Всеволод Иванов - Канцлер Страница 7

— Каким образом?

— Согласно вашей мысли мы его ударим сначала в самое его любимое место — в остроумие. Мы собираем все анекдоты и остроты о нём. Вот они. Прошу вас ознакомиться, ваша светлость.

— Хорошо. Потом… Но в общем согласен. Издать на французском, английском, русском языках, к его дню рождения, к восьмидесятилетию! Ха-ха-ха! Пусть посмеются. Русские любят чёрный цвет с золотом. Напечатать в чёрной обложке с золотым заглавием.

— Слушаю. Заглавие — «Рассказы об одном византийском чиновнике».

— Нет. Слишком прозрачно. Генерал Мольтке очень умный, я ему верю. Он не устает повторять мне: «Бойтесь „казус белль“ при возможности войны на два фронта». Поэтому напечатайте: «Анекдоты о сановнике». — Бисмарк взял брезгливо корректуру, посмотрел, хмыкнул:- Слово «Горчаков» везде заменить словом «сановник». Второй удар чем?

— Дело коннозаводчика Ахончева.

— Знаю, — Бисмарк отмахнулся, — опасно… Узнали вы, зачем к Горчакову приезжал Биконсфильд, этот Шейлок?

— Наружная охрана говорит, что лорд Биконсфильд вышел к своей карете с сияющим лицом.

При этом Бисмарк сорвал каску и стал стучать по ней тяжёлым, квадратным кулаком:

— Я всегда говорил, что немецкая полиция дура! Наружная охрана! Мне надобно не мнение наружной охраны, а то, о чём говорили Биконсфильд и Горчаков. Полиция, полиция!.. Вот вы, Радовиц, предлагаете дело Ахончева. Чрезвычайно рискованное предприятие, Вы вполне уверены, что полиция нам поможет?

— Отобран лучший чиновник, ваша светлость. Вы его знаете. Он служил в германском посольстве, когда вы были посланником в Петербурге.

— Кто это?

— Клейнгауз, ваша светлость.

Бисмарк, успокоившись, сел за стол и начал постукивать пальцами по каске. Выходил какой-то замысловатый бравурный мотивчик. Бисмарк раздумывал:

— Клейнгауз… Он хороший чиновник. Но он жаден на деньги. Кроме того, он, кажется, играет на бирже через подставных лиц. И с русскими ценностями. Ха-ха-ха! Однажды он сопровождал меня на охоту в Финляндию. Мне угрожала опасность. Медведь вылез из берлоги. Я не мог его разглядеть. Он был весь в снегу. Наконец я выстрелил. Медведь упал в десяти шагах.

— Да, вы прекрасный стрелок, ваша светлость.

— Подождите расстилать ковёр лести. Выстрел не совсем был удачен. Медведь, обливаясь кровью, приподнялся. Вот так, рядом, я ощущал его сильное дыхание. Но я не тронулся. Я зарядил ружьё и в ту минуту, когда он, приготовив объятия, совсем было встал, уложил его на месте!

— Браво, браво! А Клейнгауз тем временем залез на сосну?

— Представьте, он крепко стоял позади меня. Дело в том, что перед охотой я пообещал ему шкуру медведя. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! Вот так же, ваша светлость, вы вашей железной рукой всадите пулю в Россию. Её надо разгромить, расчленить, отбросить за Вислу, за Неман, за Днепр, за Волгу, вогнать в Азию — такова историческая миссия немцев…

— Оказавшаяся не под силу Фридриху Великому и Наполеону? Нет, я предпочитаю, чтоб это попробовал Биконсфильд, если уже панцирные суда англичан стоят у Константинополя и фитили зажжены.

— Одно ваше слово, князь, — и фитиль поднесут к пороху!

— Я сказал не одно, а тысячи слов, а фитили только вздрагивают в руках. Я раскрыл Австро-Венгрии не только мои карты, но карты молодой Германии. Австрийцы колеблются. Англичане тоже, хотя я им пообещал почти все моря и почти всю сушу… И ещё этот Горчаков! Уничтожите вы мне его или нет?

— Император Александр раздражён хищениями поставщиков на Балканах. Князя Горчакова можно обвинить в хищениях.

— Каким образом?

— Дело Ахончева… Разрешите сказать, ваша светлость? В приёмной ожидает вас граф Развозовский. Он пришел с визитной карточкой Шувалова, который просит помочь графу. Если вы побеседуете, ваша светлость, с графом Развозовским, план уничтожения Горчакова покажется вам вполне реальным.

— Пригласить графа.

Радовиц с облегчением метнулся к дверям и выкрикнул возле них:

— Графа Развозовского!

Развозовский вошел и сразу же, без всяческих церемоний, бросился к

Бисмарку:

— Ваша светлость! Помогите, — взывал он. — Я обращался ко всем. Я заплатил долг. Но меня, офицера и душеприказчика, обвиняют, что я сам же и украл вексельную книгу.

— Вас обвиняют свои же, русские? Вам надо обращаться или в своё посольство, или в Петербург.

— Я ходил в посольство, они пожимают плечами. Я бросился, наконец, к князю Горчакову, а он, извините, совсем из ума выжил. Он говорит: «Я охотник, купи мне, голубчик, ружьё!» Ну какой он охотник, ваша светлость, срам! В Берлине не нашёл ружья, иди, говорит, во французское посольство…

— Что-о? — захрипел Бисмарк. — За ружьём во французское посольство? И что же вам сказали во французском посольстве?

— Они народ галантный, как известно, ваша светлость. Они послали специальное лицо за ружьём в Париж, и вчера это лицо — мне даже и не показали ружья! — вчера это лицо передало ружье Горчакову.

— Ружья, говорите, вам, граф, не показали?

— Да, а я ли не охотник, я ли не могу посоветовать.

— Граф! — приказал Бисмарк Развозовскому. — Возвратитесь в приемную. Я вас вызову через минуту.

— Ваша светлость, я полковник, и прошу со мной обращаться как с офицером, а не как со слугой.

— Я переутомился, граф. Извините. Я плохо себя чувствую. Мне нужен врач.

— Это другое дело, ваша светлость.

Развозовский вышел с достоинством, а Бисмарк стал задумчиво передвигать каску по столу — из конца в конец. Радовиц внимательно наблюдал за ним.

— С этим дураком церемониться нечего, — сказал наконец Бисмарк. — Он сделает всё, что я ему прикажу. Но французы, но Горчаков… Ружьё… Есть слухи, что они усовершенствовали ружье Шасспо… Радовиц! Направляйтесь во французское посольство, скажите министру Ваддингтону, что я прошу его немедленно принять меня. Я предложу Франции занять Тунис, я помогу им!

— Но воспротивится Италия, ваша светлость.

— Из французского посольства поезжайте в итальянское. Бисмарк просит министра Конти принять его! Я предложу Италии Тунис и столкну таким образом Францию и Италию в Тунисе, и французам будет не до русских.

— Великолепная мысль, ваша светлость!

— Теперь о деле Ахончева. Горчакова надо впутать в это дело. Вексельная книга у вас?

— Вот она, ваша светлость.

— Передайте её Клейнгаузу, и пусть опытный человек, знакомый с почерком Ахончева, впишет туда, что князь Горчаков брал деньги под свои векселя. Есть там записи, в которых бы были заинтересованы наследники?

— Есть запись покойного, что он передает своей жене векселей на 88 тысяч, а также о том, что он получил долг по векселям от графа Развозовского.

— Обещайте вдове, что вексельная книга найдётся, то же самое Развозовскому. Остальным наследникам выгодно, чтоб не нашлась? Так она не найдётся! Во всяком случае, все они должны показать, что канцлер Горчаков помогал графу Развозовскому в уничтожении своих векселей и даже украл вексельную книгу!

— Это будет затруднительно сделать, ваша светлость.

— Затруднительно для того, у кого вместо головы вот это! — и, разъясняя собственную мысль, тяжко постучал по столу. — Пригласите ко мне графа Развозовского, а сами к французам и итальянцам — марш, чёрт вас дери!

Радовиц, вероятно, почувствовав облегчение, что разговор закончен, выбежал, на бегу крикнув в приёмной:

— Графа Развозовского!

Бисмарк бродил по комнате, бранясь в мыслях: «Скоты! Дурачьё! Чурбаны!..» Может быть, что-то из его мыслей и сорвалось с губ, потому что Развозовский, входя, всё так же полный глубокого достоинства, вдруг вздрогнул и чуть даже сгорбился, а Бисмарк взглянул на него внимательно и произнёс:

— Теперь мне значительно лучше. Побеседуем, граф. Садитесь.

— Благодарю вас, ваша светлость, очень благодарю.

— Я сейчас мельком ознакомился с делом Ахончева. Это печальная и подозрительная история. В ней замешан канцлер союзной державы. Оказывается, бумаги Ахончева увёз совместно с графом Развозовским сам канцлер Горчаков? Неужели он был заинтересован в увозе бумаг?

— Нет, нет, ваша светлость, что вы! Да он и не увозил. Я его встретил, пригласил к себе на чашку чаю… я был потрясён смертью Андрея Лукича.

— Но векселя, принадлежащие покойному Ахончеву, и его вексельная книга были уже в то время у вас, граф?

— У меня.

— Прискорбно. Разве князь Горчаков брал деньги под векселя?

— Нет. Он богат.

— Что же он искал в вексельной книге? Каких-нибудь отметок? Условных знаков, известных также вам, граф? Зачем вы приехали в Германию во время конгресса? И зачем приезжала ваша дочь, славянофилка?

— Вы хотите назвать меня шпионом, ваша светлость?

— Может прозвучать и так определение вашего характера, граф.