Жизнь как предмет роскоши - Гаянэ Павловна Абаджан Страница 7

А мы с дедом в подвале под хитающимся домом. Резонанс – по дрожащим трубам, звуки – по дереву, а я с Персиком в обнимку. Кота глажу и бабушкины пирожки уплетаю. За месяц уже ни в одни джинсы не влезала. Если и мамы таким же темпом свои нервы спасала, то куча шмоток зазря пропадет. Но гупало всё же не у нас, а в соседнем посёлке. И если у нас всё так тряслось, то представляю, что уже у них в это время происходило.

Меня друзья из Киева поддерживали, сочувствовали и своё такое же рассказывали. Все постоянно на связи, все в курсе. Но вроде все знакомые – целы, и это внушало какую-то иллюзию, что всё равно это пусть дикий, страшный, кошмарный, но только дурной сон. Но от теории вероятности… То есть рано или поздно, но если оно таки не дурной сон, а страшная явь, то вылезет.

И явь начала стучаться. Сначала почти две недели не было слышно бабушкину сестру – тётю Иру, которая километрах в восьмидесяти от нас в Бучинском районе жила. Но седьмого марта они, слава Богу, всей семьёй появилась. Приехали вшестером на одной машине: тётя Ира с двумя сынами, муж, невестки, сверху – наш в роду самый маленький – двухмесячный Алёша, а в ногах – собака и кот. Короче настоящее "Своих не бросаем!"

Как они в Форд поместились – просто чудо. И как он их в дороге выдержал?! Но не сломался и нигде не пробуксовал по изрытой страшной дороге. Действительно, Форд – надёжная машина! Почти такая же надёжная, как американский доллар – валюта.

Что рассказывали? Просидели они всем селом под чеченцами почти две недели по подвалам. Те по деревне молодых мужчин выискивали, а у тёти Иры как раз такого богатства много – сыновья погодки тридцатилетние. Так что сидели они воистину не подавая признаков жизни. Потом посовещавшись своим местным чатом послали к чеченам толковых парламентариев, и тем удалось договориться. За выкуп их всей деревней и выпустили. В колонне шло примерно сорок машин. По сколько скинулись? По пятьсот долларов. Так что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

И рассказывали они, что на выезде из зоны оккупации на блок-постах стояли русские пацаны, по которым было видно, что страшно им до пиздюков. И когда машину и телефоны осматривали, то голоса у них дрожали. Даже когда младенца разворачивали и в пелёнках что-то проверяли, то руки тряслись, но строили из себя тут новых хозяев.

Короче, выехали всей деревней и разъехались по родне. Тётя Ира естественно к сестре приехала, так что у нас оказалось солидное пополнение.

А потом мне позвонил Сергей. То есть он всё время мне звонил и, только на пару – тройку дней почему-то исчез. После разговора с ним я поняла, жизнь для меня перестала быть такой, как раньше. Не знаю почему рассказ тёти Иры меня не сильно-то и задел, хоть что там тоже хорошего было: две недели безвылазно в переполненных подвалах с младенцем на руках, в ужасе от каждого грюка. Когда смерть зримо ходила над их головами заглядывая по шкафам… Но после Серёжиных новостей меня стало трясти не только от канонады, а ещё больше – от тишины. "Они крадутся", – било меня в дрожь. Я стала бояться и заходить в погреб: "Они нас тут всех…"

Дед посовещался с мамой и отвёз меня обратно в Киев, но уже без кота. Мама тут же ко мне приехала. Серёжа тоже приходил в гости… Мы ему сочувствовали как могли. Кончилось это всё ворохом таблеток, которые мне не очень-то помогали. И – Киев! Муторно такое видеть. Абсолютно безлюдные мартовские улицы родного города.

Мама, которая ещё раньше объявила, что ни за что не уедет, и если город оккупируют, то она тут будет ходить протестовать… То есть ходить к чеченам и рассказывать им своё мнение? Её вера в человеческое слово меня иногда удивляет, наверное я всё же из более циничного поколения.

Короче, мы сели в машину и отправились по трассе Киев – Одесса, и дальше, дальше…

На выезде из Киева на каком-то одном из многочисленных блок-постов мы ждали… Пропускали микроавтобусы "груз 200". Я увидела, как при виде них изменилось лицо мамы, как будто на её осунувшиеся черты накатила ещё бо́льшая сумеречная тень. Мне тоже стало очень нехорошо, началась паническая атака, но мама наверное боковым зрением увидела моё состояние и в этот момент заговорила со мной. Её добрый нежный голос отвлёк.

Про панические атаки я раньше только слышала. Было странно и слегка любопытно: что там внутри них, внутри этих атак. Теперь я знаю – там чудовищный шевелящийся надвигающийся втягивающий мрак. А ты спасаясь от него проваливаешься… Надо успеть схватить себя за руку и давить, давить по точкам… Если успеешь, то мозги не выскочат, и ты на этот раз спасён.

Мы ехали и ехали, границы мелькали. Сначала была Венгерская. Очереди на пропускном почти не было, каких-то часа четыре, не двое суток, как обещали на Польшу. Нам на заправке рассказали как сюда проехать, маленькая таможня. Пока ждали, то я как раз поспала. А потом я уже эти границы не считала. Иногда мы с мамой менялись местами и вела я.

Где-то в Швейцарии мы остановились поменяться местами и… Мы долго смеялись: на дороге валялась гора дисков российских певцов. Да, на обочине в пыли, побиты и потоптаны. Невтерпёж кому-то стало выдержать их наличие в машине, и он не дожидаясь мусорки провёл очищение своего пространства. И вот теперь диски Киркорова, Валерии, Долиной, ещё какие-то сборники – бесповоротно большая придорожная куча.

За границей нас всё время пытались бесплатно накормить. Одна грузинка, когда узнала, что мы из Киева – даже расплакалась и предложила нам свои билеты на транспорт, чтоб хоть что-то нам дать. Было чудно́ и странно, ведь мы – не нищие. Эта жалось резонировала с моей внутренней, какой-то огромной, засунутой в глубину себя болью, которую не хотелось выпускать. Не истерить же нам беспрерыно, ведь мы целы, мы живы и уже очень далеко… от своего дома.

Я окончательно пришла в себя только проснувшись утром и увидев за окном готические шпили. А чтобы у меня не было много времени