Ты такой светлый - Туре Ренберг Страница 7

Мы с ней уже добрались до своего гостиничного номера, был поздний вечер того же дня. Мы были моложе, и я прямо вижу нас: стройные, раскованные. Я был счастлив, потому что моя команда одержала важную победу, да еще и с разгромным счетом, и немножко навеселе, потому что после матча мы завернули в паб.

– А почему не могло? – пожал я плечами. – Просто понадеялся, и зря, что ты в виде исключения снизойдешь до моего уровня.

Так я высказался тогда на тему, которую обычно стараюсь не затрагивать. Это единственное, что сильно раздражает меня в Вибеке и что могло бы, если я бы стал слишком упирать на это или она бы чаще это демонстрировала, вбить клин между нами. У Вибеке высшее образование, и меня просто бесит, когда ей не терпится показать свою образованность, когда она судит о людях свысока и не желает признавать, что не все вокруг такие же тонкие натуры, как она. Я прекрасно понимаю, что и я ее бешу, что ее бесит мое, как она считает, наносное плебейство. Ничего наносного в нем нет, огрызаюсь я; да, я плебей и хочу таковым оставаться.

Так мы и живем, время от времени возвращаясь к этой дурацкой дискуссии, в которой наше красноречие в основном гоняет нас по порочному кругу. Глупость жуткая, конечно.

В тот вечер в меня просто черт вселился. Я скинул кроссовки, откупорил бутылку пива из мини-бара и, как следует к ней приложившись, повернулся к жене и запел:

We all follow the West Ham

Over land and sea

We all follow the West Ham

On… to victory![1]

– Ну ты совсем, что ли, – сказала она и вздохнула, а потом добавила еле слышно: – и зачем я согласилась поехать.

Я поставил бутылку рядом с телевизором.

– Знаю, – сказал я, – знаю, знаю. Дурацкая затея.

Мы оба замолчали. У нас было две возможности – спустить все на тормозах или завязать одну из наших относительно редких, но тем более безобразных ссор. Когда такое случается, я вдруг становлюсь похожим на своего отца, обычно тихого и миролюбивого, но таящего в себе колоссальную энергию, которая время от времени выплескивается в виде безудержной ярости. Такие вспышки случаются у него раз в несколько лет. На меня накатывает еще реже, так редко, что всякий раз это бывает для меня большой неожиданностью: мной будто завладевает злой дух или что‐то в этом роде.

– Иди ко мне, – позвала Вибеке.

Она сидела на постели. На ней были черные колготки и узкая лиловая юбка. А сверху шерстяной джемпер с длинными рукавами.

– Ты выглядишь просто потрясно, – сказал я и двинулся к Вибеке.

Остановился, разглядывая ее. Попросил тихонько:

– Потрогаешь себя?

Кивнув, она так и сделала: откинулась на спину, прикрыла глаза и принялась ласкать себя.

Пятнадцатью годами позже мы со Стейнаром заселились в тот же трехзвездочный отель в районе Аптон Парка, всего в паре километров от стадиона “Болейн Граунд”.

Мы прилетели в Лондон в пятницу вечером. С половины дня я отпросился с работы, что было не очень кстати, потому что Финн, младший из моих подопечных в центре, переживал непростой в поведенческом аспекте период: стоило мне только выйти в перерыв пообедать, как ему казалось, что все его бросили. У Финна была тьма-тьмущая диагнозов, жесткие перепады настроения, и он был сильно ко мне привязан. Слишком сильно. Такая привязанность вредит, мы об этом много говорим на работе, однако это только сказать легко, что следует избегать того, чтобы пациент привязывался к тебе так сильно, как Финн привязался ко мне. Но как реально добиться этого, когда в его глазах читается, что среди живых его удерживают лишь твои руки?

Финну не понравилось, что я взял выходной с середины пятницы; я знал, что вечером после моего отъезда он отыграется на дежурных, да и в выходные задаст жару. Вообще‐то из‐за такого нельзя переживать, но я всегда переживаю, особенно когда речь о Финне; никогда в своей практике я не сталкивался с такой тяжелой историей, как у него. Я много раздумывал над тем, что неизменно подставляю своих парней в процессе работы. Выполнять ее и не разочаровывать их невозможно. Смысл всей нашей деятельности состоит в том, чтобы быть с ними и для них, так ведь? Но тогда само собой очевидно, что если это удается, ты становишься важным для них человеком, они не считают, что ты общаешься с ними только по работе, и бывают колоссально разочарованы, когда до них доходит, что у Йоргена есть и другая жизнь, кроме вот этой, с нами; более важная жизнь, его собственная жизнь.

Я обнял Финна, покидая кризисный центр в ту пятницу. Мы стояли в холле, я крепко прижал к себе его тощенькое тело, над которым шестнадцать лет издевались и измывались, и сказал:

– Ну что, приятель, тогда до понедельника?

– Окей, – тихо сказал Финн.

Я попробовал заглянуть ему в глаза под нависавшей над ними белобрысой челкой, но он отвел взгляд.

– Окей, – повторил он еще тише, и я ощутил, что он потерял доверие ко мне. Так у моих парней всегда и бывает. Повод может быть самый незначительный, но я их прекрасно понимаю: ведь им очень часто доводилось разочаровываться в людях.

– А ты посмотри этот матч по телеку, – попытался я подбодрить его, – может, и меня покажут?

Мне кажется, у нас в центре подключены все каналы, какие только существуют, и Финн с удовольствием смотрел футбол, болел за “Юнайтед”.

Он пожал плечами. – Может, посмотрю, – сказал он.

– Финн?

Сглотнув, он поднял на меня глаза.

– Постарайся не забывать то, о чем мы с тобой говорили, ладно?

Финн не нашел, что ответить, и, опустив взгляд, стал рыться в карманах худи в поисках курева.

А о чем мы говорили?

Финн, ты просто классный парень.

Вот о чем мы говорили. Я все время пытался втолковать ему, втолковать так, чтобы он не просто понял, а прочувствовал, что он просто классный парень и нисколько, ни в малейшей степени, Финн, не виноват в том, что с ним так невероятно безобразно обходились. Что его личность никакого отношения к этому не имеет.

К этому.

Я заторопился к своему “опелю”. Машина стояла на щебенке перед пристанищем моих парней, которых на тот момент было четверо: Сверре, Хьелль Арне, Лукас и Финн. Я не мог заставить себя поднять глаза к его большому окну, хотя знал, что он там стоит, стоит у окна и взглядом ищет меня, хочет, чтобы я на него посмотрел; но я не смог, и все. Однако пусть я и не