На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков Страница 7

Сколько раз он, бывало, ходил этой дорогой!..

Они вышли на Комсомольскую как раз в нужном месте. Сквозь ветки узенького скверика посреди проезжей части, на противоположной стороне улицы был виден тот самый дом – двухэтажный, сложенный из белого некогда кирпича, под острой черепичной крышей, с резными балконными решетками.

– Оля, – сказал Алексей.

– Да, Алешенька, – торопливо ответила она. – Ты побудь здесь, а я сейчас. Узнаю, дома ли она, и сейчас же – за тобой.

– Только ты… знаешь, не говори, что я здесь. Ладно?

– Не скажу! Только, Алешенька, как же… Ну да как получится, скажу, что старый знакомый. Хорошо, Алешенька?

Алексей не сходил с места, стоял там, где его оставила Ольга. Он следил за ней, пока она не скрылась за углом дома, и ему внезапно до спазм в горле захотелось курить. Он оглянулся по сторонам и, смущаясь, попросил сигарету у проходившего мимо паренька.

Круглая клумба в скверике была сейчас завалена грязным снегом.

Еще при дневном свете он примечал на клумбе самые красивые цветы. Распрощавшись у подъезда, он шел сюда и срезал их перочинным ножиком, перевязывал букет бечевкой и забрасывал его вон на тот балкон – крайний справа…

После первой затяжки он чуть было не выбросил сигарету, но, пересиливая себя, вновь поднес ко рту.

Табак не успокаивал. Успокоил его – по старой памяти – сам процесс курения. Он неспешно, неглубоко затягиваясь, докурил сигарету до самого фильтра и щелчком, чисто рефлекторным движением, отбросил окурок в глубокий снег под деревьями. И тут увидел Ольгу.

Она бежала к нему через сквер в расстегнутом, развевающемся от бега пальто, одной рукой неуклюже размахивала, а другой придерживала сползающий платок. С середины сквера она принялась призывно махать Алексею…

– Знаешь, – сказал он, внезапно остановившись у подъезда. – Если она меня не узнает, я сразу уйду.

– Не глупи, Алеша, – сказала Ольга, прерывисто дыша. Она еще не успокоилась после бега. – Иди, иди, горе ты мое!

По широкой деревянной лестнице с высокими ступеньками они поднялись на второй этаж, и Алексей опять остановился. Дверь квартиры была приоткрыта. Он оглянулся на Ольгу, поднял руку к звонку, но Ольга быстро перехватила ее.

– Заходи, – почему-то шепотом сказала она. Алексей покачал головой. Тогда Ольга сама толкнула массивную, обитую черным дерматином дверь и вошла в квартиру. Алексей, помешкав, нерешительно шагнул за ней.

Большая прихожая еле освещалась тусклой лампочкой, болтавшейся где-то высоко, под самым потолком. И в углах, и под вешалкой скопился мрак. В противоположной входной двери стороне угадывался такой же громадный коридор.

Ольга неплохо ориентировалась в этой полутьме. Она быстро сбросила сапожки, оставшись в шерстяных вязаных носках поверх капроновых чулок, потом пальто, платок и теперь торопила Алексея. Он покорно снял пальто и шапку, разулся, подумав, что хорошо, что на нем новые, только вчера днем купленные носки.

Длинным, еще более темным коридором Ольга повела Алексея за руку вглубь квартиры и, неожиданно остановившись, толчком распахнула незаметную в полутьме дверь комнаты.

Яркий свет ударил Алексею в глаза. Он лился из широкого окна, отражался от зеркала паркета… Алексей заморгал, привыкая, и не сразу заметил стоящую чуть сбоку окна женщину. Ольга слегка подтолкнула его. Он сделал несколько шагов и остановился. Женщина у окна показалась ему совсем незнакомой, чужой. Но она шагнула навстречу, и Алексей сразу же, по первому движению, узнал ее.

Он растеряно оглянулся, но увидел лишь затворяющуюся за Ольгой дверь.

– Здра… – голос его сорвался, и он несколько раз кашлянул. Он лихорадочно думал, как же поздороваться: «Здравствуй» или «Здравствуйте», но вдруг, сам не зная почему, слегка поклонился и сказал: – Добрый день!

– Здравствуйте! – голос ее был совершенно тот же, может, стал чуточку глубже и свободнее, богаче по интонации и красочней.

Но звучал он дежурно-равнодушно. Это был голос хозяйки дома, встречающей незнакомого гостя, о котором еще ровным счетом ничего неизвестно, с которым на первых порах волей-неволей приходится выполнять все жесткие требования этикета. Алексей вздрогнул и чуть отступил назад.

Марина улыбнулась ему – любезно, вежливо, обходительно – и крикнула мимо него:

– Оля, ты куда?

Поравнявшись с Алексеем, она сказала:

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Я сейчас вернусь, извините. – И добавила, видимо, сочтя нужным объяснить: – Удивляюсь просто Ольге, что с ней сегодня? Прямо-таки невежливо с ее стороны…

Она остановилась у закрытой двери и, повернув голову, улыбнулась ему еще раз, ослепительно и дежурно, чуть извинительно. И вдруг улыбка застыла на ее лице, превратившись в гримасу.

Алексей стоял посредине комнаты и видел, как расслабились и бессильно опустились ее руки. Она медленно повернулась к нему и прислонилась к дверному косяку, словно ноги не держали ее.

– Не может быть, – прошептала она едва слышно. – Нет-нет, не может быть, – она медленно покачала головой и опустила веки.

Алексей порывисто шагнул к ней и остановился. Не открывая глаз, она снова медленно покачала головой.

– Это ты, – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала она. – Это ты… Ну, скажи что-нибудь…

– Мариша… Здравствуй, Мариша…

Она открыла глаза, и Алексей задохнулся, заглянув в них.

Зеленые, словно первая трава весной, огромные и лучистые, они распахнулись навстречу Алексею изумлением и доверчивой радостью.

Их разделяло два шага.

Медленно, словно завороженные, они протянули друг другу руки и вздрогнули, когда пальцы соприкоснулись…

Марина была с Алексеем почти одного роста. Неловко склонившись, она уткнулась лицом в его плечо и тихонечко, будто про себя, повторяла снова и снова: «Боже мой, Леша… Это же ты, Лешенька… Боже мой, Боже мой!..», а он, одной рукой прижимая ее к себе, гладил взбитую, пышную копну рыжих, с медным отливом волос, упругих и жестких от лака, молчал, вдыхая запах странных, незнакомых духов, и мысли его кружились и путались.

Он склонил голову, потянулся губами к ее щеке, но она, не отрываясь от его плеча, вдруг мелко затрясла головой: «Нет-нет, Лешенька, подожди, милый, подожди, мой хороший…»

Массивная висячая сережка больно упиралась ему в шею. Марина тяжело, всем телом приникла к Алексею, он боялся пошевелиться, переступить с ноги на ногу, чтобы не потерять равновесие.

«Ну, вот и все! – неожиданно подумалось ему.  – Вот и все… Кончилась моя одиссея – сбылась мечта идиота. Вот я и нашел ее».

«Мариша, милая! – потом подумал он. И неприятно удивился, не ощутив на этот раз в полной мере того душевного подъема и трепета, с которым столько лет мысленно называл это имя. – Я просто устал, – поспешил он с оправданием самому себе. Элементарно, тривиально устал. Это всего лишь нервная разрядка. Это пройдет».

Он ласково, но сильно заставил ее поднять лицо и поцеловал раз, и другой. Голова пошла кругом, звенящая тишина охватила его.

Они стояли у закрытой двери и целовались неистово, взахлеб, словно пытались наверстать упущенное когда-то. Марина то отвечала со страстностью, которая снова бросала Алексея в звенящее безмолвие, то опять прятала лицо у него на плече. Тогда Алексей подносил к губам ее руку, покрывая мелкими, почти воздушными поцелуями от кончиков пальцев до локтя.

Марина опомнилась первой.

– Лешенька, миленький, подожди секундочку, – она откинула голову и смотрела, улыбаясь, на него. Глаза у нее по-прежнему сияли и искрились. – На кого я стала похожа, ты же меня всю растрепал.

– Ну что ты, Мариша, пустяки какие, – он снова попытался привлечь ее к себе.

– Тс-с-с! – она ласково провела кончиками пальцев по его губам. – Нехорошо, Лешенька, Оля-тo что подумает.

– Какая Оля?.. А-а, да она давно ушла!

– Нет. – Марина покачала головой. – Идем, позовем ее.

– Зачем?

– Надо, Лешенька, так надо, милый ты мой мальчик! – Она высвободилась из его объятий и повела за собой вглубь комнаты, приговаривая: – Сядь вот здесь, миленький, посиди минутку спокойненько, а я сейчас. Только приведу себя в порядок – и все. Хорошо?

Она усадила его