Михаил Волохов - Игра в жмурики Страница 7

Аркадий. Повезло. Счастливый. Как и я тоже. А, слушай, нам-то можно так вот здесь с тобой такие научные разговоры калякать? Нас никто на кассету не пишет?

Феликс. Да мне уже давно без кассет доверяют, мальчик с пальчик.

Аркадий. Ну так значит ты берешь меня к себе, Эдмундович? Бери - не пожалеешь, не сумлевайся в моих душевнораздирающих какчествах. Я такой сейчас, падла-сука, научный камнизм охуительный в душе ощущительно постигаю. Ты просто ни хуя не представляешь, как я сейчас Карла Маркса и Ленина люблю, блядь, ценю, сука, и уважаю, на хуй.

Феликс. А Энгельса чего ты, блядь, забыл? Коммудист.

Аркадий. Да не хуя я Энгельса не забыл, Эдмундович. Ну у них был свой коммудизм...

Феликс. (Прерывает.) Что?

Аркадий. Камнизм научный. У нас, блядь, свой. Чего нам с ими делить? Я правильно понимаю оперативную задачу?

Феликс. Ну а то, что Карл Маркс, основоположник научного коммудизма, был евреем - как ты такое противоречие объясняешь, ебенать?

Аркадий. Ну - диалектически, Феликс, диалектически и матьериалистически.

Феликс. Блядь, - научное мышление, сука.

Аркадий. Так берешь в свою бригаду камнестического напряжения?

Феликс. Да, в принципе, ты мне подходишь. А, скажи-ка, ты, мыслитель, раньше ты встречал антинаучных гнид в своей жизни?

Аркадий. Да на каждом шагу - как тараканов, блядь, нерезанных, Феликс.

Феликс. Ну а почему тогда, Аркаша, ты их, мягко выражаясь, оставлял в живых, оставлял их продолжать вести антинаучную тараканью пожитуху?

Аркадий. Не, ну, Феликсяш, ну я многих хотел к ногтю, на хуй, своей частной инициативой, сука. Ну вот тебя, например. Ну когда я еще не знал, что ты научный чувак - до нашего этого серьезного научного разговора. Ну не только тебя в дамки хотелось-то и хочется. Да всех этих антинаучных разъеб-интеллигентов я бы давно истер, сука. Насчет тебя - пардон, конечно. Теперь, когда я узнал, что ты научное КГБ, научно обо мне шефствуешься, я тебя, Феликсяша, охуительно научно люблю, на хуй.

Феликс. Это хуевато, хохляндия, что ты раньше самостоятельно не пришил антинаучного какого-нибудь хуеплета. Хуевато.

Аркадий. Хуевато, что я тебя не пришил, тебе это хуевато?

Феликс. Хуй его знает.

Аркадий. Ну я хотел, повторяю, но я не мог сам научно организоваться. Понял? Бери к себе к КГБ, организовывай научно, тогда и спрашивай за работу.

Феликс. Аркашка, ебать тебя некому. Ну какое я, к ебеням, КГБ - я ж пожарником здесь карячусь, вшивею, блядь, за стольник. Ну неужели, если б я был КГБ, я огнетушители здесь по этажам растаскивал, курильщиков по лестницам гонял, молоко, сухофрукты с пищеблока пиздил, с тобой вот нервы истаскивал? Неужели я так бы уебывался даже в качестве прикрытия, если б я был научным КГБ? Ни хуя ты шуток, женива, не понимаешь, а еще хохол называешься. Я простой совейский графоман, Аркаша, который бздит, что его за тунеядство посадят, если он не будет работать хотя бы пожарником. Графоман, которого ни хуя не печатают, после смерти что разве - как всех великих. Нет пророка в своем отечестве. Закон Земли, ебенать, научный. А Россия в лидерах!

Аркадий. Чиво?

Феликс. Хуй через плечо - работать надо.

Аркадий. А чиво ты мне тогда это всё пиздел? И не только пиздел, падлюка.

Феликс. Ну ты ж просил, ебенать, объяснить тебе, хохлу народному, что такое искусство - вот я и попытался объяснить как можно популярнее, чтобы ты, хохол народный, не был в обиде, что с тобой интеллигент совейско-еврейский русскопятнадцатиреспубличный не сношается, у которого минута кажная Нобелевская премия за опись страданий твоих раскучевряженных.

Аркадий. Ну а письмо, ксива твоя тогда как же, а эта сука рыжая, кучеряшка жидовская носастая, тогда как же?! А то, как ты все про КГБ так хорошо знаешь, а книжечка твоя гебешная удобненькая, тогда как же?! Дай сюда твою книжечку!

Феликс. Без паники, Аркаша. Ну батина книжечка. (Дает Аркадию удостоверение КГБ.) Это батя у меня генерал КГБ, а я просто его сынуля Распиздяй Распиздяевич. Год-то пятьдесят восьмой под печатью. Батя у меня тогда капитаном еще был. Рожами мы с батяней похожи. Вот ты с батяней своим похож рожей или ты ни хуя с батяней своим не похож рожей?

Аркадий. Охуительно я с батяней своим похож рожей!

Феликс. А мужики в нашем роду все Феликсы - и деды, и отцы, и сыновья вот. А внимательно надо удостоверение просматривать. На посту ж, еб твою, стоишь государственном - секретном посту. А такую промашку сморозил с пятьдесят восьмым-то годом, еб твою мать!

Аркадий. Сморозил. Виноват. Мне бы такого батяню - я бы ни хуя не был распиздяй распиздяевичем. (Отдает Феликсу удостоверение КГБ.)

Феликс. Каждому свое. Богу - Богово, распиздяю - распиздяйство, а хохлу что осталось, на хуй. Да не серь, изрядно осталось, взять только уметь надо.

Аркадий. Сучняра, блядь! Ну ты и сучняра! Почему ты кровью руки мои чистые облил, сучняра?!

Феликс. Отец мне по секрету сказал, что рыжий гебистам продался и нас двух друзей своего детства - продал, что мы антисовейские книжки печатали. Меня отец не дал в обиду. Ну а третий наш друг Кеша с собой покончил, когда ему пять лет строгача дали. Кеше мой отец помочь уже не успел. А рыжий был нам другом. Я не мог своими руками друга, понимаешь? Хотя и бывшего. Ну а параллельно надо было научную идею в жизни проверить: как она, жажда-то, живуча в народе к препарированию глоток человеческих. В эксперименте научном участвовал, а еще не доволен.

Аркадий. Что я тебе, блядь, сделал, сучняра?

Феликс. Мой милый, что ты сделал мне? Мой милый, что тебе я сделала?

Аркадий. Чиво?

Феликс. Цветаева написала. Знаешь такую поэтессу?

Аркадий. Я тебя, мудака-поэта, знаю - пятнадцатиреспубличного. Этого мне до хуя как достаточно для самообразования.

Феликс. Ты, парень, на себя должен бочку двигать, что ты такую вот муму сморозил - убил человека. Мне действительно откровенно грустно, что ты это сделал, что не хватило в тебе силы человеческой удержаться, не перейти грань. Мне опизденительно за тебя грустно, мой мальчик. И что в КГБ хочешь с потрохами продаться - тоже, блядь, грустно. К сведению - эта дружка наша рыжая продажная, тобою убиенная, русской национальности. Сто процентный русак, как и я, собственно.

Аркадий. Да ладно, знаю я вас таких блондастых евреев русастых. Я ваш душок подлянский за километры чую, на хуй.

Феликс. Ну а что сам-то, Змей Горыныч, не еврей - уверен? Может, тебя еврейская мать родила да и подбросила в семью хохляндскую, когда ей другие хохлы жить не дали. Самые антисемиты матерые - еврейской национальности. А имя твое Аркаша - самое что ни на есть еврейское имечко.

Аркадий. Меня моя русская мать родила. Понял? А что Аркадием окрестили так то в честь погибшего на войне брата батяниного, русского по национальности.

Феликс. В коммудистическом обществе, хохол, все мы евреи. Мой папа Маркс, а мать моя Иоська. Нации людей на мудаков делят, и людям это нравится.

Аркадий. Да кто б ты ни был, Феликсяшка, я бы тебя сейчас с пребольшим удовольствием к твоему другу спровадил.

Феликс. Ну а кто, хохломундия, у тебя тогда птичку затоварит за четвертной-то лист?

Аркадий. А я ее на волю выпущу, птичку-то,

Феликс. Достойный поступок. Только твой кенарь-то на воле порхать сам не сможет. С детства его в клетке воспитывали - у него все мировоззрение решетчатое. На воле он гусенички махонькой-то испужается. Его в клеточке надо оставить, Аркаша, казенные зернышки поклевывать. А то ж трухнет он гусенички, как хозяин его любера, в гебешные, гусеничные кенаря запродается, да и начнет через форточки по квартиркам-то пошныривать, где его клеточные сородичи прозябают, и зашвыривать им в кормушки ядовитые, отравленные зернышки. Боятся гебешные гусенички птичек - даже в клетках боятся.

Аркадий. Красиво, сука, поливаешь, писатель. А сам-то ты теперь не трухаешь меня всезнающего, раз перешагнувшего? А где раз, там и много раз, сука.

Феликс. Да многих потом это уже скучно, Аркашка. Самое. заебистое - это когда первый раз режешь. Ха. Может, у тебя эта будет по-другому. Не знаю. Попробуй, сука, попробуй.

Аркадий. Падляра ты! Я не представляю, как такой падлярой стать можно. Падла. Воспитывали тебя родители.

Феликс. Ненавижу я своих родителей.

Аркадий. Ну я бы, блядь, тоже ненавидел своих родителей за такое воспитание. Они у тебя случайно не оба-то кагебисты?

Феликс. В точку попал, Аркашка.

Аркадий. Блядь, тебе и повезло, друг. Ну а чем они конкретно занимались-то? В КГБ много профессий. Людей, на хуй, грохали?

Феликс. Отец за кордоном людей грохал; мать здесь, в Москве, у дипломатов в постелях тайны выебывала.

Аркадий. Ни хуя себе. Откровенно тебе, брат, и подвезло с родичами.

Феликс. А я вот, на хуй, распиздяй распиздяевич. Всю жизнь антисовейскую литературу ксерокопирую да спекулирую. А пишу вообще хуй знает что. Нет определения в этом ебаиом литературоведении. Поэма. Библия современная, сука, про Иова да Христа расейских. Что там дальше за Христом, знаешь?