Обида - Ирина Верехтина Страница 7

Но день был длинный, рюкзаки у всех тяжеленные, шли быстро, прошли много, народ проголодался изрядно. И устрашающие (количеством, поскольку качество было отменным) горы пирогов, закусок и салатов потихоньку таяли. А потом – таяли всё активнее…

Кстати, о салатах. Их в группе готовили настоящие мастера. Происходило это так: с общего стола изымались все необходимые ингредиенты. Женская половина группы (половина – это только слова, на самом деле женщин набиралось на четверть, иногда на треть от общего состава) всё это дружно резала, тёрла на тёрках и шинковала, после чего всё складывали в полиэтиленовый объёмистый пакет и добавляли соль, майонез, сметану, тёртый острый сыр и сливки (да, да, вы не ослышались, я ведь уже говорила, что салаты готовили мастера, и ели тоже мастера). После чего пакет завязывали и, осторожно перехватывая руками, перемешивали таким способом его содержимое. Всё, салат готов, подставляйте миски, а черпак у нас найдётся.

***

Вечереет. Солнце ещё не село, но уже заметно похолодало. Дрова прогорели, от раскалённых углей идёт приятный ровный жар…

Группа устала. Уже рассказаны и пересказаны все новости, съедены праздничные закуски, задуты свечи на праздничном торте (свечей было ровно шестьдесят, дули всей группой добрых три минуты, еле справились: свечи попались «упёртые и никак не хотели гаснуть).

Уже расхватаны Томкины «фирменные» пирожки, уже растаяло Томкино сердце от комплиментов – ей с пирожками общих. Уже много песен спето под гитару. Вымыта посуда, отдраены котлы. Выстирана в ледяной воде скатерть и развешена для просушки.

Давно уже зажглись в небе звёзды, давно пора спать, но так хорошо сидеть вокруг жаром пышущего костра, который шипит и вспыхивает рубиновыми всполохами огня. Никто не уходит в палатки, все сидят и смотрят, как наступает ночь.

В сгустившейся тьме, со всех сторон обступившей бивак, уже не видно палаток. До них добираются на ощупь, подсвечивая фонариками путь. Со всех сторон – светлячки фонарей. Недоумённые возгласы:

– Ой, чья это палатка? Моя? А где же тогда мой спальник? Не-е-ет, это не моя, я дальше пошёл искать…

– Какой идиот тут столб вкопал? Я об него башкой треснулся…

– Это ты идиот. Это не столб, это дерево растёт.

– Так, говоришь, дере… Ой, ещё одно! Чёрт, больно-то как! Чем завтра думать буду? Мозги отбил.

– Мозги потерял? Ну, в темноте ты их вряд ли найдёшь, а завтра сами прибегут.

Возгласы заглушаются взрывами смеха. Пора спать. Томкин спальник – в палатке Павла. У него большая палатка, двухместная, они могли бы взять к себе кого-нибудь ещё. Палаток всегда брали в обрез, чтобы полегче тащить, и без них тяжело. В двухместках помещались вчетвером и даже впятером, и хозяева палаток гостеприимно приглашали к себе на ночлег.

Павел никого не пригласил. Молча, на правах хозяина, забрал у Томки рюкзак и, бросив на ходу – «Запомни, вон наша палатка, а то ночью не найдёшь» – ушёл с ним в палатку. Томка ещё посидела у костра. Потом поднялась и легко, как девчонка, побежала между деревьями к их с Павлом палатке…

***

… – Паш, ты не спишь?

– Тома, Тамарочка… Томусик, господи, как же я… как же мы… Столько лет не виделись! Веришь, ни на минуту тебя не забывал, разговаривал с тобой… Думаю, вдруг услышит, есть же эта самая… телепатия. Тома, Тома… не выходи из дома. Песню про тебя сочинили. Иди ко мне, Тома… Томусик!

– Я тоже… про тебя… не забывала… Пашка, ты мой, никому не отдам!

Томка лежала и слушала ночь. Шумел ветер в соснах. Захлёбываясь, журчала о чём—то говорливая речка, на излучине которой они разбили лагерь. А Павел всё молчал. И задал наконец вопрос, которого Томка от него не ожидала:

– Том, вот скажи, только честно, ты счастлива? Ну, жизнь не зря прожита, сына вырастила, внучка у тебя… А вот скажи, ты счастлива?

Теперь надолго замолчала Томка. Павел терпеливо ждал.

– Я не знаю, – выдохнула она наконец. – Сын вырос, у него у самого дочка растёт, умница, рукодельница. А я… Я не нужна ему больше, мешаю только. И невестке мешаю. И внучке, наверное, уже не нужна. А муж вечно ко мне придирался, всё ему не так – не с теми дружишь, не туда ходишь, не так делаешь… Такая любовь. Хоть плачь. Ушёл от меня муж, Паша. Другую себе нашёл. С ней, говорил, он человеком себя чувствует, а я… А со мной… – Томка всхлипнула и замолчала.

– Ну, это ты брось! Чтоб такая как ты, и не нужна? Да куда ж они все без тебя, пропадут ведь! А помнишь, как мы с тобой познакомились? Как я тебе грибов набрал, а ты их выбросила…

– Да потому что ты одни поганки притащил!

– Дура ты, Томка, это ж зонтики были, самые вкусные грибы, куриное мясо по вкусу напоминают, их приготовить надо уметь, я бы тебя научил.

– Ты бы меня отравил. Ты… дурак такой был!

– Да это ты была – без царя в голове, безалаберная и…

– А чего ж ты с безалаберной глаз-то не сводил?

– Так я же не договорил, без царя в голове, безалаберная, взбалмошная и красивая! А я безалаберных обожаю просто, сам такой…

– Сам такой дурак!

– Тома, вот что ты сейчас сказала? Что я такой же дурак, как ты. А счастье – это знаешь что такое?

– Что?

– Счастье – это найти такого же дурака, как ты. Я в книжке одной прочитал. Прямо про нас с тобой написано! Помнишь, как я на тебя пялился, а ты на меня злилась…

– Помню, – улыбнулась в темноте Томка. – Вся группа помнит! Ты тогда соловьём заливался, про свою семейную счастливую жизнь хвастался. Всё хвастался и хвастался…

Томка вдруг поняла, что Павел тоже улыбается в темноте.

– И дохвастался! – закончил за неё Павел, и оба дружно рассмеялись.

– Кончай, молодожёны, – лениво отозвалась соседняя палатка. – Беседа, конечно, информативна и содержательна, это бесспорно, но вы знаете сколько сейчас времени? Не знаете?

– Оставь ты их, пускай ещё поговорят, интересно же… до чего они договорятся! Два счастливых дурака.

Томка с Павлом, давясь смехом, изнемогая от него и не в силах перестать смеяться, придушенно хохотали.

– Эй, у вас там что, комната смеха открылась? Тогда мы идём к вам…

Томка с Павлом испуганно притихли.

– Я думал, они и вправду к нам придут, – выдал Павел шёпотом.

– А