Три&ада обреченных - Лика Янич Страница 7

на тридцать – что почти одно и то же. Или родились почти одновременно, но только она – на бескрайних просторах Нубийской пустыни, а он – в эвенкийском чуме. А такой расклад – и родители их проживали в одной местности, и на свет они должны были появиться фактически синхронно – но мальчик родился, а мама девочки сделала аборт. Да даже так: и родились они в одном городе, и с разницей всего несколько лет, и ходили постоянно по одним и тем же улицам, и сталкивались в толпе не раз – да не узнали друг друга, прошли мимо, вечно чужие, вечно одинокие. Или она узнала его, угадала – сразу, с первой встречи, словно образ его был заложен в сознание, в душу давным-давно, задолго до рождения, а он – нет. Так и осталась она для него почти незнакомой, странной, непонятной. Ладно, сошлось всё – годы, судьбы, звёзды – встретились они, дня прожить не могут, не увидевшись – и тут бац! – война. За независимость, за свободу, за самоопределение, за народ, за государя, за демократию, за веру и отечество, за светлую идею и т. д. и т. п. Почему-то отвратительным, абсурдным бойням всегда придумывают красивые, романтичные названия – совсем, как тайфунам и ураганам. И вот в одном из боёв парень героически сложил голову – его тупо убили и закопали в землю.

Я всё это понимаю, но я знаю, что мир был создан для того, чтобы двое встретились – в этом его смысл и единственное оправдание. И я видела пары, для которых каждый день как первый и последний, поэтому не сомневаюсь, что вероятность такой встречи выше, чем одна на несколько миллиардов или даже миллионов.

На самом деле, эти двое не обязательно должны быть мужчиной и женщиной. Эй, только не начинайте глубокомысленно покашливать и понимающе подмигивать – я не о том. В моём любимом фильме в финале сидят на берегу два мужика без всяких толерантных, ориентационнотерпимых заморочек. Они совсем одни. Дороги пройдены, подарки подарены, деньги растрачены, речи сказаны. Только они – и Океан – громадный, свирепый, не прилизанный рекламно. Они уже не произнесут ни слова – да и не надо. Им просто хорошо вместе. И даже когда свет погаснет, они не заметят. Потому, что они всё равно останутся рядом друг с другом.

Чё? Так не бывает? Да идите вы – достали. Это ведь сказка. Тем более, моя сказка. И в ней всё случится так, как я пожелаю.

А сейчас я хочу, чтобы твоё одиночество было неизменно светлым и приходило только на твой зов. Не грузись, мой хороший, и удачи!

Эпитафия времени

Но плохо за часами наблюдали

Счастливые,

И нарочно Время замедляли

Трусливые,

Торопили Время, понукали

Крикливые,

Без причины Время убивали

Ленивые.

И колеса Времени

Стачивались в трении, —

Все на свете портится от трения…

И тогда обиделось Время —

И застыли маятники Времени.

В. Высоцкий

И снова пишу, пишу, пишу… тебе, себе, случайному читателю? Дурная привычка размазывать чувства по экрану в попытке придать их беспорядочному клубку видимость формы. Всё закончится, а я по-прежнему буду стучать по клавишам.

Это бессмысленное занятие дает иллюзию возможности что-то изменить, видимость того, что судьба не предопределена на тысячу миллионов процентов, а еще остался шанс сделать что-то самостоятельно. А, может, это и есть самая неизменная константа, и генерация слов, фраз и текстов – это рок, отбывание кармы, сизифов труд и триумф рутины? Не знаю – пока не разобралась – или уже позабыла. С определением временных понятий у меня расквардак. А если точнее…

Времени больше нет. Оно закончилось. Не мое личное, а время вообще, неподвластное осмыслению, но правящее миром и диктующее законы его существования. Вселенная перестала подчиняться его неотступному речитативу и утратила напряженную внутреннюю силу. Она осела и расхлябла, как сугроб под беспощадными лучами, как мертвое тело, брошенное на произвол судьбы легкомысленной душой.

Это снаружи, а всё, что внутри, превратилось в боль – не резкую, не пульсирующую, но ровную, постоянную и изматывающую. С ней можно жить, пытаться что-то делать. Иногда о ней забываешь. На миг кажется, что всё нормально, как раньше. Но нет – мгновенье забытья кануло в темноту, и внутри оживает тихий зверь, выгрызающий сердце, высасывающий душу.

А снаружи ничего не происходит. Нет, события по-прежнему складываются в сюжеты, дела выстраиваются в нетерпеливую очередь, случайности сцепляются в неизбежность, факты торопятся оформиться в судьбу, а дни, недели, месяцы и годы притворяются жизнью. Но это ничего не значит. Если внутри воцарилось спокойное и мерзлое оцепенение, если нет понимания, зачем всё это, если радость и горе – только факторы эмоционального фона, а не вехи мироощущения – значит, время закончилось.

Песок застыл в колбе, превратившись в наивную инсталляцию бесконечности. Капли замерли на стекле, не успев пожертвовать собой ради головокружительного скольжения вниз. Тень перешла в разряд отпечатков и утратила былую подвижность. Огонь обрел новое агрегатное состояние где-то между смолой и золой. Маятник прекратил обряд фанатичного служения и стал бесполезным довеском системы. Колеса и шестеренки замерли на полпути к будущему, так и не узнав, насколько оно светлое. А стрелки, перестав бегать по кругу, слились с циферблатом, обернувшись псевдоруническим полуорнаментом.

Из мира выкачали воздух, он утратил многомерность, окружающее представляется чередой опостылевших слайдов – мелькающих, мелькающих, мелькающих, мелькающих… Сухие глаза жжет от их механического движения, а спасительную влагу слез выдают редко и в ограниченном количестве.

Разум фиксирует необратимые изменения, но без участия души он не пытается провести анализ или подбить итог. Ему невозможно функционировать в условиях отсутствия систем отчета и координат, он тщится отыскать что-то надежное и постоянное – и находит боль. Он привыкает к ней, сживается. Единственным продуктивным действием мозга становится наблюдение за ее размеренным существованием там, где раньше помещались надежда, радость, восторг, разочарование, тоска, надежда.

До конца суждено наблюдать за сменой плоских картинок и притворяться, в первую очередь, перед собой, что это по-настоящему, что дешевое фальшивое действо можно принять за реальность, а невыносимое тягучее марево за время, которого больше нет. Хотя… будет еще день, завтрашний.

Почему завтрашний? Если времени нет, то и счет дней бессмысленен. Они сливаются в пестрое полотно с повторяющимися темными