

Как объятья в разлуке твои,

Над Фонтанкой окно молчаливо,

За оградой в саду - воробьи.

x x x

Где-то тут, на Кронверке

Витают

Души их, и тени их бредут,

В жизни неприкаянны веками

Верой защищавшие редут.

Сколько тут опал и междометий,

Возвращений горьких и смертей,

Уголок не сыщешь на планете

Сердцу и страшнее и святей.

Отдана Лубянке эстафета,

Наполняет голос новояз,

Это здесь они висели где-то,

И веревка тут оборвалась.

Но концы ее легко связали

С той поры в трепещущей ночи

Тени их и души их из дали,

А за ними следом палачи.

Не полны раскаянья и страха

В рвенье "до конца искоренить",

По ветру их красная рубаха,

"Слово - дело" - вековая нить.

Волны что-то важное такое

Шепчут, как им кажется тайком,

На Руси не ведают покоя

Души ни до смерти, ни потом.

x x x

Это тайна ночного полета

Всех на свете земных Маргарит,

На Исакии ангел кого-то

Словно... шерп молодой сторожит.

За Фонтанкой у церковки Анны,

Зацепившись, упала луна

И катилась по рельсам трамвайным,

Как однажды в Москве голова.

Эти тонкие ленты стальные

Ночь разрежут двойной колеей,

И пойдут за тобой остальные,

Как тропинкой идут полевой.

Но в томительном сером тумане

Ночи, не насылающей сон,

Все мосты развели атаманы

Недоступных для смертных времен.

И приходится верить, тем паче,

Что уже совпаденья пошли,

И нельзя прикоснуться иначе

Ни к каким наслажденьям земли.

x x x

Тышлер здесь подглядел свои тени

Декорации крыш городских,

Робко окна трепещут в смятенье,

Заворожено город притих.

За какой занавеской отсюда

Абажуром расправленный свет,

Уцелевшая чудом посуда

Вековых дореформенных лет,

Молью травленный стол с перламутром,

Речь, отличная вязью от всех,

Этот взгляд неожиданно мудрый,

Этот не позабытый успех.

Возвращение, как отрезвленье,

Здесь живет еще дух, а не быт,

Из раскромсанного поколенья,

Кто осмеян, обгажен, убит...

У Никольского, словно в котомке,

В саркофаге глухого двора,

Перворусских варягов потомки,

Что на службу к холопам с утра.

А ночами,

ночами,

ночами,

Неподвластные гнусной братве,

Были горькой судьбе палачами

В непокорной своей голове.

И над крышами вдовой столицы

Поднимается дух по ночам,

И узорами окон хранится,

Шифрограммами светится нам.

И читается без перевода

Через век, через тысячу лет,

По истории странной подвода

На пути без конца и примет.

x x x

В Озерках горят дома

Вековой постройки,

На пожаре кутерьма,

Перерыв на койке...

Бродит Бродский под окном,

Ходасевич ходит,

Пушкин с пушкой - в полдень гром,

Эхо не находит.

Достоевский достает,

Пьет чаек Чайковский,

А на Невском идиот

Ищет нос майорский.

Скачут кони, львы рычат,

Фрески, маски, доски,

Барельефы для внучат

Мизерны и плоски..

Першпективы, купола,

Ворота, решетки,

Божья матерь, чья взяла?

Контуры нечетки...

У излучины реки

С подставной Авроры

Разбежались морячки

Все на заговоры.

Белый выбелил в ночи

Серебром останки,

Не умчались палачи

В табор на тачанке.

Задохнулись митинга,

И филон Филонов

Не хрипатит ни фига

Ни с каких балконов.

Киров бросился кирять

Из пуантов потных,

Жданов не желает ждать

Скрип засовов плотных...

Ягужинский стылый дух,

Некрасив Некрасов.

Страсти фитилек потух

На трухе матрасов.

x x x

Как от дружбы дойти до любви.

Креслом бил зеркала режиссер.

И все кутался Храм на крови

В бесконечный ремонта узор.

Чилинзелли в окно заглянул,

Бестолково трубили слоны.

А мне слышался нежный Катул,

А им снились об Африке сны.

Не взирая на вывески лет,

На их красный партийный резон,

Во дворцах по полуночи свет

И хрустальный напоненный звон.

У Ани`чкова в красном дому

К Белосельской спешили на бал,

Угоревший в картежном дыму

Пушкин руку Россет подавал.

Их движения тень не легла

За решетки тельняшечьих лет,

И поганая власть не смогла

Воспаривших загнать в турникет.

Днем отсюда инспектор ходил

К Демени и спектакль принимал,

Он из марионеток удил

Большевистским чутьем криминал.

Но на вывеске каждой кресты

Жирно ставил хозяин былой

И бросал в опохмелку висты,

И в года, как в Неву, с головой.

Словно видел убогий конец

Неподкупно жестокий возврат.

По истории верный гонец

Возвращает беспечных назад.

x x x

Что за "Красная стрела",

Что за горькие дела,

Проводница убирала

Чай в стакане со стола.

Кутался в туман перрон,

Обреченно обнажен,

И Глиэр всегда готовый

Заводил свой грамофон.

Ни пролетки, ни такси,

Как обычно на Руси,

Встретят, если ты на кресле,

А проводят - не проси.

В электрическом луче,

Как в ночном параличе,

Шпиль один горит воспетый,

Лямка сумки на плече.

А на тихой Моховой,

На подушке пуховой

Досыпает сон Обломов

Непробудный, роковой.

Дек.1998

x x x

Прожил век, не зная покоя,

Пролетели годы, трубя.

Счастье, ты из себя какое?

Под конец бы взглянуть на тебя...

И заметил бывалый ветер,

Усмехнулся ехидно: -Ишь!

Где-то есть ведь оно на свете!

Ну, не тут - так там поглядишь!

- Ветер, ветер! - Мне так не светит!

Надо здесь - не живется вспять!

И про счастье хотел бы детям

Правду я до конца сказать!

1983

x x x

Слова растеряли, быть может,

Поступки зато обрели,

И совесть все яростней гложет

За все неустройства земли.

С годами трудней примириться

С неодушевленным концом,

И что, невзирая на лица,

Нам вечность заглянет в лицо.

И, не проявляя участья,

Проставит нам буднично лит,

А то, что не ведал ты счастья,

Нисколько твой век не продлит.

1983

x x x

В бесконечном караване

От восхода до заката,

Кто убит, а кто тут ранен,

Не замечена утрата.

На ходу тебя оплачут,

Кто идет с тобою близко,

И они же все оплатят

От носков до обелиска.

Но прошли, и нет возврата,

Топотня неумолимо

Может быть, была утрата?

Караван проходит мимо!..

По незнанью и от лени,

Презирая равнодушно

Мысли о переселеньи,

Ожидающем все души.

Только желтой пыли тучи,

Да жалельщики в опале,

На зубах песок скрипучий,

Будто тоже закопали.

В бесконечном караване

От восхода до заката

Похоронен и едва ли

Переселишься куда-то...

1983

x x x

Я так привык к своему дому.

Я так привык к своим детям.

Я так привык к своей жене.

Мне так хорошо с этим небом,

Мне так хорошо с этим ветром,

Мне так хорошо с этим солнцем.

Почему же я должен покинуть их?

Почему же я должен знать об этом?

Почему я должен так жить?.

1982

x x x

Обыденность всесильна, как пехота,

В нас прочно занимает рубежи,

Она, как королевская охота,

И жертва точно на нее бежит.

Она легко любого настигает,

Не оставляя даже шанса нам,

И буднично безжалостно стегает

По тронам, креслам, званьям и чинам.

И мечутся офлаженные тяжко,

Стараются, дрожат и сторожат,

И вдруг провал - осечка и промашка,

Прорыв в кругу, и больше круг не сжат.

А тот один уходит в мир, в бессмертье

И буднично бросает на лету:

- О, люди, не играйте и не верьте

Ни в будничность, ни в смерть, ни в суету.

1982

x x x

Продешевить боясь и показаться

Невыгодно в глазах своих друзей,

Всю жизнь жаждал славы и оваций

И громкой репутации своей.

Как он боялся говорить об этом,

Как прятал эту тайну и берег,

А был когда-то, кажется, поэтом,

И может быть, достичь чего-то мог.

Но это время так и не настало,