Михаил Салтыков-Щедрин - Сборник Страница 70

Мысль о возобновлении работы над продолжением «Сна» осталась неосуществленной. Это объясняется, по-видимому, тем, что изображение «культурных людей», первоначально предполагавшееся как параллель к изображению «мужиков», стало темой самостоятельного произведения «Культурные люди» (см. наст. том, стр. 687). Однако самый прием противопоставления мужиков «людям культуры» нашел свое отражение в ряде произведений Салтыкова 70-х годов, и в первую очередь в рассказе «Дворянская хандра», также включенном в «Сборник».

Внешним поводом для создания рассказа явилось увлечение разного рода юбилейными чествованиями, подробно освещавшееся газетами того времени.[38] Этой теме посвящена и стихотворная сатира Некрасова «Юбиляры и триумфаторы», появившаяся в августовской книжке «Отечественных записок» вместе с рассказом Салтыкова. Однако насмешка над «юбилейной манией» послужила Салтыкову, так же как и Некрасову, лишь предлогом для постановки вопросов более существенных.

В цитированном выше письме к Некрасову от 25 июля (6 августа) 1875 г. Салтыков сообщал: «Не знаю, хорош ли рассказ, боюсь, чтоб не вышел первый блин комом. Меня заинтересовала собственно идея. Пользуясь господствующей ныне манией праздновать всякие юбилеи, я хотел сопоставить обыкновенному юбилею — юбилей русского мужика. Разумеется, во сне. Мне кажется, что рассказ вышел удачен, особливо вторая половина».

Противопоставление русского мужика привилегированным слоям общества заключено в самой композиции рассказа: две его части демонстрируют два противоположных полюса русской действительности.

В первой части сатирическая зарисовка официального торжества по поводу юбилея незначительного чиновника представляет собой острую насмешку над бюрократическим обществом, охотно чествующим несуществующие заслуги. Вторая часть развивает мысль о том, что «право быть чествуемым» в действительности должно принадлежать народу.

Исследователями неоднократно отмечалось, что «Сон в летнюю ночь» знаменует новый значительный этап разработки темы народной жизни в творчестве Салтыкова.[39]

В «Губернских очерках» (1856–1857) писатель проявил интерес преимущественно к традиционной психологии народной массы. В «Истории одного города» (1870) выражено прежде всего критическое отношение автора к политической пассивности крестьянства. Что же касается «Сна в летнюю ночь», то здесь с наибольшей яркостью воплощено требование писателя воспроизводить «безвестную жизнь масс», спускаться в «таинственные», неизвестные народные глубины, открывать в образе «простолюдина» черты человека.

Изучение основ народной жизни Салтыков связывал с необходимостью подъема уровня народного самосознания, воспитания в крестьянине «чувства самоуважения». Эта позиция определила его симпатии к народническому движению, принявшему массовый характер в середине 70-х годов, в пору создания «Сна в летнюю ночь».

Не разделяя основных доктрин народничества, Салтыков сочувственно отнесся к идее массовой пропаганды в деревне, видя в ней «внесение луча света в омертвелые массы, подъем народного духа», как он писал впоследствии в «Пестрых письмах».

Первое свидетельство этого — появление в «Сне в летнюю ночь» типа положительного героя из среды демократической разночинной интеллигенции в лице сельского учителя Крамольникова. Это типичная фигура самоотверженного общественного деятеля 70-х годов, работающего непосредственно среди народа. Он один из тех, о ком В. И. Ленин говорил: «…разночинцы — главным образом, учащаяся молодежь, учителя и другие представители интеллигенции — старались просветить и разбудить спящие крестьянские массы».[40] Трагические судьбы этих людей Салтыков имел в виду, когда в письме к П. В. Анненкову от 30 октября (11 ноября) 1875 г. резко отзывался о политике преследования народников со стороны правительства, начавшего к тому времени массовые репрессии против них. О таком именно финале деятельности Крамольникова свидетельствует упоминание в конце рассказа о расправе с «бунтовщиками». Фигура Крамольникова, невозмутимо встретившего «усмирителей», приобретает истинно драматический характер и заставляет представить его дальнейшую судьбу подобной судьбе непочтительного Короната из «Благонамеренных речей», который в результате своей деятельности «вынырнул <…> в том месте, где Макар телят не гонял».

Иронический тон, которым порой окрашено описание деятельности Крамольникова, некоторые черты «благонамеренности», приданные ему (например, его убеждение в том, что слова «потихоньку да полегоньку» должны быть написаны «на знамени истинно разумного русского прогресса»), продиктованы прежде всего цензурными соображениями.

Искренний и страстный защитник интересов мужика, Крамольников противопоставлен мнимым друзьям народа, поведение которых олицетворяет священник Воссияющий, и наглым врагам его, представителям официального хамства в лице шпиона и доносчика волостного писаря Дудочкина, который считает, что народ — это «стадо свиней», «не чествовать, а пороть его следует».

Речь Крамольникова на юбилейном чествовании крестьянина — кульминационный момент рассказа и заключает в себе, по указанию самого автора, главную мысль его, соответствующую взглядам на крестьянство и самого Салтыкова.

Крестьянская масса, которая представляется «людям культуры» только «бесконечным муравейником», для Салтыкова — обширный мир явлений, имеющих «свои характеристические особенности, свои требования, свои идеалы». Духовное оскудение «людей культуры» Салтыков прямо связывает с отказом от наблюдений этого мира, изобилующего «отличнейшими подвигами» и «благородными биографиями», подобными жизни старика Ипполита Моисеевича Голопятова. Вместе с тем в соответствии с требованиями революционно-демократической эстетики и собственными убеждениями, что «народ» — настолько сильная личность, что может вынести всякую правду (письмо к И. И. Ясинскому от 15 декабря 1882 г.), Салтыков, изображая крестьян, трезво оценивает неприглядные стороны народного характера, воспитанные веками нужды и бесправия. В сцене деревенской сходки он демонстрирует крестьянскую темноту, политическую пассивность, стремление уклониться от ответственности. В речи Крамольникова к крестьянам обращены горькие упреки, вызванные их взаимной враждой и ожесточением, забитостью их жен и матерей.

Необходимо при этом учитывать прямое указание Салтыкова в его письме к А. Н. Плещееву от 2 (14) октября 1875 г.: то, что в обрисовке крестьян «кажется отрицательным, есть не что иное, как уступка цензурным требованиям». Действительно, из текста рассказа видно, что пассивность и дух повиновения не так уж свойственны крестьянам, как это может показаться на первый взгляд: на сходке они признаются, что «в старину», то есть до реформы, «были бунтовщиками», да и теперь брань и угрозы не столько пугают их, сколько вызывают противодействие (само предложение праздновать юбилей было принято под влиянием «горькой обиды», нанесенной шпионом Дудочкиным).

Салтыков подробно рисует процесс расслоения крестьянства после реформы: антагонизм между беднотой и растущей деревенской буржуазией, процесс «раскрестьяниванья» и уход в город на заработки, надзор со стороны церкви, усиление шпионажа, вызванное хождением в народ, — все темные стороны пореформенной действительности, сочетающиеся с еще не изжитыми остатками крепостничества.

В финале рассказа, используя систему эзоповского языка, сатирик провел через цензурные препятствия мысль о полной недоступности для русского крестьянина каких бы то ни было жизненных радостей.

Драматизм изображения судеб народа в контрастном противопоставлении миру эксплуататоров сближает «Сон в летнюю ночь» с такими позднейшими произведениями Салтыкова, как сказки и «Пошехонская старина».

Еще до появления рецензий в печати автор начал получать положительные отзывы литераторов, в частности А. Н. Плещеева и А. М. Унковского, мнение которого высоко ценил. Об этом он сообщал Некрасову 28 августа (9 сентября) 1875 г.: «Сейчас получил письмо от Унковского <…> Но что меня всего более обрадовало — это то, что „Сон в летнюю ночь“ понравился ему и даже, как он пишет, произвел потрясающее впечатление. Признаюсь, я не избалован такими отзывами, хотя, сочиняя „Сон в летнюю ночь“, я втайне рассчитывал на впечатление этого рода. Я вообще задумал несколько параллелей в атом роде и к декабрьской книжке пришлю одну из них».

Есть сведения о восприятии читающей публикой Крамольникова как первого воплощения в литературе образа революционера. Один из читателей «Отечественных записок» писал Н. К. Михайловскому: «… Люди, сочувствующие нашим красным, не могли вывести типов их в литературе. Только и можно Щедрину было изобразить своего учителя Крамольникова в „Сне“».[41]